Золотой песок для любимого
Шрифт:
А гуляя по Риму, он тоже думал о вечном – хорошо бы вложить деньги в мастерскую, которая шьет одежду для святых отцов. Но это дело – семейное.
Но, как говорят, о чем думаешь, то и случится. Случилось. Ему предложили вложить деньги в дамское белье.
А теперь, почти через два десятка лет, он готов был вопить от восторга. Не-ет, не снисходительное – это замечательно. Это чудо! И вот оно пришло к нему в виде бумаг, которые лежат перед ним на столе и кричат ему: ты не прогадал, Галактионов!
Новости из банка подняли настроение, и
Это было письмо из обувной мастерской. Он заказал себе еще одни ботинки у знаменитого мастера на Кинг-стрит в Лондоне. Венчальные, как мысленно он называл их. Ему сообщали, что колодка по мерке, снятой с его ноги, готова.
Что ж, это будут, возможно, самые лучшие в его жизни ботинки и самые дорогие. А колодка останется на хранении в подвале, чтобы потом в любое время он мог заказать по ней новую пару.
Галактионову понравилась эта лондонская мастерская своей нетривиальной историей. Основатель фирмы, хромой парнишка по фамилии Лоуп, уехал в свое время – и не такое уж давнее – в Австралию и там начал шить обувь для золотоискателей. Крепкие сапоги пользовались спросом. Но не только крепость кожи, ниток и удобство колодки привлекало их. Тайна! Она заключалась в полом каблуке. В нем выносили за пределы прииска золото, краденое, конечно…
А потом парень вернулся и открыл мастерскую, которая стала знаменитой, а хозяин богат.
Как он назвал эти ботинки? – переспросил он себя. Венчальные? Они будут готовы к осени? Он на самом деле собрался на такой шаг?
Внезапно Михаил Александрович похолодел. Да что это он себе придумал? Венчальные ботинки? А если он передумает, то что же, их ведь и надеть нельзя?
Взволнованный Михаил Александрович вскочил из-за стола и заходил по кабинету.
Ему мерещились ботинки, они надеты на его ноги и стоят рядом… с ножками в прелестных крошечных туфельках.
А чьи же это ножки? У Елизаветы Степановны ноги большие, хотя туфли на ней всегда отменные.
«Ну… ну же! – подгонял он себя. – Да брось ты таиться от самого себя. Знаешь, чьи ножки видишь рядом со своими…
Так почему ты не мчишься за ней следом? Чего ты ждешь? Вон же бумаги из банка, по ним ясно – ты снова богат. Значит, ты можешь не просто обнять ее, прижать к сердцу, но укутать в самые дорогие меха, осыпать жемчугом и…»
И даже вот этими руками – он вытянул перед собой руки, пальцы дрожали от внутреннего возбуждения, надеть на нее самое тонкое, самое нежное белье…
Галактионов позвонил в колокольчик.
– Карету! – крикнул он и бросил колокольчик на стол. Он скатился с края, ударился об пол. Снова звякнул. Радостно, как показалось Михаилу Александровичу.
Но карету не подали. Некому. Он был в доме один.
15
Дядя проводил племянницу и ее подругу Варю со странным чувством. Как будто он вел сам с собой игру, невидимую стороннему глазу.
Кажется,
Экипаж Михаил Александрович нанял у Елизаветы Степановны из расчета восемьдесят рублей за месяц. Она выдала самый лучший экипаж и лихача, чем обрадовала Шурочку невероятно. Кажется, в ту самую минуту она даже любила Кардакову искренне.
Он лично уложил для девушек два теплых английских пледа. На переднем сиденье было место для Арины Власьевны. Он выдержал громкие вопли Шурочки, но все равно настоял, чтобы она с ними поехала.
Михаил Александрович хорошо представлял себе маршрут, по которому отправятся Шурочка и Варя. В общем-то он отпускал племянницу со спокойным сердцем. Пускай прокатится, развеется. И по-другому посмотрит на мир.
Теперь, мысленно следуя за путешественницами, он думал, что, конечно, любовь – это прекрасно. Но детская – не смешно ли? Разве не похожа она на его детскую любовь к сестре? Ведь Шурочка и Алеша росли как брат и сестра…
Михаил Александрович перевернул лист календаря, потом вернул его на место. Согнул пополам. Вот примерная дата, после которой должно все измениться. Его стройная экономическая доктрина, как он называл свой план барско-купеческого соединения, будет исполнена. Выгода от нее очевидная. Для всех.
Что-то жало его от этой мысли – для всех. Для всех ли? Ну разве что для Шурочкиной детской идеи успех задуманного вреден. Но ведь она не ропщет, а племянница не робкого десятка. Ропщет – робкий. Никогда прежде не приходило в голову соединить эти слова. А ведь смысл рядом – робкие ропщут.Да, это не по ней. Кажется, они с Николаем Кардаковым сошлись умом – она отзывалась похвально о его занятиях фиалками. Душой сойдутся после – тело подскажет.
Он вздохнул.
Кардаков, конечно, необычный малый. Эти его фиалки… Если бы ему рассказали о мужчине, который занимается таким мелким цветочным делом, он заподозрил бы его в чем-то нечистом. Таких мужчин он насмотрелся в европейских городах, куда они собираются на свои игрища. Тайные, конечно. Потому что в них участвуют особы высокого ранга. Надушенные, напомаженные… тьфу. Чем еще они могут заниматься, кроме фиалок?
Но Николай не таков. Шурочке он явно интересен, если она охотно говорит с ним часами.
«Ну ладно, – одернул он себя, – думаешь о Шурочке, чтобы сделать вид перед самим собой, что о Варе не хочешь».
Какая нежная, юная, малословная девушка! Даже в возрасте Елизаветы Степановны она останется такой. Это порода, крепкая, неизменная, какие глаза – синие-пресиние.
Что ж, понятно, ей не приходилось взнуздывать жизнь, как Елизавете Степановне. Он поежился – а не взнуздает ли она тебя также самого, сэр Майкл? И сколько не закусывай удила, а понесешь ты ее туда, куда она хочет?