Зверобои против Тигров . Самоходки, огонь!
Шрифт:
Саня приказал остановиться. Что там впереди, он не видел. Торчала длинная стена хлева, сарай, еще какие-то постройки. Из заваленного взрыхленной землей капонира тянуло дымом, торчал согнутый ствол пушки, виднелось что-то, похожее на каску и кусок человеческого тела.
Теперь требовалась пехота, которая отстала. «Тридцатьчетверка» Сенченко давила траншею, стреляя из пушки и обоих пулеметов. Куда он целится, Чистяков не понял. Из траншеи выскочил немец в серо-голубом френче и с автоматом в руках. Он бежал прямо на машину, видимо, плохо соображая. Увидев перед собой громаду самоходной установки, попятился.
– Лейтенант, стреляй! – кричал снизу радист Костя Денисов.
Кто-то совал Чистякову ППШ, но фриц, пригибаясь, резво убегал прочь. Автомат Чистяков все же взял, но фриц, придя в себя, уже исчез.
Подъехали все четыре танка роты Сенченко, тяжело дыша, прибежали десантники. Две пушки, стоявшие на краю деревни, были разбиты, но что там впереди, было непонятно. Требовалось срочно продвигаться дальше, но в деревне, среди хат, сараев, заборов, могли прятаться и ждать другие пушки, которые откроют огонь в упор.
– Сержант, ты чего-то мышей не ловишь, – недовольно сказал Сенченко. – Соскочили с брони за километр.
– За два! – огрызнулся взводный из бывалых сержантов. – Вы осколки от мин даже не почувствовали, а я уже четверых потерял. Убитые и раненые позади остались.
– У нас тоже танк разбили. Чего сейчас потери считать? Шагайте помалу вперед. Цепью. Мы – следом.
Старший сержант кивнул, и редкая цепь, прижимаясь к домам и деревьям, осторожно двинулась к центру деревни.
– Взводный Попов погиб, – сообщил Сенченко. – Маленький такой лейтенант. Первый бой – и сразу наповал.
– Второй, – поправили его. – Вчера он неплохо действовал, когда мы четыре машины в наступлении потеряли. И стрелял вроде ничего, не прятался…– Четыре вчера, две сегодня, – загибал пальцы единственный уцелевший командир взвода, бывший сержант, получивший офицерскую звездочку перед боями. – Чем дальше воевать будем?
Младший лейтенант воевал давно, такая грустная арифметика была ему знакома. Он видел настрой подчиненных и, возможно, имел какие-то претензии к ротному. Видимо, собирался на правах опытного бойца высказать их, но Сенченко дал отмашку.
– Двигаем. Смотреть внимательно и поддерживать связь.
«Тридцатьчетверки» осторожно шли впереди. СУ-152, как и положено ей, немного отстала. Пехота постреливала в основном для поддержки духа. Немцы отошли либо к центру деревни, либо с самого начала там находился главный узел обороны.
Сухая Терёшка оказалась не такой и маленькой деревней. Чем дальше втягивались в глубину домов, тем большее напряжение охватывало Чистякова, да и остальных ребят из его экипажа.
– Сейчас шарахнут из какого-нибудь сарая, – мрачно вещал механик Лученок, – только брызги полетят.
Прибежал рябой ефрейтор и суетливо замахал руками:
– Товарищи! Там впереди фашистский танк. С крестами. Здоровенный, как дом. Наверное, «тигра»…
– «Тигр», – поправил его Чистяков. – Где он стоит?
– Вон
Самоходка медленно двинулась следом за рябым ефрейтором. Если действительно «Тигр», то работа предстоит именно экипажу Чистякова. Не зря же его установку кличут «зверобой».
– Так нельзя, – занервничал механик. – Расшибет он нас. Разведать надо и с Сенченко связаться.
Совет был дельный. Младший лейтенант уже и сам понял свою горячность и вызвал по рации ротного:
– Петро, не лезь дальше. Там, кажись, «Тигр». Надо глянуть.
Глянуть отправили радиста Костю Денисова. Ефрейтор ничего толком объяснить не мог, а недоучившийся студент, хоть и не имел опыта, но хорошо разбирался в немецкой бронетехнике. Вылезать из самоходки и куда-то идти ему явно не хотелось. Но и робость показывать не желал, так как авторитета в экипаже пока не заработал.
