Золотой истукан (др. изд.)
Шрифт:
– Что нам тут?
– Здесь беку хорошо.
– Уйдем на Волгу…
– Землю пахать…
Пленным - Карась:
– Скорей под гору! Струг отымем. Морем - на запад, а там уже Русь.
– Поздно! Видишь, заслон у реки,
– Ромеи снятые.
– Разгоним!
– А этих - оставить?
– Сожрут их свои.
– С нами, булгаре!
– Куда?…
Все сотворилось как-то сразу, негаданно - нежданно и без толку. Только б зло сорвать. А зло - большое, и завязалось на стенах побоище. Пастухи друг в друга стрелы мечут, боясь попасть - и попадая, пленные - камни бросают, осаждающих сбивая в ров. И треск. И крик. И кровь.
Бабы бегут, голосят. Тянут мужчин прочь от стен. Хазарин машет бунчуком. И вдруг и там, за рвом, булгары разделились, разодрались. Видно, старые счеты взялись сводить. Не поймешь со стороны, кто с кем: все вроде одинаково оборваны. Но, видно, издавна разлад между ними.
От доброй жизни своих не станут резать.
– Скорей!
– Высокий светлый человек рванул скрипучую дверь. Кубрат с Русланом кинулись в лачугу. Десятков пять или шесть таких убогих, низких, крытых камышом белокаменных хижин, с рогами черных, накрест связанных кривых стропил, стадом устало прилегших, белых, с бурыми спинами, коров рассыпалось по голому откосу. Ромейский поселок.
Жилье, где спрятались Кубрат с Русланом, зарылось в землю на отшибе, в кустах прибрежных, и владел им, видно, не ромей.
– Гот, - шепнул, задыхаясь, Кубрат, когда хозяин, отвернув подстилку на полу - камышовую, грубую, показал им узкую яму: лезьте быстрее - и, втиснув их в дыру сырую, проворно опустил подстилку, что-то кинул сверху на нее.
– Не донесет?
– Спасет. Он свой.
– Тихо! Идут ,- сказал по-булгарски гот сквозь камыш.
– Не шевелись.
Кусты трещат. Резкий голос Уйгуна:
– Эй, Гейзерих! Не видел беглых?
– Не встречал.
– Куда девались?
– Может, на буграх…
– Объедем. И ты не зевай. Заметишь - зови на помощь.
– Их сколько?
– Двое. Кубрат, урус.
– Сам свяжу.
– Не осилишь.Большой урус, ошалелый.
– Может, и мне - вместе с вами? Я мигом. Только в лачугу зайду, копье прихвачу.
– Не надо. Здесь побудь. Поглядывай.
Уехали. Гот:
– Сидите, молчите. Я все же пойду, покручусь среди них. Чтоб отвлечь.
Тесно. Душно. Страшно.
– Не выдаст, а? Или… лучше, пока его нет, через речку - да в камыши?
– Пропадешь в камышах. Сырость. Звери да змеи. Пожалуй, не выдаст. Рыбу ловили вдвоем. Уху из одного котла хлебали. Ты молчи. Потерпи до ночи.
– А ночью?
– Не знаю.
– Коней украдем, поскачем на Русь.
– Ладно. Посмотрим.
– Осилили, черти. Тех, которых схватили, убьют?
– Нет, наверно. Хазарин не даст. Скорей, своих бунтарей - в Корсунь, твоих земляков - в Самандар.
– А где Самандар? Далеко?
– О! Зело далеко. Степи. Горы. Много дней пути. Три раза столько, как от Днепра до Таны.
– Не дай господь угодить.
– Да. Оттуда на Русь уже не попадешь…
Затихли. Сон не сон, дремота не дремота. Отупение.
Дважды, туда и обратно, мимо лачуги проехали с криками конники. Пусть орут. Перестанут. Кто-то украдкой проник в жилье. Шарит, шуршит, наступая Руслану сквозь камышовую толщу на затылок, сгорбленную спину. Сплюнул. Выругался шепотом. Чуть скрипнул дверью.
Он представился смерду красноглазым, лохматым, крючконосым, с длинными клыками, торчащими вниз из углов искривленного рта. И кони, топот которых давно умолк, казались почему-то шестиногими. Степь вздымалась стеной, как гора…
Человек - на воле человек. Ушам, глазам и мозгу нужен открытый простор. Без него, в узкой дыре, накрытой страхом, человек сам становится лохматым, шестиногим и клыкастым.
…Ушел? Или стоит, сторожит?
Руслан устал бояться. Он в тихом бешенстве заскрежетал зубами. Топчут тут всякие голову. Хватит. Теперь он знал, что сильный и может бить. Он хочет бить. Он будет бить, убивать.
– Выйдем, - сказал он Кубрату.
– Давай. Надоело в яме сидеть.
Тростниковая решетка подстилки с треском распалась. В лачуге темно. Зато снаружи, сквозь раскрытую шаткую дверь, зовуще сверкают синие звезды. От порога ведет через черную воду к вольным чащам зыбкий мост из лунного света.
– Тихо! Идут.
Укрылись за углом.
Кто-то длинный заглянул в лачугу.
– Эй, Кубрат…
– Ты, Гейзерих?
– шепнул старик у него за спиной
– Тьфу! Напугал. Был кто-нибудь?
– Был. Обшарил хижину. Ушел.
– А! Лезьте в лодку Скорей.
На том берегу, в черных камышах, внезапно взметнулся к зубчатым звездам раздирающе острый визг. Ударившись о них, изорванный, упал назад, в сырую пойму, клочьями хрипа и хлюпания. Руслан - оторопело:
– Это кто?
– Эбер.
– Гот уперся жердью в мокрый берег.
– Ну, как по-вашему… вепрь. Попал в чьи-то зубы…
– Куда плывем?
– спросил Руслан у Гейзериха, когда, оставив холм позади, гот перегнал лодку к левому, в зарослях, берегу и медленно двинул ее, тыча в дно длинным шестом, против течения.
– К братьям.
– В степь с Кубратом хотели.
– Нельзя. Дозоры повсюду. Сразу попадетесь.
– Помолчав, сказал с угрюмым одобрением: - Насолили беку. Хорошо.
Руслан не стал его донимать: что за братья, откуда они. Он уже верил готу.
– По-нашему, слышу, бойко говоришь, Ты, наверно, из бедных?
– Вроде. А что?
– Я приметил: кто бедный, других понимает. Вот, к примеру, Кубрат. И ты, Гейзерих. Почему это, а?
– Худо жить. Идешь к соседу. Русс. Ромей. Булгарин. Все равно. Лишь бы помог. Поневоле начнешь понимать. Богачу зачем чужих разуметь? Он сыт от своих, их привык разуметь. А для прочих у него доступная всякому речь: стрела свистящая, звенящий меч.