Золото по ленд-лизу
Шрифт:
– И что мне теперь докладывать товарищу Сталину? Что груз испарился?!
Берия снова утирает лоб платком, наливает себе в стакан «боржоми» из стоящей на столе бутылки, и жадно пьет воду.
– Товарищ нарком, - каменея лицом, чеканит генерал, - мы сделали все, что в наших силах. Погоде не прикажешь.
– Но ее можно было предвидеть! Для этого синоптики есть! Кто у тебя готовил операцию?
– Один из моих заместителей, генерал Иванов.
– Это тот старый баран, который еще с Кедровым работал?
– Он опытный чекист и хороший организатор.
– Вот и организовал, мать бы вас! Значит так. Синоптиков, прозевавших погоду, арестовать и отдать под суд. С твоим заместителем я сам разберусь, а пока отстрани его от дел. Мне сюда, - нарком тычет в стол пальцем, - подробную справку обо всем этом и план мероприятий по розыску груза.
Немедленно организуй опергруппу из самых опытных розыскников и перебрось их в Вологду. Оттуда пусть и начинают. Если в ближайшее время не найдешь самолет - пеняй на себя.
И благодари Бога, что Рыбаков тебе такую индульгенцию подбросил!
– трясет Берия справкой по резидентуре. Все, пока свободен.
Абакумов, деревянно ступая, покидает кабинет.
Спустившись к себе, он вызывает Иванова и приказывает ему в течение часа подготовить необходимые наркому документы.
– Потом занесешь их мне, - и иди, отдыхай, Виктор Петрович.
– Я отстранен от дел? - хмурится генерал.
– Да, и это не мое решение.
В назначенное время Иванов приносит документы и кладет начальнику на стол. Тот внимательно читает, одобрительно кивает головой и визирует их.
Все это время заместитель напряженно молчит и только маятник часов, размеренно отсчитывает тягостные минуты.
– Ну, что ж, Виктор Петрович, план, как всегда дельный. Будем работать. А ты, иди домой, не томи меня. Может еще и пронесет, найдем мы этот чертов самолет…
В своем кабинете Иванов подходит к окну, отдергивает плотную штору и несколько минут смотрит на моросящий за стеклом дождь и памятник Дзержинского, что на площади. По ней, в пелене брызг, куда-то спешат автомашины, у метро снуют прохожие с зонтами, «орудовец» с жезлом и в накидке, уверенно регулирует движение.
Генерал убирает в сейф разложенные на столе бумаги, со звоном закрывает тяжелую металлическую дверцу и запирает ее. Затем достает из шкафа защитную фуражку, старенький габардиновый плащ, одевается и поднимает телефонную трубку - вызвать машину. Несколько секунд держит ее в руке и опускает.
Из здания он выходит пешком и неспешно следует в сторону метро.
Доехав до Фрунзенской набережной, Виктор Петрович подходит к ведомственному кирпичному дому, поднимается по гулким широким ступеням на второй этаж и отпирает обитую дерматином высокую дверь. Закрыв ее за собой, включает в прихожей свет и, ступая хромовыми сапогами по рассохшемуся паркету, идет на кухню. Там достает из кухонного шкафа початую бутылку водки и стакан, затем, не снимая плаща, садится за стол и наполняет его до краев. С отвращением выпивает водку, ставит стакан на стол и проходит в одну из комнат.
Он давно живет один. Единственный сын, летчик, погиб в Испании еще в 38-м. Жена умерла через год, узнав о его смерти.
С началом войны Виктор Петрович наведывался в квартиру походя, то после очередной командировки на фронт, то после госпиталя, в котором лечился, получив контузию в 42-м. В основном дневал и ночевал на службе.
Включив настольную лампу, он подходит к окну и снимает с него давно уже не нужную бумагу светомаскировки, затем присаживается к своему рабочему столу и выдвигает один из ящиков. Оттуда извлекает наган, с врезанной в рубчатую рукоять латунной пластиной и надписью на ней «За безупречную службу от коллегии ОГПУ» и небольшой альбом в бархатном переплете. Наган сует в карман галифе, а с альбомом ложится на старый кожаный диван.
Открывает его и начинает перелистывать страницы. Вот он совсем юный, в гимназической форме с матерью и отцом - учителем подмосковной гимназии, а вот более зрелый, в мундире унтер-офицера с георгиевским крестом. Вот в Первой конной, на коне и с шашкой наголо, а вот с женой, в подвенечном платье, молодой и красивой.
На несколько минут взгляд генерала задерживается на групповой фотографии, где он снят вместе с сослуживцами из особых отделов ВЧК и своим первым начальником -Кедровым.
Когда того арестовали, а затем в октябре 41-го расстреляли, он не уничтожил, как многие, этот снимок. Тяжело вздохнув, Виктор Петрович переворачивает очередной лист и долго смотрит на фотографию сына - тот снят в летной форме, сразу же после окончания училища.
По щеке ползет одинокая слеза, и он смахивает ее с лица. Потом закрывает альбом, откладывает его в сторону и бездумно смотрит в лепной потолок.
Часы в гостиной бьют полночь, и во дворе дома слышится шум въезжающего автомобиля.
Генерал встает с дивана и подходит к окну. Из остановившейся у подъезда «эмки», выходят трое людей в легких плащах и неспешно входят в парадное.
Через минуту тишину квартиры нарушает резкий звонок в дверь. В ответ раздается приглушенный выстрел…
В это же время, по блестящему после дождя Калининскому проспекту, в сторону Кунцево мчатся два черных автомобиля - «паккард» и «ЗиС».
На заднем сиденье первого, вальяжно покачиваясь на мягком сидении и надвинув на лоб шляпу - Берия, а следующим за ним на некотором удалении - Абакумов.
Грозный нарком едет на доклад к Сталину, на его «ближнюю дачу», а начальника контрразведки прихватил с собой, в качестве возможного «козла отпущения».
Примерно через двадцать минут машины въезжают на засаженную тенистыми деревьями территорию тщательно охраняемого двухэтажного особняка и останавливаются перед входом. Прибывшие выходят из них, и следуют в дом.
Переступив порог, они оказываются в небольшом тамбуре, по которому следуют в прихожую. На ее стенах две карты - одна армейская, с нанесенной на ней линией фронта, вторая обычная, с обозначением объектов наиболее важных строек в СССР. Здесь же, настенная вешалка, рассчитанная на пару десятков персон, несколько мягких стульев, высокое, матово отсвечивающее зеркало и набор щеток для чистки платья и обуви. На паркетном полу - бухарский ковер ручной работы, с замысловатым узором.