– Тимофей, ты рацию…
– Разберусь, – перебил его механик. – Автомат не забудь.
– И «лимонку» бы мне. На всякий случай.
– На, бери, – вкрутил в гранату запал Лученок. – Сам не подорвись.
Двадцатилетний сержант Костя Денисов вживался в экипаж труднее, чем остальные. Он был типично домашним парнем. Единственный ребенок в семье, в меру избалованный, избегавший шумных уличных игр, далекий от всяких забот и слабо развитый физически. Зато на «отлично» закончил десятилетку и без труда поступил в институт.
Мать, занимавшая должность в райкоме профсоюзов, добилась, чтобы сына не отправили в военное училище, а оставили в институте, где он учился на радиоинженера. Рассчитывала протянуть время, а там что-то изменится, и ее любимый Костя, совершенно не приспособленный к военной службе, подучится и станет инженером или техником на одном из многочисленных предприятий города Куйбышев.
Осенью сорок второго года Костю неожиданно призвали и направили на курсы военных радиотехников. Говорили, что готовят для авиации, но по окончании учебы Денисов попал в тяжелый самоходно-артиллерийский полк.
Он рассчитывал, что займет независимую, по его мнению, самую важную должность в экипаже, но служба оказалась совсем иной. Вместе со всеми он копал огромные капониры в местах стоянки самоходки. Сразу набил кровавые мозоли, что вызвало у остальных не сочувствие, а насмешки. От рытья его никто не освободил, лишь выдали рукавицы.
До одури чистил вместе с остальными ствол орудия, наваливаясь всем телом на тяжеленный банник. Таскал ведрами солярку, нес ночные дежурства, а его рация считалась как бы довеском к службе. Но безропотность и терпеливость позволили ему со временем вписаться в экипаж, а сейчас вот даже послали в разведку с рябым ефрейтором, который считал, что немецкий танк «Тигр» – женского рода, и, судя по всему, грамотностью не отличался.
Пехотинец носил потрескавшиеся старые ботинки с обмотками, гимнастерка выгорела от солнца до белизны, а на спине дурацким горбом топорщился чем-то набитый вещмешок. Дошли до того места, где остановился взвод во главе со старшим сержантом.
– Чего застряли? – попытался взять командирский тон Костя Денисов по прозвищу Студент.
Но старший сержант, командир взвода, сразу поставил его на место:
– Тебя не спросили. За амбаром танк в засаде прижух, сходи глянь. Обойдешь вон тот дом, там наши с пулеметом засели. И впереди еще голоса. Танк наверняка не один.
– Почему разведку не выслали? – попытался удержать инициативу радист. – Вас здесь целый взвод.
– Потому что умных, вроде тебя, мало, – сплюнул старший сержант. – Четверых потеряли, пока на танках сюда катили, и двое в селе погибли. Сунемся без поддержки, остальных перебьют. Шагай, не тяни волынку.
Костя полез через плетень, его сопровождал все тот же рябой ефрейтор с вещмешком и винтовкой наперевес. Сам Денисов держал автомат за плечом. Опасности он пока не видел, а пригнувшийся ефрейтор казался смешным в своей ненужной осторожности.
Пока перелезал через плетень, ободрал о прутья руки, а спрыгнув, оказался в крапиве. Обожгло крепко. Костя невольно вскрикнул, торопливо выбираясь из жгучих зарослей.
– Тише ты, – хлопнул его по плечу пехотинец. – Фрицы услышат.
Расчет «дегтярева» из двух человек прятался возле дома, тоже за плетнем. Косте объяснили, если он осторожно продвинется еще шагов на полста, то увидит танк. Этот участок ему предстояло пройти одному. Ефрейтор остался со своими.
– Чего толпой туда переть? – объяснил он свое решение. – Сам приглядишься, решишь, что и как.
– Струсил, рябой, – отыгрался на нем за высокомерие командира десанта Костя Денисов.
Ефрейтор никак не отреагировал, а радист, держа ППШ наготове, осторожно двинулся вперед. Путь преградили сараи и прочие хозяйственные постройки, слепленные в одну кучу. Пришлось делать крюк. Полста шагов превращались в долгое кружение.
Преодолев ручей, который протекал прямо через сад, он вдруг уловил негромкие голоса. Произносились чужие слова. Костя, понимавший по-немецки, различил даже обрывки разговора. Речь шла о том, что день будет жарким, а русские пока медлят.
