Зверобои против Тигров . Самоходки, огонь!
Шрифт:
Головка и оболочка 75-миллиметрового снаряда вплавилась уродливым комком в правую сторону рубки, а раскаленный вольфрамовый сердечник пробил броню и тело сержанта-наводчика. Столько силы было в этом заостренном сердечнике, что он почти насквозь прошил и заднюю стенку рубки, пройдя в пяти сантиметрах от фугасного снаряда боеукладки.
Загорелись куртки, еще какое-то барахло. Пока выбрасывали горящее тряпье, полыхнули мешочки с порохом, которые высыпались из снарядной гильзы. Все внутри заволокло клубами ядовитой гари. Заряжающий сумел выбросить раскаленную гильзу, иначе вспыхнул бы оставшийся заряд, и неизвестно, чем бы все кончилось.
Пожар кое-как потушили, но заряжающему сожгло руку до костей. Радист отравился гарью и кое-как отошел лишь к вечеру. Паша Рогожкин, с багровым, покрытым волдырями лицом, был как не в себе. Бестолково суетился, поливал водой обожженные пальцы, а когда рассказывал Сане о случившемся, у него мелко тряслась голова.
– Знаешь, я думал, нам конец пришел. Ударило так, что двигатель сразу заглох. Меня словно бревном шарахнуло, все тело одеревенело. Гляжу, наводчик рот, как рыба, разевает, а под ключицей обгорелая дыра. Видно, на помощь хотел позвать, а тут кровь изо рта и раны как хлынула. И все это в полуметре от меня. Парень изо всех сил бьется, то ли вылезти хотел, то ли еще что, а тут дым, огонь, порох, как фейерверк, вспыхнул.
Саня слушал приятеля почти равнодушно. Он видел за день столько смертей, его самоходку не продырявили лишь чудом, и возбужденный долгий рассказ Рогожкина проходил мимо. Паша со спутанными, неровно подстриженными кудрявыми волосами, смотрел на него глазами, в которых читался так и не прошедший испуг.
Когда ужинали, Пантелеев налил Рогожкину кружку водки и приказал выпить. Заставил съесть несколько ложек каши, но пища в младшего лейтенанта не лезла. Контуженого командира машины отправили спать. Тимофей Лученок, выскребая котелок, заметил:
– Нервный какой-то лейтенант. Все обошлось, даже не ранило, а он не в себе.
– Рядом со смертью побывал, – коротко отозвался Коля Серов.
– Ну и что теперь?
Из полкового резерва прислали наводчика и заряжающего. В третьей батарее сильно повредило самоходку, погибли два человека из экипажа. Пантелеев отозвал в сторону Саню,
– Не знаю, отойдет завтра Пашка или нет. Крепко его по мозгам ударило. Страх – это такая штука. Людей ломает, если себя в руки не сумеешь взять. Ты сам как?
– Ничего, – пожал плечами Чистяков. – Сколько людей погибло. Танки один за другим взрывались.
– Ладно, иди спать.
Перед рассветом Пантелеев показал на карте место, куда следовало двигаться машине Чистякова.
– Деревня Сухая Терёшка. Там речка небольшая. Сам ее не форсируй, встань на левом берегу под деревьями в километре от южной окраины села. Туда же подойдет через час рота Сенченко. Действовать будете снова вместе.
– Одному к деревне идти?
– Да. Танковый батальон вчера большие потери понес. Там сварка до сих пор работает, ремонт идет. Я даже не знаю, сколько машин у Сенченко имеется.
– Как Паша Рогожкин?
– Спит. Утром видно будет. Двигай, не тяни время. По крайней мере, немецких самолетов в воздухе нет. Осмотришься на месте, что и как. Затем вместе с Сенченко выбьете из деревни фрицев. По данным разведки, их там немного. Далее, вот в этом месте соединяетесь с основными силами.
Капитан ткнул пальцем в точку километрах в трех от Малых Терёшек. Как просто все на карте! Не война, а сплошная прогулка. Достаточно одной хорошо замаскированной батареи, чтобы все планы полетели к черту.
– Немного – это сколько? – спросил Чистяков. – Там разведка хоть побывала?
– Мотоциклисты покрутились, пару пушек и пехоту видели.
Младшему лейтенанту очень не нравилось, что самоходку, предназначенную для уничтожения укреплений и тяжелых вражеских танков, посылают в одиночку, считай, в разведку, которую толком не провели. Пантелеева вопрос подчиненного смутил. Другой, может, накричал бы в ответ, что врага надо не считать, а бить, но комбат был честным человеком и относился к своей небольшой батарее душевно.
