Золото Советского Союза: назад в 1975. Книга 2
Шрифт:
— Идут. Вот этому сдаём или кому-то другому надо?
К нам направлялся тот самый участковый, от которого мы так тщательно скрывались, чтобы не напороться на каверзные вопросы. В принципе, настал час икс. Самое время легализовать клад.
— Не сейчас, — решился я, плотнее запахивая его куртку
— Что?!
— Потом объясню. Кажется, это наш шанс.
— В смысле?
— Потом, говорю же. Здравия желаю, товарищ старший лейтенант.
Участковый с Лёшкой дружно уставились на меня. Друг делал круглые глаза и одними губами спрашивал: что случилось? Я серьёзно передумал сдавать нашу находку или пошутил? Мент засёк наши переглядывания, поэтому обратил своё внимание на Лёху. Главное, чтобы не на его карман.
— Что, орлы? Испугались? Давайте-ка начистоту — зачем полезли в развалюху?
— Понимаете, у нас на учёбе дали задание…
— Товарищ участковый, разрешите на минуту, — откуда ни возьмись нарисовался Пал Евгеньич.
Мужики отошли, но их разговор всё равно был слышен. Врач попросил меня сегодня отпустить, всё-таки близкий взрыв, парень пострадал, могут быть последствия.
Я уже мысленно возблагодарил эскулапа, но в этот момент он сдал нас с потрохами:
— Кстати, это те самые ребята, что на прошлой неделе спасли отравившегося угарным газом местного жителя.
— Это они? — бросил острый взгляд на нас старлей. — Любопытно. Спасибо за сведения.
— Ерунда. Мальчики-то хорошие. А им даже спасибо в прошлый раз не сказали.
— Можно и поблагодарить. Но беседу всё же проведём.
Собеседники расстались, полностью довольные друг другом, а нам теперь предстояло как-то объяснить свой интерес к этому дому.
— Доктор сказал, тебе сейчас лучше отправиться домой. Но завтра жду вас в участке. Договорились? Без опозданий, в девять ноль-ноль.
— У нас пары в это время, — попытались мы соскочить.
— Ничего, мы предупредим деканат о причинах вашей задержки.
Чёрт! Вот только этого нам не хватало. Но деваться было некуда, поэтому мы обещали завтра явиться для дачи показаний, и только после этого нас отпустили.
— Ты чего натворил, Саня! — потребовал от меня объяснений друг, когда мы свалили с места происшествия.
— Не ори, — попросил я. — Доберёмся до общаги, рассмотрю внимательно нашу добычу и объясню, что к чему.
— Что такого там может быть, не понимаю.
— Скоро поймёшь.
Разговор происходил в трамвае, поэтому Лёхе пришлось терпеть и теряться в догадках до самого студенческого пристанища. В час пик не очень-то поговоришь о найденном кладе.
— Ну? — дёрнул он меня снова, пока мы шли с остановки.
— Прямо посреди улицы начнём обсуждать свои золотые дела?
— Можно завуалированно и обтекаемо, — Лёха изобразил ладонью извивающуюся змейку.
— Судя по всему, это царский слиток.
— И?
— Кого из нас контузило? Ты не понимаешь, что это значит?
— Ну слиток. И что такого? Да хоть царские червонцы.
— Я думаю, это слиток из золотого эшелона. Золото Колчака, понимаешь?
— Ну и что? Царское золото не котируется как клад?
— Слишком котируется, я бы так сказал. Оно явно вызовет массу вопросов, потому что его и в двадцать первом веке продолжают искать, а в нынешние семидесятые ещё остались свидетели тех событий, и версии о местах нахождения частей золотого запаса России педантично отрабатывались сотрудниками госбезопасности. А теперь представь, мы им подкинем такую плюшку на весы той версии, согласно которой золотой запас изрядно проредили на территории Иркутской губернии. Да с нас живьём не слезут, пока не выпытают правду, почему мы именно в этот дом полезли. И миф об учебном задании лопнет, не успев надуться. Ты же слышал, он обещает завтра в деканат передать причину нашего отсутствия. Лучше давай думать, что врать будем.
В общаге мы заперлись в комнате, и Лёха извлёк из кармана своё сокровище — здоровенный блестящий слиток, и не скажешь, что столько лет пролежал за наличником. Руки мои так и потянулись потрогать, подержать, ощутить тяжесть. Не доводилось раньше слитков в руках держать. Но голова, несмотря на лёгкую контузию, вовремя передала сигнал опасности: «Не трожь, Саня, бяку. Нельзя тебе!»
Помню, да, что нельзя. Но жаль.
Впервые меня кольнула зависть к другу, который вертел в руках слиток, взвешивал его на ладони, рассматривал на свету выгравированные надписи с ятями. «Санкт-Петербургский международный коммерческий банк». Клейма, номера. Мне же и коснуться нельзя, хотя увидел его я и пострадал из-за него тоже я. За что, собственно, Лёхе, такое богатство?
С трудом оторвав взгляд от золота, я отвернулся. Вдохнул и выдохнул. Кажется, контузия на меня плохо влияет.
— И что с ним делать думаешь?
— С ним? Спрятать. А историей вопроса предлагаю заняться вплотную. Завтра идём в библиотеку и шерстим, что известно о золотом запасе. И Нину Ивановну, архивистку нашу, поспрашиваем, как попасть в архив и как в нём найти нужные сведения.
— А скажем что? Зачем нам это?
— Не будем мы никому ничего говорить. Тема Гражданской войны и правления Колчака нас интересует. Как доблестные партизаны и Красная армия победили мировое зло. Или вот: как Колчак расхитил золотой запас страны. Что-то такое. Давай лучше думать, как отмазываться будем в милиции?
Отмазы по итогу вышли слабые и неубедительные, но лучшего всё равно не придумалось. С утра нам предстояло побегать, чтобы к девяти успеть к участковому. Поэтому спать мы легли пораньше, и будильник поставили на шесть утра.
Чтобы сильно не шуметь и не привлекать внимания, завтракали бутербродами с колбасой. Дай мне волю, я этой советской колбасой питался бы круглосуточно. Ей-богу, не вру. Я тащился от всего процесса приобретения и поедания.
Заходишь в гастроном. Кстати, первый гастроном и в наши дни находится на своём месте. Так вот, заходишь и идёшь в отдел «колбасы». И там в витрине лежит та самая докторская колбаса. Ты просишь продавца отрезать тебе четыреста грамм, и мощный тесак перерубает коричневато-розовую пружинящую палку. Ты смотришь, как мало получилось, и жалеешь о своей скупости. Но потом вспоминаешь, что по двести грамм на брата это в самый раз. А возьмёшь больше, придётся пристраивать в общий холодильник. И вот вообще никакой гарантии, что колбаса тебя дождётся. Скорее всего канет в небытие, и кому потом доказывать, что она там была?
А продавщица, молодая и симпатичная, уже швыряет твой кусок на обёрточную серую бумагу и ловко проводит ножом, отрезая нужный кусок. Под шорох этого благородного материала, колбаска оказывается упакованной в свёрточек, и уголок ловко попадает в кармашек, закрепляя конструкцию. Потом её завешивают, брякая на весы гирьку и щёлкая косточками счётов, и просят с тебя девяносто копеек.
И всё — ты счастливый обладатель натуральной колбасы без посторонних привкусов, которая хороша и в первозданном виде, и пожарить с яичницей, и супчик приправить, и с капустой потушить.