Радист замер, сердце колотилось так, что, казалось, его непременно услышат. С минуту он стоял неподвижно, с усилием сдерживая желание броситься назад. Убьют, возьмут в плен, заколют штыками… По лицу катились крупные капли пота.
Костя разглядел наконец и танк. Вернее, это был не танк, а самоходная установка, массивная, с длинной пушкой, но приземистая, словно припавшая к земле. Он вспомнил, что видел такие на учебных плакатах, только там у них была очень короткая пушка, какой-то обрубок. Эта машина отличалась нагромождением брони, утопленной внутрь рубкой, и являлась каким-то новым образцом.
Денисов попятился, понемногу ускоряя ход, не заметив, что пригибается точно так же, как ефрейтор, которого он поддел за трусость. Вскоре радист запутался в постройках и плетнях. Выбрался на огороженный скотный двор, заляпанный коровьими блинами. Это была околица, он явно шел не туда. Кроме того, Костя вспомнил, что он так и не добрался до амбара, за которым тоже пряталась какая-то машина, по словам ефрейтора, «Тигр». Он определил направление по солнцу и снова полез через плетни, кусты, крапиву. Где-то рядом находилась центральная улица и этот чертов амбар.
У студента Денисова не было никакого военного опыта, но страх и осторожность спасли его. Он часто останавливался, прислушивался, оглядываясь по сторонам, а палец лежал на спусковом крючке автомата.
На немецкий пулеметный расчет он наткнулся едва не в упор, но вовремя остановился. Двое солдат в легких серо-голубых френчах с подвернутыми рукавами сидели на бруствере неглубокого окопа. Пулемет на треноге с дырчатым кожухом ствола был изготовлен к стрельбе. Из казенника свисала лента, набитая блестящими желтыми патронами.
Третий из расчета стоял возле яблони и наблюдал за улицей. Отсюда открывался вид на сельскую площадь, бревенчатое здание сельсовета (или местной управы) и чертов амбар, сложенный из светло-серых крупных кирпичей. И точно такое же приземистое штурмовое орудие, которое он видел в саду, стояло за углом, готовое выскочить и открыть огонь вдоль улицы.
Теперь оставалось лишь незаметно исчезнуть. Пулеметчики на бруствере грызли яблоки, о чем-то негромко переговаривались. Хотя оба были без касок (они лежали рядом), но расслабленности не чувствовалось. Они просто спокойно ждали, а унтер-офицер, в каске, с кобурой, внимательно наблюдал.
Денисов сделал один, следом другой шаг. Он переставлял ноги осторожно и не производил никакого шума. Но глаза были невольно прикованы к спине старшего расчета. Унтер-офицер словно почувствовал чужой взгляд и обернулся. Это был рослый, широкий в плечах человек лет тридцати. Он не схватился за кобуру, увидев русского. Понял, что не успеет, – ствол автомата смотрел ему в грудь.
– Спокойно, – тихо сказал он по-немецки и осторожно поднял раскрытые ладони, в которых ничего не было.
Затем сделал знак, показывая, что русский может идти. Не надо стрельбы, разойдемся мирно. Движения ладоней были медленными. В них читалось: «Иди… иди, парень. Не надо стрелять, оба пропадем». И Костя Денисов машинально кивал головой в ответ, продолжая отступать.
В этот момент вдруг повернули головы оба пулеметчика, наверное, второй и третий номер. Это были совсем молодые парни, не старше восемнадцати. Один сдавленно вскрикнул от удивления, второй мгновенно нырнул в окоп. Скорее всего прятался, а может, хотел схватить оружие. Следом исчез и второй.
Эти резкие движения, неожиданный крик сразу изменили ситуацию. Бывалый унтер понял, что русский танкист сейчас выстрелит, и, пригнувшись, отскочил в сторону. Костя нажал на спуск, но пули прошли мимо. Вторая очередь скорострельного ППШ (пятнадцать пуль в секунду) догнала унтера. Он вскрикнул. Затвор, громко лязгая, досылал в ствол новые патроны, палец продолжал давить на спуск.
Тело немца изогнулось, руки скребли землю. Костя дал еще одну очередь по окопу и сломя голову бросился убегать. Он выскочил на группу десантников, которые уже изготовились к стрельбе.
