Зверобои против Тигров . Самоходки, огонь!
Шрифт:
Глава 4. Мы – самоходы!
Первые полтора месяца учились по программе командиров танков Т-34. В основном шла теория. Изучали тактико-технические данные «тридцатьчетверок», артиллерийское вооружение, топографию, отбивали на плацу положенное количество часов строевой подготовки.
К боевым машинам пока не подпускали. До автоматизма отрабатывали теорию вождения на тренажерах. Заводских тренажеров не хватало. Зачастую занятия проводились на самодельных, которые представляли собой скамейки с рычагами. Постигали довольно сложную систему сцепления. При переключении скоростей требовалось с большим усилием правильно и быстро отжимать педаль сцепления.
Много времени занимала (а точнее, отнимала) политическая учеба. Политруки разных рангов старательно отрабатывали свои тыловые, вполне приличные пайки. Любимой темой было превосходство Т-34 над немецкими танками.
Приводили многочисленные примеры, в основном из газет, как «тридцатьчетверки», вступая в поединки с немецкими Т-3 или Т-4, легко с ними справлялись. Истории рассказывали просто сказочные. То один наш взвод из трех танков умудрялся уничтожить с десяток панцеров и раздавить попутно роту трусливой германской пехоты. В других рассказах те же «тридцатьчетверки» легко прорывали оборону, сминая, как консервные банки, немецкие пушки, снаряды которых отскакивали от брони, как горох.
Впрочем, мало кто из политработников бывал на передовой,
Во второй половине сорок второго года «тридцатьчетверки» в основном утратили свое неоспоримое в начале войны преимущество. Немцы перестраивались быстро. Отказались от легких танков, усилили броню основных машин Т-3 и Т-4, все больше применялись кумулятивные и подкалиберные снаряды, издалека пробивающие броню «тридцатьчетверок».
На поле боя массово появились сильные противотанковые пушки калибра 75 миллиметров. Резко увеличилось число штурмовых орудий, приземистых, с сильным вооружением и первоклассной оптикой. «Тридцатьчетверки» несли огромные потери. Выпускники училища об этом также знали. Напиваясь в день выпуска, хлопали молодых по плечу и прощались.
– Учитесь. Может, когда и встретимся… на том свете.
Через полтора месяца часть курсантов, в том числе Чистякова и Волынова, перевели в отдельный учебный полк тяжелых самоходно-артиллерийских установок. Полк считался секретным подразделением, а что такое самоходная установка, толком никто не знал. В ангаре, охраняемом изнутри и снаружи, стояли непонятные машины на гусеничном ходу.
Вроде танки, но с массивными рубками, из которых торчали стволы тяжелых гаубиц калибра 152 миллиметра. Это были установки СУ-152 на базе тяжелых танков КВ-1С, и весили они сорок пять тонн.
Передняя часть рубки представляла собой подушку, к которой крепилось многотонное орудие. Броня и спереди, и сбоку была толщиной 75 миллиметров (у Т-34 лишь 45 миллиметров). В машине чувствовалась мощь, которая превосходила всю отечественную бронетанковую технику.
Усилили секретность. С курсантов взяли подписку о неукоснительном соблюдении режимных требований. Любые разговоры с посторонними людьми о новых машинах грозили отдачей под суд. Резко сократили увольнения в город, которые и так давали очень редко.
Новых установок СУ-152 было всего пять или шесть. Курсантов, которым предстояло осваивать их, насчитывалось тоже не слишком много – несколько учебных батарей по сорок-пятьдесят человек в каждой.
Саня Чистяков и Гриша Волынов попали во вторую батарею. Большинство курсантов уже имели боевой опыт. Новичков с гражданки поступало немного. Это говорило о том, что новому оружию придают особое значение.
Вступительная речь командира учебного полка впечатления не произвела. То ли он боялся говорить лишнее, то ли сам еще толком не знал возможности новых самоходок. В основном все свелось к строгим напутствиям добросовестно учиться, готовиться к будущим боям и упаси бог болтать лишнее. Вопросов не задавали, доверительной беседы с курсантами у него не получилось.
