Золотые нити
Шрифт:
Этот Дух Игры сделал четверых людей, стоящих в неухоженном старом московском дворе и с новым интересом разглядывающих друг друга, – иными, отличными от проходящих мимо них людей, и от самих себя, какими они были всего несколько дней назад.
Людмилочка, весьма элегантно одетая, с затаенной сумасшедшинкой в глазах; Влад, ощущающий свалившуюся на него ответственность как дар Божий; Сиур и Тина, словно вынырнувшие из глубокого омута на солнечный свет, с оттенком скрываемой страсти на взволнованных лицах…
– Ну что, пошли?
Квартира
– Постойте здесь.
Сиур прошел по камнатам, заглянул на кухню.
– Как там? – спросил Влад из прихожей.
– Все на месте. Ничего подозрительного не вижу. Проходите сюда, пусть хозяйка посмотрит.
Тина осторожно, стараясь ничего не задевать, ходила по своей квартире со странным чувством подавленности и отчуждения. Как будто после посещения неизвестного, все ее вещи и даже само пространство стали источать флюиды беспокойства и страха. Все вроде стояло на своих местах, все было как всегда… Пыль нигде не тронута. Хотя…
Тина словно почувствовала на себе взгляд, легкое дуновение, еле заметный то ли холодок, то ли жар. Кровь прилила к щекам, когда она обернулась – Евлалия устремила на нее свой томительный взгляд, полный неизбывной тоскливой неудовлетворенности… Портрет стоял немного не так. Тина подошла, подняла его – так и есть. Кто-то сдвигал его с места! Вот след от рамки – он не успел покрыться пылью, как все вокруг.
– Кто-то трогал портрет!
– Ты уверена? – Людмилочка подошла поближе. – Кому он нужен?
– Это ваша мама? Какая странная фотография, – удивился Влад.
– Ну, что вы! Это – известная оперная певица, знаменитая примадонна, Евлалия Кадмина. Она умерла давно. Еще в прошлом веке. Этот портрет вообще не имеет ко мне никакого отношения, – мне его подарил Альберт Михайлович. Он говорил, что я похожа на эту женщину.
Тина вздохнула. Настроение окончательно испортилось.
– Интересная дама, – подтвердил Сиур, – у нее прямо-таки аура порочной чувственности, что-то извращенно-эротическое… А с виду святая, наивная открытость, девичья порывистость. Очень редкое сочетание в женщине. Своенравна, судя по всему, была необычайно.
– Да уж. – Людмилочка улыбнулась. – Вы должны благодарить провидение, что мы не такие. Эта дама показала бы вам, где раки зимуют!
Сиур только теперь понял, чем так притягивал его портрет Евлалии, – сходство с Тиной просто поразительное. В глаза не бросается, потому что прически разные, одежда. Фигура у скандальной певицы, по всему видно, пышная, – а у Тины более тонкая, кость хрупкая, изящная. Но вот в глазах бес и у той, и у другой.
Он снова вспомнил глаза Веры – холодные, и будто стеклянные. Они почти никогда ничего не выражали, кроме примитивных эмоций. Даже в минуты страсти – одно только животное удовольствие.
– Люди слепы, как кроты. Но самое страшное, что они не подозревают об этом, а значит, почти не имеют шансов на прозрение.
Сиур
– Они смотрят, но не видят; ощущают, но поверхностно, без глубоких, истинных чувств, которые одни только и составляют душистый мед из сердцевинки цветка, за которым стоит лезть на самую крутую вершину, с риском сорваться и разбиться насмерть. Ибо смерть – это еще далеко не самое ужасное.
– Чего это тебя на романтическую философию потянуло? – усмехнулся Влад. – Впрочем, меня тоже что-то в последнее время…
Он смутился и замолчал.
– Что я вижу? Верный товарищ краснеет!… Это надо записать с обязательным указанием точной даты. В последний раз такое с тобой случалось, если не ошибаюсь, – в классе эдак третьем, когда ты схватил за косичку какую-нибудь Леночку, а она стукнула тебя книжкой по голове.
– Черт, ты не ошибся. Я уж думал, что с тех самых незабвенных пор эта способность утрачена мной навсегда.
Влад смотрел то на портрет, то на Тину, и, наконец, вывел свое заключение:
– В самом деле, что-то есть. Не столько видимое, сколько скрытое. Похожи тем, что питает этот огонь во взгляде. Таких женщин рисовал Боттичелли [53] – изысканный профиль и потупленный взгляд на тускло-золотом фоне. Как бы выплывает из необозримого светящегося пространства, – нежное, тонкое, с просвечивающимися жилками, утонченное лицо, а под ним – вулкан, взрыв, стихия…
– Ты любишь живопись? – спросила Людмилочка, несколько удивленная таким красноречием Влада.
53
Боттичелли Сандро – итальянский живописец, представитель Раннего Возрождения.
– У меня мама была художница.
– Может быть, кофе сделать? – предложила Тина.
На кухне все чувствовали себя очень уютно и по-домашнему. Про посещение неизвестным квартиры как будто забыли. За кофе обсуждали, куда лучше пойти. Сиур предложил маленький ресторанчик в монастырском стиле, у него даже название было соответствующее – «Трапезная». Далековато, правда, но зато экзотика. И музыка там замечательная, старинная.
ГЛАВА 43
«Я, глянув Красоте в лицо, познал
Любовь, что движет Солнце и светила».
Место действительно оказалось романтическое – бывшее помещение настоящей монастырской трапезной, с древними толстыми стенами, с узкими окошками, выложенным плитами полом. Низкие сводчатые потолки, кованые светильники на цепях, дубовые столы и стулья, посуда и меню подстать всему остальному, – обстановка необычная, создающая ощущение давнего времени.