Зверь лютый. Книга 22. Стриптиз
Шрифт:
– - Господин Воевода Всеволжский! Сии мужи добрые есть людишки твои малые, пришедшие к тебе с челобитием на ворогов-татей, кои их селения пограбили, людей побили, скотину угнали... А сиё есть тебе подношение скромное. Не побрезгуй - прими невелик дар. От нищеты их лесной, от темноты да от бедности. Соблаговоли, отец родной, снизойди к нуждишкам малозначащим.
Ишь как... заворачивает! А Точильщик-то... поднабрался слов разных. Поход в Рязань - на пользу пошёл, словарный багаж расширился с одного раза.
Какой переимчивый парень! Может, мне его к халифу багдадскому заслать? Глядишь - и языков по
Если бы я сам нечто похожее князю Андрею в Боголюбово не заправлял - сильно бы удивился. А так... но есть интересные обороты - надо запомнить.
– - Излагай. Внятно.
Точильщик, прикрыв глаза и умильно облизываясь от предвкушения "сладких речей", собрался, было, продолжить своё "верноподданное песнопение", но, взглянув на меня, поперхнулся. И продолжал уже нормальным языком.
Суть простая. Летом Харальд Чернозубый с Еремеем Сенокрадом и командой ходили по речке Линда. Отнесли туда "слово божье", крестили, сняли кроки местности, отобрали боевое оружие, в количестве аж пяти топоров, двух щитов и одной половецкой, вроде бы, сабли. Вытрясли весь не сильно облезший мех диких животных и пару десятков "шумящих коньков" бронзового происхождения. Объяснили насчёт "ограниченной десятины", "сдавайте валюту" и "правильной жизни" под властью Всеволжска.
Мы предполагали ближе к концу зимы послать туда отряд. Чтобы взять эту "десятину" и повторно тряхнуть "мягкую рухлядь": что туземцы не перестанут промышлять пушного зверя - у меня сомнений не было.
Моя уверенность получила наглядное подтверждение - вонючий тюк развернули. В нём были четыре сырых, невыделанных шкуры рыси. Две побольше, две поменьше. Свежак. Явно - этой зимы.
Прелесть: они совершили преступление - добыли пушного зверя, и пришли им же кланяться! Той же власти, что запретила, запрещённым же - взятку давать! Как к генералу ПВО внезапно прилететь на F-35 - "Дык... ну... В подарок же ж!".
Что сказать?
– Россия, твою маман!
***
Подношение, надо заметить, из недешёвых. Рысий мех идёт на дорогие шубы. Бывают шубы "хребтовые" - из спинок, бывают - "брюшковые" ("черевьи" от "чрево"). Рысь - зверь нечастый, да и взять её непросто. Так что мех - в цене.
Когда Девлет Гирей в 1570-х собирал дочке приданное, то просил государя Московского, Ивана свет Васильевича по прозванию Грозный, по дружбе (дружба у них в тот момент была) помочь. Грамотки начинались задушевно: "Друг мой" и "Брат мой".
"Брат" - ибо оба государи, а "Друг" - войны в тот год нет.
Гирей пишет:
"...Великие орды, великого царя Девлет Киреева царева слова наше то. Брату нашему Великому князю Ивану Васильевичу после поклона слово наше и ярлык о любви писан. И только с тобою, братом нашим, дружба и добро толкося станет. У тебя, брата, тысячу рублев денег, четыре добрых шуб собольих, да две шубы рысьих хребтовых, две шубы рысьих черевьих, две юфти, шапок черных горлатных прошу. Дочь у нас есть, выдать на тысячу рублев приказали. Есмя купити шуб и шапок. Только тот наш запрос примешь, гонцу нашему Бору еси дал. А опричь того просим четырех кречетов. И только наш запрос примешь, не затеряешь и которые скверно не скинули, добрых кречетов бы еси прислал. Молвя ярлык написан. Писано декабря второго дня, лета 978".
Иван Васильевич отвечает благостно, запрошенное "другом и братом" - выдает. Но "шуб рысьих черевьих" даже и у него в хозяйстве не сыскалось.
Понятно почему: только что прошло страшное сожжение Москвы 1571 года. Именно этим "другом и братом".
В следующем, 1572 - битва при Молодях. Говорят, что лишь один из десяти людей Гирея вернулся в свои улусы. Русские победили. Удачей, умом, храбростью. И чрезвычайным напряжением всех сил государства.
Так что, шубы собольи и рысьи хребтовые - нашлись. А вот "черевьи"... Извини, "брат" - ты сам всё пожёг.
***
– - Давай про дело. А шкуры... вынеси на мороз. Уж больно они... глаза режет.
Дело выглядело... скандально: на Линду пришёл русский отряд из Городца Радилова. Мытари. Которые потребовали от мари дань. Говорят - "полюдье". Как "испокон веку ведётся". Точнее - лет двенадцать.
***
Здешние лесовики периодически попадают в данники русским князьям. После походов Мономаха - "бортничали на великого князя". Потом перестали, потом пришёл Долгорукий, поставил крепостицы - снова стали данничать.
"Городец" - название частое. Летописцы называют восемь городов с таким именем в разных местах "Святой Руси". Я уже вспоминал Городец Остерский у Киева, другой Городец выше Твери... Чтобы их различать - названия дополняют. Здесь: "Городец Радилов".
С полвека назад на Мономаховом дворе какая-то девка дворовая родила мальчика. Прозвали ребёнка Радилом и начали воспитывать. Как и множество других "русских янычар".
Родившийся на дворе Мономаха, только что перешедшего в Киев и принявшего Великое княжение, ребёнок вырос в "отрока" в дружине старшего мономашича - Мстислава Великого и перешёл, "по наследству", к его сыну Изяславу Мстиславовичу (Изе Блескучему). Сделал серьёзную карьеру: в 1147 году был послан Изей разговаривать с киевским вече. Но... "обманутые ожидания" - Изя, придя в Киев, был вынужден давать "хлебные места" киевским боярам. В обход своих.
Радил обиделся. И ушёл к противнику - к Юрию Долгорукому. Таких "перескоков" с обоих сторон в те времена было немало. Про двух сыновей Долгорукого, пытавшихся, вроде бы, перейти к Изе - Ростислава (Торца) и Глеба (Перепёлку) - я вспоминал уже. Обе стороны перебежчиков привечали, добрые слова говорили, награждали. И задвигали подальше от "линии соприкосновения". Чисто на всякий случай.
Уж не знаю, какие карьерные планы и мечты были у Радила, но Долгорукий в тот момент решил малость подвинуть Волжских булгар, "научить жизни" меря и мари. Для чего поставить несколько крепостей: Кострома, Галич Мерский и этот Городец. Строительство крепости было поручено Радилу.
Причина очевидна - в 1152 году булгары очень нехорошо подскочили к Ярославлю:
"Того же лhта прiидоша Болгаре по Волзh къ Ярославлю безъ вhсти и остоупиша градокъ в лодияхъ, бh бо малъ градокъ, и изнемогаху людiе въ градh гладомъ и жажею, и не бh лзh никомоу же изити изъ града и дати вhсть Ростовцемъ. Един же оуноша отъ людей Ярославскихъ нощiю изшедъ изъ града, перебредъ рекоу, вборзh доhха Ростова и сказа имъ Болгары пришедша. Ростовци же пришедша побhдиша Болгары".