– В общем, большого скопления войск не разглядели, а может, не рискнули на своих драндулетах в деревню соваться, – честно признался он. – Скорее всего там лишь вспомогательный узел обороны. Сам все выяснишь. Действуй осторожно, береги экипаж и без танков в эту Сухую Терёшку не суйся.
– Все будет нормально, – размяк от добрых слов младший лейтенант. – Мы все же «зверобои», а не просто так.
Однако путь к деревне Сухая Терёшка едва не закончился на левом берегу речки с одноименным названием. Немецкий танк Т-4 словно поджидал их. Спасло экипаж то, что двигались настороже. Чистяков постоянно вглядывался в бинокль, а немец стоял на возвышении, и Саня успел его вовремя разглядеть.
Выстрелили друг в друга одновременно. Т-4 с удлиненной пушкой ударил кумулятивным снарядом. Попади он в цель, броню прожгло бы насквозь. Но Тимофей Лученок мгновенно вдавил до упора педаль газа. Огненный клубок прошел позади рубки, врезался в тополь, который вспыхнул, как свечка.
Фугасный снаряд СУ-152, выпущенный на ходу, тоже проломил бы трехпудовой массой дополнительную защиту и усиленную броню немецкого танка, но пролетел мимо и взорвался, подняв фонтан дыма, земли и переломав, как спички, молодые сосны. Шарахнул крепко. Командир Т-4 понял, что новая русская машина слишком опасна. И хотя в казеннике его скорострельной 75-миллиметровой пушки уже находился новый снаряд, рисковать не стал. Машина нырнула в глубину деревьев.
Младший лейтенант всматривался в оседающую пелену, высунувшись из люка, но разглядеть немецкий танк не смог.
– Крепко мы врезали, – размазывал пот по чумазому лицу заряжающий Вася Манихин. – Бугор снесли, как и не было.
Он уже загнал снаряд и гильзу с пороховым зарядом в ствол орудия и вслушивался в тишину, которую нарушало негромкое урчание двигателя, работавшего на малых оборотах. Чистяков невольно покосился на горевший тополь с развороченной дырой на уровне человеческого роста. Дерево зеленое, а полыхает вовсю. Так бы горела и самоходка, получив кумулятивный удар в рубку. Наводчик Серов тоже наблюдал в прицел, сквозь который ни черта не было видно. Дыма добавляли горевшее вдали пшеничное поле и сухая трава.
– Че делать? – спросил он.
– Не дергаться, – подал голос Тимофей Лученок. – Дождемся, пока Сенченко со своими танками подойдет. Так ведь, командир?
– Так, – согласился Саня, продолжая рассматривать в бинокль окрестности. – Чего-то они не торопятся.
Жаркое июльское солнце проглядывало сквозь дым ровно очерченным тусклым диском. Горевший тополь все больше клонился на одну сторону, потом заскрипел и с маху обрушился на землю, подняв облако искр и горящих листьев. Весь экипаж невольно обернулся. Сильные у фрицев заряды, под такие лучше не подставляться.
Николай Серов, тоже высунувшись из люка, предположил, что вражеский панцер спрятался в зарослях ивняка. Остальные никаких предположений не высказывали и ждали, что высмотрит в бинокль командир.
Сквозь старенькие потрескавшиеся от времени линзы шестикратного бинокля младший лейтенант видел часть деревни – десятка полтора рубленых из сосны, потемневших от времени домов, крытых тесом. Торчал амбар, сложенный из известняка, а к речке уходили картофельные огороды с густой ботвой.
Сухая Терёшка словно вымерла, даже собаки не лаяли. Но то, что она занята немцами, стало ясно после столкновения с танком. Вдали, километрах в четырех, пылили несколько автомашин, судя по всему, немецких. С разных сторон доносились отзвуки орудийных выстрелов, но происходило это неблизко. Здесь стояла нехорошая тишина, какая бывает перед боем.
Внимание Чистякова привлек слишком разросшийся куст за огородным плетнем. Приглядевшись, понял, там находилась в засаде низкая, не больше метра в высоту, противотанковая 75-миллиметровая пушка.
Танкисты и самоходы ласково окрестили ее «гадюкой», за тонкий, длинный ствол с набалдашником дульного тормоза, словно змеиная голова. Пушка имела точный и сильный бой и наверняка была не одна.