Замполит произнес примерно то же самое, только говорил подольше, предупредил раза два о строгой ответственности за самоволки.
– Вы теперь особое подразделение, – повторял он. – Будете учиться воевать на самых мощных машинах, которым в подметки не годятся любые немецкие танки и штурмовые орудия. Разгильдяев не потерплю.
При этих словах он вздернул круглую голову с двойным подбородком и мощным загривком.
– Кто этого не понимает, в окопы дорога всегда открыта. В пехоту… в траншеи.
– Как меду напились, – усмехнулся Гриша Волынов. – Сам войны не нюхал, а нас пугает изо всех сил.
– Он и в люк со своей требухой не влезет, – подал голос кто-то из курсантов.
Оба руководителя скорее всего получили свою порцию накачки и торопились довести требования до подопечных. Преисполненные важности, они просто не обратили внимания, что первый набор курсантов состоит в основном из фронтовиков. Едва ли не половина носили сержантские лычки, у многих имелись нашивки за ранения. Кое у кого поблескивали медали. В общем народ подобрался тертый.
Второй батарее, в которой числились Чистяков и Волынов, повезло с командиром. Капитан Пантелеев воевал с ноября сорок первого года, затем был направлен на завод в качестве испытателя, хорошо знал первые тяжелые самоходки СУ-122. Даже в составе отдельной роты выезжал на фронт, где опробовал машины в бою.
Бывший танкист, а теперь самоходчик, Иван Васильевич Пантелеев имел орден Красной Звезды и медаль «За отвагу». Небольшого роста, родом с Алтая, он был прост в обращении, как и большинство фронтовиков. Первое время Пантелеев присматривался к курсантам, занятия проводились строго согласно программе. Вместе курили на перерывах, но особенно откровенных разговоров он не вел.
Буквально на вторую неделю Пантелеев попал в неприятность. В его батарее учился курсант из местных, к тому же женатый. Он сбежал на ночь к семье и был задержан патрулем. Шум поднялся на все училище.
Парень в роту уже не вернулся. Гришу Волынова как командира отделения вызывали в особый отдел, долго допрашивали, знал ли он об отлучках курсанта и чем тот занимался в городе.
– Привели его на очную ставку, – рассказывал Волынов. – А у парня все лицо в синяках. Жалко его, неужели не понимал дурак, что с секретной техникой дело имеет?
– Что с ним теперь будет?
– В лучшем случае штрафная рота.
Но парня на фронт не отправили. Может, побоялись, что сбежит к немцам. Дали пять лет лагерей, о чем объявили на одном из построений. Волынова разжаловали в рядовые, а на его место неожиданно поставили Чистякова, повысив в звании до сержанта.
– Теперь ты на мне отыграешься? – невесело улыбался разжалованный сержант. – Вспомнишь все мои грехи, как я тобой командовал.
– Брось, Гришка, – отмахивался Чистяков.
Занятия шли напряженно, как и в других училищах. Подъем – в шесть утра. В морозном тумане строились на плацу, делали пробежку, затем следовала получасовая зарядка. И начинались занятия. Конспекты, прошнурованные, опечатанные, сдавали в конце дня в секретную часть.
Наряду с теорией приступили к практическим занятиям. Одна из самоходок была наполовину разобрана. Изучали двигатель, коробку передач, расцепляли и снова соединяли звенья гусениц. С гусеницами выматывались так, что без сил валились на пол ангара и долго переводили дух.
– А как вы хотели? – посмеивался капитан Пантелеев. – Самое уязвимое место. А неподвижная машина, считай, мертвая.
Изучали тактику действий в бою. Курсанты помоложе возлагали большие надежды на мощное орудие, хвалили утолщенную броню. Чистяков запомнил довольно откровенный разговор, который состоялся в узком кругу курсантов, которым капитан доверял больше других.
– Ребята, не переоценивайте себя, а хуже всего – недооценивать противника.
