Золотой человек
Шрифт:
Как только Тимар вывел лодку из перелеска, глазам его представилось удивительное зрелище. В обычное время «Ничейный» остров заслоняла широкая полоса разросшегося тростника, из-за которого выглядывали лишь кроны высоких деревьев. Теперь камыш совсем исчез. Остров возвышался посреди одного из рукавов Дуная в своем первозданном виде. Всюду пенилась вода. Она поглотила камыш, до половины затопила деревья. Казалось, кругом нет ни клочка сухой земли. Среди этой водной пустыни возвышалась одинокая скала, увитая зеленью.
В лихорадочном нетерпении Тимар повел лодку прямо к этому утесу; на вершине его голубела пышно цветущая лаванда, а оплетенные побегами жимолости склоны казались совсем золотыми.
Каждый удар весла приближал его к заветной цели. Но чем отчетливей виднелась скала, тем несносней становилось ожидание.
Фруктовый сад тоже оказался под водой. Подплыв совсем близко, Тимар убедился, что только розарий не залит. Там, сбившись в кучу, укрылись овцы и козы со всего острова.
Издали донесся радостный лай Альмиры. Черная собака выскочила на берег, потом побежала назад, снова вернулась, прыгнула в воду, но, проплыв немного по направлению к лодке, опять повернула обратно. А видит ли Михай вон там, под сенью цветущего жасмина, девушку в розовом платье? Видит ли он, как стремится она ему навстречу, подойдя к самому краю бурного потока? Еще мгновенье, еще один взмах весел — вот и берег! Михай выскочил из лодки, и волны тотчас увлекли ее вдаль. Да и зачем она нужна?
Михай и Ноэми не замечают ничего вокруг. Они видят лишь друг друга. А кругом — земной рай. И в этом раю Адама и Евы, как бы огражденные стеной пенистых волн, зеленеют фруктовые деревья и травы, распускаются цветы.
Бледная, трепещущая, стояла девушка, ожидая торопившегося к ней Михая. Когда же он бросился к ней, она, вне себя от восторга, в страстном порыве упала ему на грудь.
— Ты вернулся! — воскликнула Ноэми. — Это ты! Ты! Ты!..
Да, вокруг — первобытный рай. На головы влюбленных, словно венчая их, осыпает серебристые лепестки жасмин, хор иволг и жаворонков распевает свадебный гимн.
Блаженный домашний очаг
Лодку Тимара унесли волны, та, на которой впервые приехали на остров его обитатели, давно истлела и развалилась, а новой они так и не приобрели, и Тимар так или иначе не смог бы покинуть эти места до прибытия первых скупщиков фруктов. А до тех пор пройдут недели, а может, даже месяцы…
Счастливые недели! Благословенные месяцы! Дни безмятежного блаженства!
«Ничейный» остров стал для Тимара родным домом. Здесь он нашел и труд и отдых.
Как только паводок пошел на убыль, пришлось усиленно работать, устраивая сток для застоявшейся в низинах воды. Тимар целыми днями копал водоотводные канавы. Руки у него огрубели, как у поденщика-землекопа. Зато вечером, возвращаясь с лопатой и мотыгой на плече в маленькую усадьбу, он знал, что навстречу ему спешит любящее существо.
Сначала мать и дочь порывались помочь ему в этой тяжелой, утомительной работе, но Михай деликатно отклонял все их попытки. Хлопочите лучше по хозяйству, а уж рыть землю — дело мужчины!
Выкопав канавы и спустив в них воду со всего острова, Тимар с гордостью оглядел результаты своей работы, словно это был единственный в своем роде подвиг, доброе дело, на которое можно сослаться, если придется вести разговор со своей совестью. В день открытия водоотводного канала на маленьком острове было настоящее торжество. Островитяне не знали престольных праздников, не отмечали воскресений. Праздничными считались у них лишь такие дни, когда всевышний посылал им радость. Не отличались они и чрезмерной словоохотливостью. То, что псалмопевец Давид с трудом уложил в сто пятьдесят своих псалмов, они умели выразить одним-единственным вздохом, а о любовных переживаниях, воспетых поэтами в бесчисленных лирических строфах, красноречивее всяких слов говорили их молчаливые взгляды. Они научились угадывать мысли друг друга по выражению лица, и зародившиеся в их душе чувства звучали чудесной гармонией.
Ноэми с каждым днем все больше восхищала Михая. У девушки была преданная, отзывчивая душа, покладистый нрав, чуждый капризов и причуд. Она ни на что не сетовала и не тревожилась за будущее, попросту была счастлива и поэтому способна осчастливить другого. А главное, никогда не приставала с докучными вопросами: «Что будет со мной, когда ты уедешь?.. Ты меня бросишь или возьмешь с собой?.. Даст ли тебе радость моя любовь?.. Какого ты вероисповедания? Будешь ли ты принадлежать только мне?.. Не имеет ли на тебя прав другая? Какое положение занимаешь ты в обществе? И что представляет собой общество, в котором ты живешь?..» Лишь один извечный вопрос читал он на ее лице и в ее глазах: «Любишь ли ты меня?» В глазах этих не отражалось даже тени беспокойства и сомнений.
Случалось, хозяйка дома Тереза говорила Тимару:
— Вы, наверное, запустили свои дела, засиделись тут у нас…
Но он всякий раз успокаивал ее, говоря, что о делах его радеет Янош Фабула.
После этих его слов Тереза украдкой взглядывала на Ноэми и при виде ее нежно-голубых глаз, которые, как подсолнечник к солнцу, всегда были обращены в сторону Тимара, со вздохом заключала:
— Ох, и любит же она его!
Для Тимара стало насущной потребностью день-деньской рыть канавы, забивать сваи, плести хворост для настила гатей. Тяжелая физическая работа помогала подавлять еще более тяжелую внутреннюю борьбу.
Что же происходило в это время в мире, за пределами острова?
Тридцать кораблей Тимара плавали по Дунаю, одна галера находилась в море, а все его многомиллионное состояние сосредоточилось в руках женщины.
А вдруг эта женщина, легкомысленно поддавшись прихоти, вздумает рассеять по ветру, растранжирить его капиталы и ради своего удовольствия разорит мужа? И пенять-то будет не на кого…
Михай был очень счастлив, живя на острове. Но все-таки ему очень хотелось знать, что происходит у него дома. Он все время испытывал какое-то странное раздвоение, как бы находясь одновременно в двух местах. К одному его приковывали состояние, честь, положение в обществе, в другом удерживала любовь.
Ничто не мешало ему покинуть остров. Дунай не море, и, будучи хорошим пловцом, он при желании в любой час мог легко переплыть через него. Никто бы не вздумал удерживать его, и Ноэми и Тереза знали, что там, по ту сторону, его ждут дела. Но, оставшись наедине с Ноэми, он мгновенно забывал обо всем, что занимало его в той, другой жизни, и был способен лишь предаваться любви, самозабвенно наслаждаться своим счастьем.
— О, ты не должен так сильно любить меня! — шептала ему девушка.
Так проходили дни.