– Там два танка… самоходки. И еще пулемет. Где наши?
Он совершенно забыл, где остался «зверобой» и «тридцатьчетверки» Сенченко. Но старший сержант, отбросив язвительность и хорошо понимая состояние радиста, показал направление и снова дал в провожатые рябого ефрейтора.
– На фрицев нарвался? – придержал он на полминуты Денисова.
– На пулеметный расчет.
– Долбил ты их крепко. Далеко от нас?
– Не знаю. В огородах рядом с амбаром.
– Пострелял расчет?
– Нет. Старшего завалил, а двое спрятались. Осторожнее, не нарвитесь.
– Ладно. Двигай к своим. Тебя проводят.
На бегу познакомились с рябым ефрейтором. Звали его Максим Будько. Он тоже похвалил Денисова:
– Молодец. На вид интеллигент, очков только не хватает, а пулеметчиков уделал крепко. Полдиска, наверное, высадил.
– Наверное, – согласился довольный собой Костя и встряхнул автомат, который стал заметно легче. – Жаль, двоих других не успел срезать. Впрочем, может, и ранил, они так в окопе и остались.Денисов доложил увиденное Чистякову и Сенченко. Пока те совещались, впереди застучали пулеметные и автоматные очереди. Взорвались несколько гранат, но пушки молчали.
– «Штуги», – возбужденно объяснял танкистам и своему экипажу ситуацию младший лейтенант Чистяков. – Пауки хреновы! Их сразу надо бить, иначе пожгут нас к чертовой матери. Броню сантиметров до шести нарастили, а высота два метра. Не сразу разглядишь.
– Та, в саду, хорошо замаскировалась, – подтвердил Денисов, которого сразу зауважали, дали попить холодной водички, угостили папиросой. – А за амбаром, считай, на открытом месте стоит. Зато всю улицу простреливает.
Дальнейшее запечатлелось в голове Кости сумбурными отрывками. Вышел на связь комбат Швыдко. С ходу понес на Сенченко и Чистякова, обвиняя их в медлительности. Командир роты, надувая щеки, кричал в ответ:
– Ведем бой. Тут танков и пушек понапичкано. Две уже раздавили.
И бросил трубку. Десантники стреляли, не жалея патронов. Видно, столкнулись с немецкой пехотой. Сенченко спросил ефрейтора Будько:
– Выведешь к немецкой самоходке?
– Выведу, товарищ старший лейтенант.
– Садись на мой танк, показывай, как скрытно подобраться.
Группа разделилась на три части. Сенченко в паре с «тридцатьчетверкой» старшины Кочетова, опытным танкистом, предстояло наступать вдоль правого края села, ближе к речке, и уничтожить штурмовое орудие, прятавшееся в садах.
Самоходка Чистякова вместе с другим танком должна была двигаться вдоль центральной улицы. Четвертая машина вместе с тремя уцелевшими после бомбежки танкистами на броне заходила слева.
– В клещи врага берем, – скептически прокомментировал план командиров механик Лученок.
Петр Сенченко и танк старшины шли вдоль огородов. Дорогу показывал ефрейтор Будько. Когда перемахнули через ручей, их встретили двое десантников.
– Сюда! Вон там она сучка затаилась.
Подкрадываться не имело смысла, обе машины ревели и лязгали гусеницами, взбираясь на склон, а затем увязая в рыхлом картофельном огороде. Встречный бой – кто кого! Неподалеку длинными очередями молотил немецкий МГ-34.
Двинулись через сад. Штурмовое орудие, укрывавшееся в засаде, признаков жизни не подавало. «Тридцатьчетверка» старшины Кочетова дважды пальнула. Старший лейтенант проследил, куда полетели снаряды, но ничего не увидел. Запросил по рации:
– В кого стреляешь?
– Да там шевельнулось что-то, – последовал неопределенный ответ.
Ротный понял, что подчиненные открыли огонь, надеясь выманить спрятавшуюся «штугу». Через полминуты последовал ответ. В глубине сада возле сараев полыхнула вспышка. Снаряд прошел рядом. Сенченко тоже выстрелил, успев заметить, что приземистая машина с длинной пушкой резво уходит задним ходом в лабиринт построек. Ударили в пролом, надеясь догнать фрица, там вспыхнули сухие доски. «Тридцатьчетверка» приостановилась. Ротный, высунувшись из люка, крикнул Кочетову:
– Я иду вперед, ты – следом.