Видимо, что-то нашло на заслуженного капитана, прорвало. Говорил он о том, что расхваленные «тридцатьчетверки» несут большие потери в боях. В сорок первом году они стали неприятным сюрпризом для немцев и превосходили германские машины.
Но за прошедшие полтора года «тридцатьчетверки» практически не изменились, за исключением мелочей. Немцы реагировали гораздо быстрее. Они усилили броню своих основных танков
– А со «штугами» вам приходилось встречаться? – спрашивал капитан.
Курсанты недоуменно пожимали плечами.
– По-немецки это звучит «штурмгешютце», – объяснял Пантелеев. – Это самоходки или штурмовые орудия. Настоящий бич для наших танков. Высота чуть больше двух метров, лобовая броня – полста миллиметров, но сейчас ее усилили. Беда в том, что зачастую их не успевают даже заметить. Со своими габаритами они хорошо маскируются даже в поле, среди травы, кустарника. К сожалению, неопытные командиры замечают их слишком поздно. Подпустит пара-тройка таких машин наши «тридцатьчетверки» метров на двести, выстрел-другой, и все кончено. Танки горят, а «штуги» уже исчезли.
– Видели, – вспомнил кто-то из курсантов. – На сплюснутый танк похожи. Вроде паука и пушка короткая, как окурок.
– Забудьте про окурки. Пушки они давно удлинили и стали еще опаснее.
– Мы эту «штугу» метров за четыреста уделали, – похвалился тот же курсант. – Только брызги полетели.
– Бить любого врага можно. Только оценивайте обстановку. СУ-152 – машина мощная, сами видите. Но зазеваетесь, та же «штуга» или «артштурм» из засады вас с первого выстрела снимет. Не забывайте про кумулятивные заряды. Немцы используют их все более активно. Броня прожигается насквозь, и самоходка мгновенно загорается. У нас пока таких снарядов нет.
– А подкалиберные?
– Их тоже не хватает, да и эффективны они на ограниченном расстоянии.
– Выходит, по танкам немцы вырвались вперед?
Капитан сморщился, как от кислого. Не мог же он рассказывать, как видел в некоторых местах десятки подбитых и сгоревших «тридцатьчетверок». Они отлично показали себя в сорок первом и в начале сорок второго года. Но немцы не стояли на месте.
Одной из причин поражения под Харьковом кроме непродуманных действий высшего командования многие опытные командиры считали неудачные танковые операции.
На мощное бронетанковое наступление по ликвидации Барвенковского выступа и дальнейший прорыв к Харькову возлагались далеко идущие надежды. Но «тридцатьчетверки» неожиданно стали нести огромные потери. Немцы кроме других технических средств массово применили кумулятивные снаряды, которые оказались весьма эффективными.
Не спасала усиленная броня наших лучших танков Т-34 и КВ. По идее, снаряды должны были рикошетить от броневых листов, расположенных под хорошо рассчитанным острым углом. Но кумулятивные заряды прожигали броню практически под любым углом попадания. В период харьковского сражения за считаные дни потери танков, по некоторым данным, составили более 1200 единиц. Это в свою очередь привело к огромным людским потерям.
В один из дней в училище привезли на тягаче закутанную в брезент машину. Это оказался захваченный новый немецкий танк Т-6, больше известный под названием «Тигр». Когда стали внимательно изучать его, даже бывалые бойцы с усилием сдерживали эмоции.
Таких машин в немецкой армии еще не было. Поражала толщина брони: 100 миллиметров – лобовая и 80 бортовая. Орудие пятиметровой длины калибра 88 миллиметров имело хорошую оптику, высокую скорострельность и пробивало любую нашу броню на полтора-два километра. Курсантам разрешали забираться внутрь нового танка и внимательно изучать его.
Политработники и кое-кто из начальства поторопились заявить, что ничего особенного Т-6 не представляет. Тут же находили множество реальных и надуманных недостатков, уверенно говорили, что наши танки не хуже, а с новой самоходкой СУ-152 «Тигру» и тягаться нечего.
