Золото гуннов
Шрифт:
И ни у кого из жителей деревни даже тени сомнения не закралось, что они, по большому счету, надругались над древним захоронением. Только вождям, как во времена «великого переселения народов», так до него и после него, при захоронении отдавались такие почести. Так уж сложилось на просторах земли Русской. Но у жителей Большого Каменца слово «клад» было тут всему венцом, а не нравственно-этические заморочки да глупости разные. Сим никчемным «добром» пусть городские маются…
…Когда же московские ученые узнали про эту историю с кладом, то обеспокоились тем, чтобы предметы отыскать да в музей отправить. Но мужики деревенские (да и бабы тоже) в один голос заявили, что ничего уже нет. Только москвичи не очень-то поверили этим заверениям, зная о прижимистости деревенского люда, и обратились за помощью в губмилицию, губчека и губисполком. Власти и чекисты, ничтоже сумняшеся, поручили дело милиции: «Ваша ипостась. Занимайтесь. Потом доложите».
И вот в Большой Каменец из Курска нагрянули сотрудники уголовного розыска. Кожено-курточные, кобуро-револьверные, прищуренно-серьезные, остроглазо-неулыбчивые. Говорили мало — слов на ветер попусту не тратили — однако веско, доходчиво и убедительно. А где слов не хватало, там дуло «нагана» помогало. Дуло «нагана» — хоть на слово поверьте, хоть на деле проверьте — во все времена самый веский довод и аргумент…
Несмотря на то, что сроки давности давно истекли, было заведено уголовное дело, по которому и началось дознание. Так как дознание требовало оформления допросов свидетелей на бумаге, то малограмотные, а то и совсем безграмотные большекаменцы, не любившие официальные бумаги еще с царских времен — от них одни лишь неприятности — пришли к выводу, что лучше все уцелевшее выдать. И выдали. А также «вспомнили» и тех, кому были проданы золотые изделия. Тут даже Корнейша Гусев забыт не был — расстался с золотыми браслетами. Словом, к концу дознания все предметы, в том числе сломанное и выброшенное в отхожее место бронзовое ведро, были обнаружены и изъяты.
Московские ученые данному обстоятельству несказанно радовались: «Закрома Советской Родины пополнятся новыми артефактами. Утрем нос мировой буржуазии». Впрочем, и огорчались: «Жаль, что все следы погребения утрачены безвозвратно».
— А вот на это, — делился своими познаниями с коллегой Андреевский, — губернские милиционеры только руками разводили, как бы расписываясь в своем бессилии.
— Еще бы! — поддакнул ему начальник управления уголовного розыска. — Это ведь не допрос мумии фараона…
— Не понял? — прищурился полковник юстиции.
— Да это я из одного анекдота, — отмахнулся Бородкин Юрий Павлович. — Так, одна ерунда… — Но, видя, что Андреевский хоть и молчит, однако ждет пояснений, добавил: — Значит, один опер, выбравшись из одной пирамиды и вытирая пот с раскрасневшегося лица, с апломбом доложил руководству, что «расколол» мумию, назвавшую ему свое имя… то ли Рамсеса Второго, то ли Тутанхамона Великого… Точно не помню… Да и какая разница…
— Что-то не слышал, — с кислой миной на лице произнес Андреевский. — Как-то не довелось, — пожал он плечами.
— И бог с ним, раз не слышал… Пустяшный анекдот. Лучше скажи, что же стало с теми кладами…
— Что стало с большекаменцами, нашедшими эти клады, не знаю, — как бы повинился Сергей Григорьевич. — А находки же, получившие в археологических кругах название «Старосуджанских», с 1928 года хранятся в Оружейной палате Московского кремля. Вот так… Если имеешь желание, поезжай да полюбуйся.
— Как говорится, рад бы в рай, да грехи не пускают, — театрально развел руками Бородкин Юрий Павлович. — Может, когда попозже…
— Дело, конечно, хозяйское, — отреагировал Андреевский на реплику коллеги и продолжил о кладе: — Краем уха слышал, что по своей исторической ценности, не будь сами погребения варварски разорены, стали бы они в один ряд с археологическими комплексами в Крыму, например, из Куль-Обского кургана, и в Румынии. Те-то, к счастью, не были разграблены до прибытия археологов… Потому и знамениты во всем мире…
— Да, дела… Ну, и времена… Ничего не может обходиться без криминальной составляющей, — искренне посетовал Бородкин. — При развитом социализме такого быть не могло.
— Брось, было, — вяло махнул рукой начальник следственного управления. — Было… и не один раз.
— Неужели? — то ли не поверил, то ли, в силу оперской привычки, сделал вид, что не поверил, главный розыскник области.
— Я тебе говорю.
Тут Бородкин не спросил, лишь взглядом дал понять, что ждет продолжение.
— Так в деревне Ржавино Большесолдатского района в 1980 году, в самый расцвет так называемого «брежневского застоя», местный кладовщик, возясь возле бывшего церковно-монастырского овина, приспособленного под склад, нашел клад, — исполнил Андреевский высказанную лишь взглядом просьбу коллеги.
— Клад?
— Да, настоящий клад, — подтвердил небрежно. — Горшок с двумя тысячами билоновых монет… Это сплав серебра с другим металлом, — уточнил на всякий случай, хотя Бородкин его о том не просил. — А еще около пятидесяти золотых монет царской чеканки.
— Вот это да!
— Говорили, что клад спрятал в тридцатых годах бывший церковный титор.
— А это еще что за зверь? — устремил Бородкин вопрошающий взгляд на Андреевского.
Он хоть и похаживал изредка в церковь, и зажженные свечки пред образами ставил, но от церковных тонкостей да премудростей оставался далек, как декабристы от народа, если верить трактовке Ленина.
— Кажется, мелкий церковный служка…
— А-а…
— Так вот кладовщик Петров или Федоров, точно не помню, с образцами клада да к председателю сельского совета — местной власти. Чин по чину… Так, мол, и так, клад нашел… Оформим для сдачи государству, получим полагающийся процет…
— Правильно.
— Правильно-то оно, правильно… — иронично усмехнулся голубоглазый начальник следственного управления. — Только председатель в это время дом себе новый строил. Потому не об интересах родного советского государства радел, как и положено по его должности, а о собственных помыслы имел…
— И?..
— Поделили они клад. Золотые монеты пустили на коронки односельчанам, установив фиксированную таксу за них, а билоновые председатель использовал в качестве нержавеющих шайбочек под гвозди, когда крыл шифером крышу.
— Ну, дает… — поразился такой бесхозяйственной небрежности опер. — И?..
— Что «и»?.. Срок тоже получили в соответствии с должностями: председатель — на полную катушку, а кладовщик — на полкатушки. К тому же, пока шло следствие, пришлось председателю каждый гвоздик вбитый в крышу, извлечь, монетку с него снять да следователю по счету под протокол и сдать. А сколько он, председатель этот, правда, уже бывший, шиферных листов расколол, пока гвозди вынимал, то уж никто не считал. Кому это интересно?.. Никому не интересно.