Сбоку хлестнула точная очередь. Пули звякнули о край башни, с воем пошли рикошетом сплющенными комочками и едва не угодили в голову старшему лейтенанту. Он захлопнул люк, а ефрейтор Будько еще плотнее прижался к броне.
Десантники, прячась в траве, кричали, показывая на пулемет. Оба танка сделали по выстрелу, затем послали несколько снарядов в пролом, где исчезла «штуга». Разнесли сарай, еще какую-то постройку, взметнулась куча ломаных жердей и облако горящей соломы. Кусок плетня, кувыркаясь, взлетел вверх и повис на старой яблоне. Все заволокло желтым дымом.
Дружно рванули вперед. Фрица догнала «тридцатьчетверка», которой командовал старшина. Немецкий снаряд ударил в башенную подушку, и одновременно выстрелил Кочетов. Угодил тоже, но не слишком точно. Смял угловую часть бронезащиты и вырвал из креплений запасное колесо, прикрученное к боковой броне рубки.
Обе машины не нанесли друг другу больших повреждений, но снаряды с близкого расстояния оглушили экипажи. И танк, и штурмовое орудие замедлили движение. Сенченко вырвался вперед, крикнул «дорожка», и с короткой остановки ударил в уходящую рывками вражескую машину.
Болванка взломала верхнюю часть брони над орудием и ушла вверх. Удар был крепкий, хоть и несмертельный. Петр Сенченко, торопясь закрепить успех, приказал зарядить подкалиберный снаряд, которых имелось всего три штуки. Немецкий экипаж, словно чувствуя, что сейчас их добьют, покидал машину. Контуженые артиллеристы двигались с трудом, успели скатиться на траву лишь двое. В следующий момент раскаленное жало подкалиберного снаряда прожгло насквозь лобовую броню.
В месте удара веером брызнули искры, плеснулось голубоватое пламя. А через секунды взрыв вспучил и разодрал верх рубки, выбросив вместе со столбом огня обломки, снарядные гильзы, скрученные железяки
Ревущее пламя мгновенно превратило в факел бревенчатую баньку, лизнуло языком немца из экипажа, воспламенив комбинезон. Второй фриц отступал, прикрывая руками лицо от жара.
Его догнал ефрейтор Будько и застрелил в упор из винтовки. Парень он был расторопный, мгновенно сорвал с руки часы, извлек из кармана пистолет и отбежал подальше от огня. Двое десантников, встречавшие танки, подбежали к разбитому пулемету, тоже собирали какие-то трофеи.
Экипаж Сенченко, возмущенный такой пронырливостью, кинулся было следом, но старший лейтенант заорал:
– Сидеть на местах!
И побежал к неподвижно застывшему танку. Старшина Кочетов и стрелок-радист перевязывали раненого башнера. Болванка разворотила толстую подушку орудия, парень угодил под сноп мелких осколков брони. Ворочался, вскрикивал, отталкивал окровавленными руками людей, пытавшихся ему помочь.
– Глаза… глаза вышибло, – причитал он. – Лучше бы наповал…
– Нормально у тебя с глазами, – успокаивал его механик, протирая мокрым бинтом окровавленный лоб и слипшиеся ресницы.
Рядом валялся танкошлем, словно разодранный кошачьими лапами. Большинство осколков, как шелуха от семечек, гнутые или размером с мелкие горошины, прошли вскользь по макушке башнера, оставили кровоточащие полосы на виске и щеке.
«Тридцатьчетверка» также сильно не пострадала, но с заметным усилием проворачивалась башня, а пушку вроде слегка перекосило. Для пробы пальнули в воздух, и Сенченко приказал:
– Продолжаем движение.
Башнера оставили вместе с раненным в ногу десантником.
– Сидите здесь и не высовывайтесь, – приказал старший лейтенант и прислушался к стрельбе. – Кочетов, ты мужик опытный, воюйте пока втроем.
Совсем рядом прогремел сильный взрыв. Угадывался калибр тяжелой самоходки СУ-152. Десантники двинулись вперед, некоторые уже с трофейными автоматами. Вражеская машина продолжала гореть, тело возле нее превратилось в головешку, убитые пулеметчики с вывернутыми карманами валялись возле искореженного гранатами пулемета МГ-34.Если Сенченко усиленно продвигался вперед, то у Сани Чистякова и «тридцатьчетверки», пытавшихся оседлать центральную улицу, дела обстояли плоховато. Едва вынырнули из переулка, попали под выстрелы 50-миллиметровки.