– Ждут, – желчно проговорил Коля Серов. – Врезать бы ей…
Так же, как и командир, старший сержант хорошо понимал, что стрелять пока нельзя. Достаточно того, что подняли шум, пальнув во вражеский танк. Но там не оставалось другого выхода – могли словить снаряд.Сзади послышался гул моторов и громкое лязганье гусениц. С таким шумом могли двигаться только свои. Немецкие танки производили куда меньше шума. Действительно, подоспели наконец пять танков Т-34 из роты, которую прикрывала самоходка Чистякова.
Понесшие вчера большие потери, «тридцатьчетверки» ремонтировались, что-то решало их начальство, в результате чего рота задержалась. Машины встали в низине, а к Чистякову быстрым шагом направился командир роты старший лейтенант Сенченко.
– Чего стоим? – спросил он, закуривая папиросу.
Вопрос был пустой. Чистяков ждал прибытия роты. Не в одиночку же атаковать?
– На той стороне Т-4, может, не один, – сообщил он. – А в деревне противотанковые пушки. Долго вы добирались.
– Пока чухались, под бомбежку попали, – сказал ротный. – Мало вчерашних потерь, так еще две машины потеряли. Во второй роте одну вдребезги разнесли, а мою зажигалками спалили. Ребятам повезло, одного в санбат отправили, а трое живы-здоровы. В резерве у меня.
«Везучие» танкисты, покрытые сажей, в прожженных комбинезонах, сидели на броне вместе с пехотинцами из десанта и курили. Судя по выражению лиц, настрой у них был на нуле – вчера рота потеряла четыре танка, сегодня – еще один. А наступление только началось. Долго ли проживут оставшиеся пять машин и экипажи?
Сейчас срочно требовалось проверить брод, отмеченный на карте, которой оба лейтенанта, старший и младший, не верили. Судя по некоторым признакам, карту составляли лет тридцать назад. С тех пор местность сильно изменилась. Кроме того, затаился в густом подлеске вражеский танк. Его следовало уничтожить или хотя бы прогнать.
– Разведать надо, что там за брод, – предложил более шустрый Саня Чистяков. – И поглядеть хотя бы по следам, куда этот чертов панцер смылся. Караулит нас гад.
Петр Сенченко, не выставляя свою более высокую должность, согласился с Чистяковым, но пехотинцы, кому предстояло идти в разведку, восприняли предложение кисло. Лезть через речку на пулеметы – дохлое дело. Старший сержант, исполнявший обязанности командира десантного взвода, выслушав приказ, замялся:
– А отсюда его не разглядишь? Танк не иголка, и лесок так себе.
– Отправляйтесь втроем, – инструктировал сержанта командир танковой роты. – Осторожно перейдете речку, глянете, что и как. Вот ракетница. Увидишь немца, пульнешь в его сторону двумя ракетами.
– У вас тут шесть пушек и броня, – заталкивая ракетницу за пояс, бурчал взводный. – А вы, как всегда, на пехоте отыгрываетесь. У нас вчера половина роты выбыла. Ребята, наверное, до сих пор на поле валяются.
– Не скули, – подбодрил его Сенченко, а Чистяков заявил:
– Я с ними пойду. Гляну сам, что там за брод. Николай, ты за меня остаешься. Орудие наготове, увидите фрица – бейте сразу.
– Ясное дело, – кивнули наводчик и механик.
Затянутая зеленой ряской речка была в самом глубоком месте по грудь. Дно илистое, но не сказать, чтобы слишком вязкое. Однако для «тридцатьчетверок» отмеченный на карте брод не годился. По техническим данным Т-34 могли погружаться в воду не более чем на сто десять сантиметров, в то время как СУ-152, несмотря на большую массу, могла свободно преодолеть полтора метра глубины.
На правый берег выбрались благополучно. Опасения старшего сержанта, что их перебьют из пулемета, не оправдались. Немцы затаились и ничем себя не обнаруживали. Возможно, кроме экипажа Т-4, поблизости никого не было.
– Там, левее, должно быть помельче, – сказал Чистяков. – Вы двое гляньте. Здесь для танков глубоко.
– Ракетницу вам оставить? – спросил взводный.
– Не надо. Идите быстрее.
Возможно, было не слишком правильно покидать машину и соваться самому в разведку, но Саня не видел другого выхода. Лезть напролом он не хотел, отчетливо понимая, что засевший в засаде немецкий танк с легкостью продырявит его утолщенную броню. А про «тридцатьчетверки» и говорить нечего. Насмотрелся вчера, как они горели.