В тот период завершилась Сталинградская битва. Все были под впечатлением разгрома 6-й армии Паулюса и нашего мощного рывка на запад. О Сталинграде говорили каждый день. Показали документальный фильм, где на фоне разрушенного города громоздилась разбитая немецкая техника и лежали тысячи замерзших трупов.
Настроение у всех было приподнятым, продолжалось наступление Красной Армии. О том, что удар нанесен крепкий, говорил и тот факт, что в Германии был объявлен трехдневный траур. Горячие головы, как и год назад, после битвы под Москвой, утверждали, что немцам могут свернуть шею до конца нынешнего, 1943 года.
Но повседневная учеба по 12–14 часов не слишком располагала к рассуждениям и долгим разговорам. Курсантов тщательно готовили к будущим боям с использованием тяжелых самоходок.
Пантелеев ходил вокруг танка с указкой, чем-то похожий на школьного учителя, и давал подробную характеристику «Тигру».– Лобовым ударом его не возьмешь. Он не подпустит ближе чем на километр. Сами видели, какая у него оптика, а скорострельность – десяток выстрелов в минуту. Впрочем, ему и одного снаряда хватит, чтобы прикончить того, кто неосторожно высунется. Пока у немцев этих машин мало, но чую, когда их выпустят на свободу, головной боли у нас прибавится. Не думаю, что они заменят основные танки Т-3 и Т-4. Штуковина, судя по всему, очень недешевая, да и грузновата она для танковых прорывов. Под Ленинградом несколько штук просто в грязи завязли. Как видите, его и добивать не пришлось. Взяли теплым.
Несколько дней, что называется по косточкам, разбирали слабые стороны «Тигра». Пантелеев неплохой психолог, знал, что будущие самоходчики поверят не общим словам, а технически обоснованным данным. Капитан предложил курсантам поразмышлять и высказать свое мнение.
Сразу несколько человек заметили, что боковая броня «Тигра» не такая уж и толстая.
– Ну, задницу он вам точно не подставит, – засмеялся капитан, – а к борту еще подобраться надо. Орудия у нас сильные, но прицельности такой нет. Выбирайте оптимальное расстояние. Метров с семисот вы фугас в цель вложите. Но удар должен быть крепким. Второй выстрел сделать не успеете, у наших гаубиц заряжение раздельное. Чтобы загнать новый снаряд и гильзу, требуется минимум десяток секунд, да еще прицелиться надо. Так что наводчик должен работать на «отлично».
Саня Чистяков поторопился высказать свое мнение:
– Гусеницы у него широкие. Семьдесят сантиметров. Попасть легче.
– Спереди «Тигр» нас к гусеницам тоже не подпустит. Это скорее преимущество для противотанковых пушек. Только он и с порванной гусеницей успеет дел натворить.
Пришли к общему выводу, что масса в 56 тонн (на 10 тонн больше, чем у СУ-152, и вдвое, чем у «тридцатьчетверок») станет в бою помехой. По вязкой почве «Тигр» легко не пройдет, да и маневренность вряд ли будет достаточно быстрой.
Покрутили башню и убедились, что скорость поворота невелика. Слишком тяжела массивная башня с пятиметровой пушкой, а это означает, что в бою появятся лишние секунды для точного прицела или повторного выстрела.
После занятий делились между собой мнениями. То, что «Тигр» мощнее любого нашего танка, – несомненно. Бить его придется из засад, и потери будут немалые.
– А когда у нас потери считали? – в сердцах отмахнулся Гриша Волынов.
Между тем занятия продолжались. Шла бесконечная теория. Тактические приемы отрабатывали пешим ходом, когда экипажи самоходок, как в детской игре, изображали собой машины. Шли в атаку, прятались в засадах, вели огонь по условному противнику. Это был недостаток большинства военных училищ, хоть танковых, хоть пехотных, да и любых других.
Праздником стал день, когда провели первые боевые стрельбы. Видимо, кто-то подтолкнул начальство. Этому предшествовали следующие события.