Знатный род Рамирес
Шрифт:
— Хорошо бы подбить и нашего Гонсало… Теперь по железным дорогам путешествовать так легко! Путь из Венеции в Константинополь — прогулка, не больше! Из Константинополя в Смирну — день, от силы два, на превосходном пароходе. Ну, а оттуда, с караваном — через Триполи, через древнюю Сидонию в Галилею… Галилея! Что скажешь, Гонсало? Какая роскошь!
Падре Соейро, держа на весу вилку, застенчиво напомнил, что в Галилее сеньор Гонсало Рамирес будет ступать по земле, которая некогда чуть не стала достоянием его рода:
— Один из ваших предков, Гутьеррес Рамирес, соратник Танкреда в первом крестовом походе*, отказался стать герцогом Галилеи и земель за Иорданом…
— Сплоховал! — смеясь, воскликнул Гонсало. — Сплоховал мой предок Гутьеррес! Был бы я сейчас герцогом Галилейским! Что может быть смешнее? Сеньор Гонсало Мендес Рамирес, герцог Галилейский и Заиорданский!
Кавалейро удивлялся:
— Ну, что ты! Почему же?
— Не верьте ему! — вставила Мария Мендонса, сверкая глазами. — Кузен Гонсало шутит, а в глубине души он ужасный аристократ. Аристократ до мозга костей!
Фидалго отхлебнул игристого вина, посмаковал и поставил бокал на скатерть:
— Аристократ?.. Разумеется, я аристократ. Неприятно знать, что ты родился неизвестно от кого, словно сорняк в поле. Я рад, что мой отец — Висенте, а его отец — Дамиан, а его отец — Игнасио, и так далее, и так далее, вплоть до короля свевов… как его?..
— Рецесвинта! — почтительно подсказал падре Соейро.
— Вот, вплоть до Рецесвинта *. Жаль только, что у моих предков кровь точно такая же, как у предков Жоакина-привратника. А уж от Рецесвинта до Адама и у меня предков нет!
Среди общего смеха дона Мария Мендонса наклонилась к нему и шепнула, пряча лицо за раскрытым веером:
— Ах, кузен, вечно вы… А я вот знаю одну даму, которая без ума от рода Рамиресов и от его отпрыска…
Гонсало осторожно наполнил бокал, внимательно следя за пеной.
— Очень приятно! Однако, как говорит Мануэл Дуарте, «тут надо разобраться». От кого она без ума — от меня или от свева Рецесвинта?
— От обоих.
— Вот как!
Потом, поставив графин, он спросил более серьёзным тоном:
— Кто же она?
О нет, это — тайна! Кузина Мария еще не так стара, чтобы записаться в свахи. Но Гонсало не спрашивал имени — он хотел узнать приметы… Молода она? Хороша?
— Хороша ли? — воскликнула дона Мария. — Из первых красавиц Португалии!
Тут Гонсало выпалил:
— Дона Ана Лусена!
— Почему вы так думаете?
— А кто же еще? Красавица, живет в наших краях и так дружит с вами, кузина, что поверяет вам свои секреты. Дона Ана, как вылитая. Больше некому.
Дона Мария, улыбаясь, поправила розы, украшавшие ее черный шелковый лиф:
— Может быть, может быть…
— Весьма польщен… Но и тут «надо разобраться». Если ее восторги преследуют благую цель, — увольте, ради бога, увольте! А если они преследуют цель дурную, я, по мере сил, выполню свой долг…
Дона Мария в притворном ужасе спряталась за веер. Потом сверкнула глазами:
— Кузен, благая цель — много лучше! То же самое плюс двести тысяч.
Гонсало пришел в восторг:
— Уж эта кузина Мария! Такой умницы во всей Европе не сыщешь.
Все захотели узнать новую шутку доны Марии, но Гонсало унял их любопытство:
— Секрет, секрет. Дело идет о сватовстве.
Тут Жозе Мендонса вспомнил про пикантную новость, с недавних пор волновавшую весь город:
— Ах, о сватовстве! Кстати, что вы скажете о браке доны Розы Алкофорадо?
Барроло, Гоувейя, даже Грасинья — все считали, что этот брак ужасен. Такая очаровательная девушка (щечки как розы, волосы чистое золото) — и Теишейра де Карредес, старец, обремененный внуками!.. Какой кошмар!
Андре Кавалейро, однако, не видел здесь никакого кошмара. Теишейра тонок, умен; к тому же очень бодр для своих лет, у него почти нет морщин, а черные усы при волнистой седой шевелюре даже очень и очень импозантны. Ну, а дона Роза, несмотря на розовые щечки и золотые волосы, какая-то такая… вялая, жухлая, что ли. При этом глупа. И неряшлива — всегда она плохо причесана, пуговиц не хватает…
— Простите меня, господа, но, на мой взгляд, прогадал бедняга Теишейра.
Дона Мария Мендонса взглянула на него испуганно и мило:
— Если сеньор Кавалейро не восхищается Розиньей Алкофорадо, какая же красавица из его округа ему по вкусу?
— Кроме присутствующих дам, — галантно ответил он, — ни одна. По правде сказать, мне достался единственный в стране округ, обделенный женской красотой…
Все заспорили. А Мария Маржес? А юная Рерис из Риозы? А Мелозинья Албоин, с такими огромными глазами?.. Кавалейро не сдавался; он отвергал всех по очереди с легким, но убийственным сарказмом: у той кожа дурна, у той — походка, та — жеманится, та — безвкусно одета; словом, все они, оказывалось, лишены достоинств очаровательной хозяйки. Так, косвенно и тонко, он повергал к ногам Грасиньи целую вереницу красавиц. Она поняла эту изысканную лесть, глаза ее светились, щеки алели. Ей захотелось поделиться успехом, и она несмело напомнила еще об одной красавице:
— Розинья Рио Мансо, внучка виконта… Очень хороша!
Кавалейро парировал без труда:
— Ей двенадцать лет, сеньора! Это не роза, а бутон!
Тогда Грасинья, со свойственной ей скромностью, припомнила Луизу Морейра, дочь одного торговца, блиставшую по воскресеньям в соборе и на Посудной площади:
— Красивая девушка… Такая стройная…
И снова победил Кавалейро, протянув уверенно и галантно:
— Да, но зубы, зубы, сеньора дона Граса! У нее лошадиная челюсть. Вы не заметили? Отвратительнейший оскал! К тому же ее братец, Эваристо, — тупое рыло, перхоть, грязные ногти, якобинские замашки… Рядом с этакой образиной меркнет и красавица.
Мендонса протянул руку — он вспомнил еще одну городскую сплетню:
— Да, кстати, Эваристо… Говорят, он затеял новую республиканскую газетку под названием «Набат»?
Сеньор губернатор пожал плечами и улыбнулся. Жоан Гоувейя, багровый и потный после бутылочки «корвело» и бутылочки «дуро», подтвердил: да, «Набат» выйдет в ноябре. Ему даже известно имя патриота, который дает деньги «на народные нужды». А начнут пятью зубодробительными статьями о взятии Бастилии.
Гонсало поражался — как быстро республиканские идеи распространяются по стране, если они докатились до патриархальной, богобоязненной Оливейры!..