Пригибаясь, осторожно шли вместе с одним из десантников, держа наготове автоматы. Выползли на гребень, где Чистяков тщательно осмотрел окрестности в бинокль. Виднелись крайние дома деревни, где-то в стороне гулко отдавались орудийные взрывы. Немецкий танк выдали сороки, которые, треща, крутились над перелеском.
– Гляньте туда, товарищ лейтенант, – тянул Саню за рукав десантник. – Сороки неспроста трещат.
– Да, вижу… то есть ни хрена не видно.
Чистяков переполз на другой край гребня. Показалось, там что-то темнеет, может, тот самый Т-4, однако полной уверенности не было. Саня, хоть и успел повоевать, но опыта танкового боя практически не имел. Ситуация складывалась совсем не геройская, тяжелая самоходка и пять «тридцатьчетверок» пасовали перед каким-то фрицем.
Чистяков тут же одернул себя. Не каким-то,
Вчера эта решительность, а скорее, рывок напролом дорого обошелся и танкистам, и пехоте. От танкового батальона осталась лишь половина, серьезные потери понесли десантники.
Вражеский танк (а может, не один) сорвет атаку. Из укрытия, на сравнительно малом расстоянии, он не промахнется. А там, дальше, самоходку и остатки танковой роты поджидают противотанковые пушки, и черт знает, какие еще сюрпризы замаскированы в садах и среди построек деревеньки Сухая Терёшка.
Чистяков наконец разглядел длинный ствол с набалдашником орудийного тормоза. На короткое время из дымной пелены выглянуло солнце, сразу заиграли блики на листьях, светлой полосой блеснул округлый металл. Пушка-то длиной сорок три калибра, то бишь три с лишним метра, и прошибает на таком расстоянии сто миллиметров брони. И фрица-танкиста успел разглядеть Саня. Тот тоже что-то рассматривал в бинокль.
– Вот он… вот, – суетился рядом десантник.
– Тише.
Младший лейтенант прижал возбужденного бойца к земле и сделал знак следовать за собой. Теперь они почти бежали, но пригнувшись, чтобы их не заметили. Вернулись к своим одновременно со старшим сержантом, который доложил, что левее брода, отмеченного на карте, есть место помельче. И главное, там галька. Не везде, но проехать можно.
– Немец как раз туда и целится, – сказал Чистяков. – Хорошо на переправе машины бить. Прямо в борт.
– Хорошо, – согласился Сенченко. – Меня комбат Швыдко обложил в три этажа. Почему эту Терёшку еще не взяли? Все планы мы срываем. Другие, мол, воюют, а вы на месте топчетесь.
– Воюют…
Действительно, стрельба разносилась со всех сторон. Где погуще, где пореже. Пронеслись две пары наших истребителей. Деревеньку они проигнорировали, видно, имели более важную задачу. А хорошо было бы потревожить фрицев, хотя бы мелкими бомбами и пулеметными очередями.
Немец со своей длинноствольной пушкой оставался пока на месте. Смелые, гады! Забыли про Сталинград, снова башку подняли. Что бы ни говорили политработники, а наступление идет пока со скрипом.
– Надо кончать фрица, – заявил Чистяков, и Сенченко снова с ним согласился.
Даже предложил план действий, где главная роль отводилась самоходной установке.
– Шарахни пару раз из своей гаубицы, пугни его, а мы добьем.
– Не получится, Петро, – решительно отверг предложение старшего лейтенанта Чистяков. – Мы для немца с его оптикой и нашими габаритами слишком хорошая мишень. Я успею лишь раз стрельнуть, да и то наугад. Больше он мне не позволит. Продырявит первым же снарядом и второй успеет добавить, у него скорострельность гораздо выше моей.
Немного поспорив, пришли к общему решению. Две «тридцатьчетверки» с наскоку будут бить фугасными снарядами в то место, где укрывается Т-4, и сразу откатываться назад. Когда Т-4 не выдержит и огрызнется, то ударит «зверобой».
– Сам буду стрелять, – пообещал Чистяков. – Помоги только расшевелить его.
– Сам или наводчик, какая разница? – кисло оценил Сенченко мастерство младшего лейтенанта, но согласился. – Был бы «Тигр» или «Фердинанд», а то сраная «четверка».
– Не такая она и сраная, – встрял в разговор командиров Лученок. – Бьет посильнее, чем твои коробочки. Да еще снаряды кумулятивные. А у тебя небось и подкалиберных нет.
– Выдали по три штуки под расписку, – неохотно отозвался старший лейтенант.
