Зов красной звезды. Писатель
Шрифт:
— Отведай, освяти, — сказала Цегие и достала кусок курицы, над которой произнесла молитву [57] . Оба съели по кусочку.
Сирак давно чувствовал, что Цегие ему не пара. Давно надо было с ней расстаться. Они так далеки друг от друга. Звезды их никогда не сходились. «Расстаться с ней — счастье и для тебя, и для нее, — нашептывал внутренний голос. — Оставь ее. Довольно. И до тебя люди расставались. Ты не первый. Бог не забудет ее. Ничего с ней не случится. Каждый сам борется за свою жизнь! Может, она еще встретит подходящего мужчину, который будет трудиться как надо, вовремя приходить домой и безмятежно спать ночью. Не медли,
57
По эфиопскому обычаю, определенный кусок куриного вотта должны съесть муж и жена, чтобы жить в любви и чести.
Но ведь Цегие поддержала его в трудное для него время, когда жена сбежала за границу. Она утешила его своей любовью, и так-то теперь он ее благодарит?! Разве можно забыть, что когда-то она продавала свое тело, чтобы помочь ему? А как тогда было тяжело. Он потерял работу, и мир словно потемнел. «Она жертвовала для тебя всем, чем могла. И до сих пор терпит твой характер. Ее душа добрее твоей…» — думал Сирак.
Иоханнес уснул на руках у матери. Она внимательно посмотрела на мужа и спросила:
— О чем размышляешь, дорогой?
К еде Сирак не притронулся — не было аппетита. Цегие спросила, можно ли убрать мэсоб. Ему было все равно. Сирак колебался, сказать ли ей все, что он думает об их жизни? «Отныне ничто нас не связывает. Нить, которая соединяла нас, порвалась. Довольно. Мы расстаемся, и каждый будет жить, как сможет. Пусть лопнет давно назревший нарыв. До какой поры можно мучить друг друга? Каждый должен найти свое счастье. Жизнь слишком коротка. И нельзя превращать ее в страдание». Слова эти готовы были уже сорваться с его языка, когда вдруг он увидел ее огромные, полные слез глаза и сладко уснувшего на материнских руках сына. Сердце его сжалось. Ему стало стыдно за свои мысли. Он резко встал, подошел к жене и поцеловал ее в лоб.
— Это за что же? — удивилась Цегие.
— За вкусный обед, который ты для меня приготовила.
— Ты даже к нему не притронулся.
— Тогда за то, что мне хорошо с тобой.
— Если бы так, ты не обращался бы со мной, как с ненужной вещью. Не думай, что я не вижу, насколько далеки мы друг от друга, живем как чужие.
В комнату вошла Вубанчи, унесла мэсоб и кастрюлю, а потом подала воду ополоснуть руки.
— Кроме книги, меня ничто с тобой не разделяет. Если бы ты могла понять меня и помочь мне, мы были бы счастливы.
— Как только ты заводишь разговор о книге, у меня начинает болеть голова, — сказала Цегие сердито, поднялась и пошла укладывать сына.
Его словно окатили холодной водой. «Почему она ненавидит мою работу? Никогда не подбодрит меня. Почему требует внимания лишь от меня, не отвечая мне тем же? Ох, женщины! Они хотят иметь верного раба, а не мужа». Взгляд его упал на пухлую папку, которая лежала на столе.
Трудно перейти от личных неурядиц к жизни героев чужой книги, трудно и неприятно — точно в дождливое время ложиться на влажную простыню. Он почувствовал озноб. Не хотелось не только читать, но даже видеть эту рукопись. И зачем он обещал Искандеру прочесть ее? Ну что теперь делать? Разбив глиняный горшок, нечего о нем горевать. Он взял рукопись и, недовольно ворча, стал перелистывать. Название сразу ему не понравилось. «Зажжен факел борьбы, над страной восходит заря». «Громкие слова, — подумал он. — Может, отговориться чем-нибудь и вернуть рукопись Искандеру? Если мне не нравится, как я ему скажу об этом? Готов ли он выслушать правду? Уже название книги говорит само за себя. Закончил, не успев начать. Как говорится, сорвала коза ветку, прежде чем до нее дотянулась. Ладно, выскажу все, что сочту нужным». Он наконец заставил себя сесть за стол — словно в могилу добровольно лег. Его неприятно поразил идущий от страниц запах духов. Рукопись была напечатана на светло-голубой бумаге и аккуратно переплетена. Может, это духи машинистки? Неужели Искандер надушил бумагу? «Распутство!» — буркнул Сирак и начал читать.
ГЛАВА 8
— Доброе утро! — Сверкая золотым зубом, появилась со своей неизменной кофейной чашкой прямо навстречу закипевшему кофейнику тетушка Алтайе.
Цегие обрадовалась.
— О господи! А мы собирались послать за вами.
— Кофейный дух сам призывает меня. Дай бог, чтобы день прошел хорошо, чтобы завистник наш сгинул… — пробормотала она и села.
Цегие радостно улыбнулась гостье. Крышка кофейника подпрыгивала, словно от нетерпения. В доме курился ладан, поднимаясь струйками дыма вверх, к потолку. Тетушка Алтайе была явно довольна.
— Все в порядке. Кофейный дух поднимается вверх. Да услышим мы только хорошее и не увидим ничего плохого! Пусть добрый дух подстережет нашего недоброжелателя у дверей и прогонит от нас болезни! Да пребудет он с нами вечно! — шептала она, сверкая золотым зубом и протягивая служанке чашку.
Тетушка Алтайе любовалась закоптевшим кофейником, предвкушая угощение. Увидев Иоханнеса, который получил горсть орехов коло и хотел всыпать их в кофе, она рассердилась и бросила Цегие:
— Не лучше ли убрать подальше от кофейника этого баловника?
Цегие потянулась, чтобы схватить Иоханнеса, но он увернулся и рассыпал полную тарелку коло. Тетушка Алтайе потемнела от злости. Она больно ущипнула Иоханнеса, и тот залился слезами. Вубанчи бросилась собирать зерна, приговаривая — «бог — это хлеб, хлеб — это бог». Цегие целовала Иоханнеса, пыталась его успокоить.
— Что это вы, госпожа Алтайе? — сердито сказала она гостье.
— Убери мальчишку от кофейника. Дух не любит, когда его пугают, — ворчала та.
Цегие не забывала духа. Она плеснула в угол чашечку кофе и бросила туда же горсть коло.
Тетушка Алтайе наконец успокоилась. Прихлебывая кофе, она вспоминала их с Цегие поход к знахарю:
— Ты все сделала, что советовал тебе знахарь из Кечение?
— А что нужно было делать?
— Как что, девочка моя?
— Колдун ничего мне не присоветовал.
— Оставь такие разговоры, Цегие. Это нехорошо! — испуганно сказала Алтайе.
— Лучше вы оставьте колдовство, тетушка. Все это обман!
— И ничего не сделал? — удивилась Алтайе.
— Черт, который сделал тебя дьяконом, сделает и попом. Вы это знаете, тетушка Алтайе.
Госпожа Алтайе на обратила внимания на настроение Цегие. Она была голодна и думала только о еде. Она не ела со вчерашнего дня. В животе слышалось голодное урчание.
Ее старые зубы не могли грызть зерна коло, и это раздражало ее. Алтайе думала, что у человека нет более злого врага, чем его живот.
— Не осталось ли чего на сковородке? — спросила она с надеждой.
Налив всем по второй чашечке, Вубанчи пошла опять варить кофе.
Тетушка Алтайе обмакивала инджера в куриный бульон и запивала кофе. Глядя в потолок, она благодарно приговаривала: