Золоту – жизнь, человеку – смерть
Шрифт:
«Здесь что-то не ладное – подумал губернатор, – Панкратов что-то хитрит. Нужно опросить тех, кто часто бывает с комиссаром».
Через час прибыли новые тележки с дровами. Помощник комиссара Панкратова подошел к губернатору.
– А вы что делаете здесь, господин губернатор, – спросил помощник Панкратова.
– Прибыл по вызову комиссара, дом освободится, и я могу вернуться сюда.
– Это ложь. Голощекин добился от Уральского облисполкома и президиума ВЦИК о переводе царской семьи из Тобольска в пролетарский Екатеринбург.
– Вчера лечащий врач доложил, что царевич сильно болен и переезд из Тобольска в Екатеринбург не выдержит.
– Решили вывозить их поэтапно, сначала отвезут Николая II, Александру Федоровну и девочек: Ольгу, Татьяну, Марию. Наследника царя Алексея вывезут, когда он выздоровеет. Врач мне сказал, что если он и выздоровеет, то его дни сочтены. Он тяжело болен. А ваш дом передается большевикам в распоряжение горсовета. Этот вопрос решится после выезда царской семьи. Панкратов от своих обязаннорстей будет освобожден. Завтра прибудут сюда отряды рабочих большевиков вместо караульного отряда Панкратова. В городе тоже будут изменения.
Отряды рабочих-большевиков расположились в домах, стоявших около дома губернатора. Царскую прислугу отправили в тюрьму, а вместо нее поставили своих. У царской семьи сразу прервалась связь с внешним миром.
Солдатский комитет охраны усилил надзор над царской семьей, лишил даже права свободно ходить во дворе. На прогулку разрешалось выходить один раз в день на два часа и то только с конвоем.
На второй день из тюрьмы вернули в дом к царской семье несколько человек прислуги, среди которых был Василий. Увидев среди прибывших Василия, царевна Мария повеселела. Когда все ушли, она подошла к нему и заплакала.
– Поплачь, моя царевна, – сказал Василий, – скоро вас отправят в Екатеринбург. Пока это тайна, но эту тайну знают все.
– Сотник, а что будет там с нами?
– Не говорите больше, «сотник», уберут меня от вас, если узнают, кто я, и отправят в тюрьму, зови Василий.
На второй день Василий в лесу насобирал ягод и вечером принес их Марии.
«Собирал лично для царевны?» – спрашивали красноармейцы.
– Это моя обязанность была до вашего прихода, привык к этому.
– А ты отвыкай. Скоро их отправят. Хочешь поехать вместе с нами, записывайся в отряд, зачислим красноармейцем. Служил в армии?
– Да служил. В Германскую.
– В школе учился, грамоте, обучен. Говоришь, побывал и на войне. Имеешь заслуги перед Россией?
– Окончил церковно-приходскую школу. Кавалерист и имею награды. Учился в Петербурге в художественной школе у профессора Владимира Алексеевича Балаба.
К разговаривающим подошел член Уральского облисполкома Петр Коваленко. Он молча слушал их разговор. Потом подошел к красноармейцу, что-то сказал и тот ушел. Через несколько минут солдат возвращается с членами областной чрезвычайной комиссии.
– Товарищ Украинский, вот этот товарищ утверждает, что он ученик нашего профессора.
– Кто он, покажи мне его, Петя.
Василий молча поднимается и подходит к Украинскому.
– Вы брали уроки у профессора по вторникам и четвергам, а остальные дни работали в порту.
– Верно. Об этом можно спросить у кого-то другого.
– Вы часто приносили профессору свежие фрукты и отдавая жене профессора, говорили: «Это вам, за ваш вкусный чай и яблочный пирог». Лора Иосифовна брала у вас из рук сумку, уносила на кухню, вы начинали рисовать вместе с другими учениками. После занятий все уходили, а вы с профессором и его женой садились пить чай с пирогами. Но сколько я вас не видел за столом, она в то время ни раз не подала на стол яблочных пирогов. А вот лесными грибами и ягодами она вас угощала? Вспоминаю, вы тот одаренный художник-гончар, бравший уроки на дому. Если вы имеете свои картины здесь, покажите их нам.
Василий подошел к царевне Марии и попросил у нее свои картины. На каждой картине была подпись профессора.
Царевна с волнением смотрела на Василия: – неужели они узнали, кто он в самом деле. Таких, как он, расстреливают по утрам.
– Царевна Мария, – обратились они вежливо к хозяйке альбома, – вы разрешите эти картины и наброски взять мне на несколько дней.
Царевна кивнула головой и ушла. Александра Федоровна подошла к заплаканной дочери.
– Что случилось, почему плачешь?
– Я думала, его арестуют, они интересовались его набросками и картинами.
На второй день Василий рисовал всех подряд красноармейцев, охраняющих царский дом. Из-за неимения красок, рисовал карандашом. Иногда к нему подходил Коваленко, брал карандаш и начинал рисовать. У него ничего не получалось, солдаты смеялись: «А говорили, художник! Рисуете хуже школьника».
Василий молча смотрел на старания Коваленко…
– Куда ранены, товарищ командир?
– В мышцу. Врачи говорят, пройдет, но я думаю – нет.
– А шашку держать умеете?
– Умею.
– А стрелять умеете?
– Умею, Вася. Вот беда – рисовать разучился.
– Война окончится, возьметесь за свое любимое дело, и рука восстановится.
Святой Гермоген был брошен в тюрьму, штурмовые отряды были распущены до условного сигнала. План освобождения царской семьи был провален.
Красноармейцы с членами чрезвычайной комиссии по особым делам произвели арест многих командиров штурмовых отрядов. Осталось арестовать командира и «золотого». Но о них никто ничего не знал. Многие говорили, что они убиты, погибли при попытке скрыться в тайге.
Василий знал, где часто бывал Золотой, решил наладить через него связь с дядей. Хозяин дома ответил сотнику: «Вы укореняйтесь в среде красноармейцев, будете нужны – вас найдут».
– Дяди нет, найду девушек-связных, может, они мне помогут.
Вечерами Василий ходил с Коваленко по тем кабакам, где часто бывали девушки, о них все молчали.
В Тобольске был игорный дом, но с приходом Советов его закрыли, ходила молва, что он работает по ночам и в игорный дом можно попасть только по рекомендации.