– Ладно, начинаем, – поторопил Чистяков.
Из командирского Т-34 высунулся радист и позвал ротного.
– Майор Швыдко опять вас требует.
Сенченко лишь отмахнулся:
– Передай товарищу, мать его, что я от прицела не могу оторваться. Ведем бой, наступаем.Две «тридцатьчетверки» выскочили из укрытия и ударили одновременно. В перелеске ухнул сдвоенный взрыв, взлетело облако земли, дыма, мелких и крупных веток. Через минуту, сменив место, они снова выпустили по снаряду, затем сделали еще один рывок.
Т-4 ответил единственным выстрелом (снаряд с воем прошел в метре от «тридцатьчетверки») и начал спешно отходить в сторону деревни. Танкисты сработали неплохо, вложили свои фугасы рядом с Т-4, заставив его уйти. Но и немец, хорошо разглядев накануне новую русскую самоходку, уходил чащей, не торопясь подставляться под гаубичный калибр.
– Уйдет, – шептал наводчик Серов.
– Тимофей, доверни машину правее, – скомандовал Чистяков, сидевший за прицелом.
В лесу продолжали трещать деревья, изредка мелькало что-то темное. Сейчас будет прогалина. Ее ты никак не минуешь. Но фрицы хотели жить и на прогалину не пошли. Слышно было, как ревел двигатель, разворачивая утяжеленную броневыми плитами машину. Она упорно двигалась лесом, ломая древесные стволы. Затем на пути встали слишком толстые деревья, и вражеский танк был вынужден выскочить на открытое место.
Ему бы побольше скорости, этому модифицированному Т-4, который нередко принимали за «Тигр» из-за длинноствольной пушки с набалдашником. Но больше тридцати километров по кочкам он выжать не мог, а расстояние в четыреста метров позволило Чистякову, бывшему артиллеристу-гаубичнику, взять верный прицел.
Фугасный снаряд взорвался рядом с правой гусеницей. Выбило заднее колесо, согнуло, разломив толстый броневой лист, защищавший борт. Т-4 все же выполз из-под оседающей завесы дыма и земляного крошева, но искореженная гусеница мгновенно погасила ход, расстелившись смятой лентой.
Экипаж, видно, крепко встряхнуло, башня начала свой разворот с опозданием. Заряжающий Вася Манихин, сопя, загнал в казенник новый заряд. Одна из «тридцатьчетверок», желая доказать свое участие в уничтожении вражеского танка, ударила тоже, пробив отверстие в броневой плите.
Плоская массивная башня продолжала разворачивать длинноствольную пушку, но младший лейтенант Чистяков не желал делиться победой ни с кем. Второй фугас врезался в верхнюю часть броневого экрана, состоящего из трех плит, и взорвался у основания башни, сорвав ее с погона.
Броневой экран от сильного удара развалился на три части, центральную плиту разорвало и согнуло, а из широкой щели под башней выбился скрученный жгут пламени. Танк разгорался быстро, с треском, как поленница дров. Затем сдетонировал боезапас, сбросив башню на землю. Кажется, вылезти из горящего танка никто не успел.
«Тридцатьчетверки», следуя за своим командиром, перемахнули через речку в том месте, где старший сержант нашел мелкое место. СУ-152 шла следом, снаряд уже был в стволе.
– Как мы его! – старался перекричать рев шестисотсильного двигателя Вася Манихин.
– Вдрызг! – орал в ответ Коля Серов.
Механик-водитель никаких эмоций не выразил. Ну, раздолбали вражеский танк, что теперь из штанов выпрыгивать? Его больше волновала атака на укрепленную деревню и та минута, когда навстречу полетят снаряды. Дважды горев в таких атаках, успевая кое-как выбраться из разбитых машин, он снова чувствовал себя неуютно.
Вначале шли кустарником, затем путь перегородил довольно густой подлесок. Пришлось выйти на проселочную, хорошо укатанную дорогу. Справа остался горящий Т-4, скорее груда искореженного металла и лежавшая рядом башня. Из-под нее торчали ноги в дымящихся от жара ботинках. Все пятеро из экипажа накрылись, – понял Тимофей Лученок. Радости от горящих вражеских обломков он не испытывал, не раз видел и наши сапоги, торчавшие из-под башен танков.
«Тридцатьчетверки» шли на скорости полста километров, самоходка отставала. Впрочем, ей и по правилам полагалось идти позади, выдвигаясь для поражения сложных целей и укреплений. Десятка четыре десантников густо облепили танки, прижимаясь плотнее к броне.
Чистяков напряженно ждал первого выстрела, а может, сразу двух или трех. Самые поганые минуты. Возможно, какая-то из машин вспыхнет и будет гореть так же, как немецкий Т-4. До деревни оставалось метров семьсот. Танкисты, тоже нервничая, невольно прижимались к телеграфным столбам и редкому кустарнику с правой стороны.
На окраине застучал пулемет, а на дороге начали рваться мины. Десантники, как по команде, спрыгнули на ходу. Кое-кто, не удержав равновесия, катился по земле. Значит, началось. Отсекают пехоту, а сейчас ударят «гадюки». Местонахождение одной из них Чистяков и остальные командиры машин знали, но вряд ли видели ее с дороги.
Самоходка шла в облаке пыли, и механика Лученка это устраивало. Младший лейтенант собрался было дать команду свернуть на межу, откуда было бы лучше видно, но именно в этот момент ударили две пушки. «Тридцатьчетверки», словно пришпоренные, увеличили ход, выписывая зигзаги.
Точность стрельбы, почти незаметных в траве 75-миллиметровых «гадюк», высокая. Уйти из-под их снарядов тяжело. Пока выручали расстояние и поднятая пыль. Главное, не снижать скорость и глушить немецкие расчеты непрерывным огнем. Все пять танков вели беглую стрельбу. Трассирующий снаряд, пробивая завесу пыли, прошел рядом с самоходкой, хотя целились наверняка в головные танки.
Пять машин Сенченко разделились. Две свернули влево, заходя во фланг, три других молодецки неслись вперед. Расстояние стремительно сокращалось. «Тридцатьчетверки» выходили на самый опасный участок, где их уже не защищала пыль, а стрельба танковых пушек помогала слабо – на ходу нормально не прицелишься.
Одной из «тридцатьчетверок» раскаленный шар закатил в башню, но, не пробив толстую орудийную подушку, ушел рикошетом вверх, разломившись на несколько частей. Это была обычная бронебойная болванка, значит, не так много у немцев смертельно опасных кумулятивных зарядов.
– Тимофей, выходи на межу! – дал команду Чистяков…
Лученок подчинился, хоть и не слишком торопясь. Теперь машина шла между дорогой и пшеничным полем. Пыль не заслоняла видимости. Танк, идущий ближе к самоходке, дернулся. Стал бестолково забирать вправо, словно бычок, которого ударили обухом в лоб.
Когда установка поравнялась с ним, «тридцатьчетверка» уже дымила. Из открытого переднего люка пытался вылезти контуженый механик. Чистяков не мог останавливать машину, превращая ее в неподвижную мишень. Вперед, только вперед. Невольно оглянувшись, успел заметить, как язык пламени вырвался изнутри, сжигая человека заживо. Рот водителя был широко открыт, он кричал от боли, но слышно ничего не было. Все заглушал рев двигателя и лязганье гусениц.
Через десяток метров Саня разглядел вспышку за плетнем огорода. Кажется, это была та самая пушка, которую он увидел с левого берега в бинокль.
– Дорожка! – крикнул Чистяков.
Лученок мгновенно остановился, орудие оглушительно ахнуло, и машина снова рванула вперед. Разнесенный в мелкие клочья плетень и столб клубящегося дыма заслонили орудийную позицию. Попали или нет – непонятно. Манихин уже выбросил в люк стреляную гильзу и снова зарядил орудие.
«Тридцатьчетверки» с фланга продолжали вести беглый огонь. Сенченко стрелял реже, делая остановки. Все заволокло дымом и оседающей завесой поднятой в воздух земли. Самоходка проскочила сквозь завесу. Навстречу разворачивала ствол еще одна «гадюка», почти целиком закопанная в землю.
– Стой! – заревел Саня.
Допустить выстрела в лоб с расстояния ста шагов он не мог – всему экипажу верная гибель. И также не имел права промахнуться. Расторопный наводчик Коля Серов уже опускал ствол, немецкие артиллеристы заканчивали разворот, готовясь врезать кумулятивным или подкалиберным зарядом. И тот, и другой прошибут семьдесят пять миллиметров брони и мгновенно подожгут машину.
Чистяков так и не запомнил, поймал ли он «гадюку» в прицел или нажал на спуск раньше, угадав верный момент. Снаряд ударил с перелетом, взорвавшись в конце капонира. Но этого хватило, чтобы накрыть столбом пламени и земли расчет, вырвать одну из станин и подбросить пушку метра на полтора, опрокинув набок.