Золоту – жизнь, человеку – смерть
Шрифт:
– Вы, деда, нас так сильно не укоряйте, проголодался на войне солдат по бабской юбке, вот и дуреет с голодухи.
– Вам голодуха, а бабам и детям позор. На всю жизнь. А если муж вернется…
– Поймет он бабу, сам, небось, в походе ни одну юбку не пропускал.
– Чертово дитя! Мы так раньше не думали, мы боялись бога и не грешили.
– Так, деда, и не грешили! А я чье чудо и творение? Чей я грех по ночам обнимаю, не ваше творение!!!
– Не сердитесь, мужики, так всегда в жизни было, так мир устроен, что даже сильный человек теряет самообладание и контроль над собой.
– Вы, дедушка, не защищайте своего товарища, он первый начал, а не Степан. Сколько Степан пережил со своей женой. Дружить с ней не разрешали его родители: «Зачем тебе байстрючка, безотцовщина?». Женился, и как живут счастливо, всем на зависть.
Отец отказался дать Степану за то, что взял беднячку, без роду, без племени. Построили дом, обзавелись детьми, стал богаче жить, чем отец.
– Хотя отец и круто с ним обошелся, но он его любит и почитает. Все приготовил себе и отцу на зиму, еще братьям и сестрам.
– Слышали, дед, что завтра и деду-греховоднику привезут уголь и дрова. Давай, дед, лучше ставь на стол свой мед, хорошая будет закуска к змию, который стоит на столе.
Хома вернулся в часть. Товарищи радостно его встречали. В такое трудное время посылок из дому не получали, баловались только тем, что привезет солдат из побывки.
Положил на стол кусок копченого сала с колбасой и бутыль самогона поставил.
– Еле довез, ребята, – говорит Хома, – думал по дороге сам все съем и выпью.
Грузин со всеми пил и ел, расхваливал сало и самогон.
– А ты когда поедешь домой? – спрашивают грузина друзья.
– Жду Хому, вчера был у полковника, отпускает, как и его. Я ему говорю:
– Он мне что брат, жизнь спас, вместе были в плену. Разрешите нам вместе домой поехать.
– Если капитан замолвит за вас доброе слово, – отпущу! Так и быть, поезжайте!
– Иди! – кричат подвыпившие друзья.
– Пойду, но не сегодня, больно злая она у тебя, так и бьет в голову. Появись на глаза капитану, не домой поеду, а на гауптвахту.
Солдаты смеются.
Входит капитан, все вскакивают.
– Вольно! Садитесь! Допивайте и ложитесь спать! Увижу кого из вас на улице в таком виде… Посажу на дня три на гауптвахту.
Хома наливает капитану. Тот снимает фуражку, крестится.
– Пью, Хома, за твое здоровье и ваши награды. То, что совершили подвиг перед пленом, обоих наградили Георгиевским крестом. А то, что струсили и попали в плен, за это меня выжимали и выкручивали на изнанку.
Когда полковник узнал, что вы выучили турецкий, повеселел, налил мне стопочку и велел завтра вас к нему привести. Нужно пленных турков допросить, а переводчиков нет.
Перевод сделаете правильно, оба в гости отправитесь. Сейчас в горах красота и пахнет сеном. Поможете недельки две косить старикам и назад. Не напейтесь там, не опозорьте честь мундира.
Хмельные ребята поздравляют счастливых с поездкой.
– Еще по одной на дорожку.
Капитан забирает остаток колбасы и сала. Берет под мышку бутыль с самогоном.
– Даю пять минут, и чтоб были в постели. Остатком угощу тех, кто стоит на улице. Бутыль верну, привезешь нам, Георгий с Хомой, нам доброго грузинского вина.
Солдаты поднимаются и уходят спать. Когда все улеглись, капитан вышел на улицу, позвал караульных.
– Беру, мальчишки, грех на душу, не положено, но вы соскучились за домашним. Вот вам выпивка и закуска. Старшина, смотри, чтоб был порядок.
Хома с Георгием отдыхали на славу. В пять утра поднимались и шли в горы косить сено. Когда становилось жарко, отдыхали на речке, купались и пили вино. До одиннадцати вечера сгребали и копнили сено, а в полночь ложились спать.
Пришла суббота, Джугашвили позвал все село в гости в честь приезда сына на побывку. Пели и танцевали до утра и только запели петухи, женщины побежали доить коров. Мужики выпили на дорогу и пошли вслед за бабами.
Старый не нарадуется своим гостем, весь род Джугашвили славился хорошими, честными мастерами. Умели делать все сами. Ткали полотно, шили сапоги, выделывали кожу.
В селе был гончар, он держал родную сестру старого Джугашвили Георга. На вечере в субботу он хвастался перед гостем, что умеет лучше всех в их округе делать горшки.
Гость внимательно слушал старого гончара, улыбался и шутил вместе с ним.
– У меня дома полно готовых горшков, осталось обжечь и украсить.
Засмеялся Хома и говорит гончару:
– Я и вся моя семья тоже делаем горшки и продаем на рынке. Покажите свое ремесло, у вас большой опыт, а я покажу свое умение.
– Хорошо, я согласен, – ответил старый гончар. – Беда у меня в том что некому свой опыт передавать, жена родила мне пятерых детей и все девочки.
– У нас на родине женщины и есть лучшие кудесники в гончарном деле, если сделает горшок, не налюбуешься. Он и звенит и красотой отдает. Возьмешь в руки горшок, а он в руках переливается разными красками.
Старый Джугашвили своего шурина толкает в бок, покажи, какие у тебя горшки, и мой гость пусть покажет свое искусство.
Пришли гости к шурину. Жена подоила коров, коз и овец, выгнала пасти. Поставила гостям вина на стол. Старики выпили вино, забыли, зачем пришли.
Жена гончара привела гостя в мастерскую и показала изделия мужа. Взяла горшок и давай на нем рисовать незатейливые рисунки
Хома берет кисточку и горшок, тоже рисует.
– А у тебя, сынок, красивые рисунки получаются, знаешь хорошо и наш орнамент, турецкий, и свой. Какие нарядные и веселые получились горшки, таких на нашем базаре редко увидишь. Давай, сынок, докажем и мы нашему старому, что и мы с тобой не лыком шиты, умеем делать свое дело не хуже его.