Снаряд перебил гусеницу танка. «Тридцатьчетверка» рванула назад, получила еще один удар вскользь и кое-как вползла в палисадник, проломив плетень, и влипла кормой в стену дома. Метра четыре гусеничной ленты расстелились перед танком.
Из дома, казавшегося вымершим, выскочил старик в линялой розовой рубахе и запричитал:
– Уезжайте, христа ради, дом сожгут. Вам все равно где воевать, а у меня бабка больная, внучка в сарае прячется.
Чистяков, так и не успевший разглядеть, где укрылась 50-миллиметровка, прибежал, чтобы осмотреться. Старик повис на нем.
– Товарищ командир, увозите свой танк, сожгут ведь дом. У меня сын в Красной Армии.
Впереди перебежками двигались десантники, прижимаясь к плетням. Стучали автоматные очереди, взорвалась одна-другая ручная граната. Амбар, за которым раньше укрывалось немецкое штурмовое орудие, стоял метрах в пятистах. Прячется ли там «штуга» или перебралась на другое место, было непонятно.
Командир танка, низкорослый младший лейтенант, сказал, что, кажется, видел ствол, но точно не уверен. Двое танкистов, подцепив на железяку край гусеницы, с усилием подтягивали ее ближе к машине. Снова выстрелила немецкая пушка. Снаряд угодил в дом на другой стороне переулка. Вынесло мелкие подслеповатые окна, развалило глиняную завалинку. Танкисты ускорили шаг и подтащили тяжелую ношу.
– Долго чинить будете? – спросил Чистяков.
– С полчаса.
– Да уж хрен там, – цвиркнул слюной старший сержант, судя по всему, механик. – Два звена перебило да еще с полметра смяли, пока удирали.
Немцы не хотели оставлять в покое поврежденный русский танк. Пушка сюда не доставала, зато ударил пулемет. Остатки аккуратного палисадника из мелких досок разлетались в щепки от попаданий пуль. Срезало молодую сливу, брызнули стекла. Старик охал, вскрикивал, затем добежал до деревца и попытался приподнять верхушку:
– Из питомника саженцы привозил. Все порушите, ироды.
Кажется, он был не в себе. Старика оттащили и приказали убираться подальше.
– Убьют здесь, – объяснял на пальцах, как глухонемому, младший лейтенант.
– Всех убьют, – фальцетом причитал старик. – И вас тоже.
Пулеметная очередь лязгнула веером пуль по броне. Башнер развернул орудие и выстрелил в сторону пулемета. Чистякову стало ясно, что действовать придется пока в одиночку, силами своего экипажа.
Вылезать на улицу под огонь мелкой, но злой «пятидесятимиллиметровки» было опасно. А тут еще непонятно, где находится «штуга», которая ударит в самый неподходящий момент.
– Ремонтируйтесь быстрее, – поторопил младшего лейтенанта Чистяков, который растерянно прижимался к броне, наблюдая, как разноцветные пулеметные трассы проносятся рядом, хлопают мелкими разрывами о стену дома.
– Как быстрее? – огрызнулся механик-водитель. – Подскажи, если такой умный. Пулемет лупит, башку не высунешь.
Механик своей высокомерной брюзгливостью напоминал ему Тимофея Лученка. Тоже командира из себя корчит. Саня схватил его за воротник комбинезона, рванул:
– Заткнись. Здесь командир танка имеется, и ты хайло не разевай. Приступайте к ремонту. Если будете дальше отсиживаться, пойдете под суд, как трусы. Пулемета они испугались! У вас пушка и два своих пулемета есть.
Взбодрив растерявшийся экипаж, а заодно и себя, Саня побежал к самоходке и весело приказал Тимофею:
– Заводи машину.
– Куда едем?
– Покажу.
– Ясно, трогаемся.
Немногословный диалог дал понять механику-водителю, что командир настроен решительно. Кроме того, Лученок слышал, как младший лейтенант отчитывал танкиста. Самоходка шла параллельно центральной улице, проламывая плетни, оставляя глубокие борозды в старательно вскопанных огородах. Немцы, отступая, жгли деревни, но люди, не желая верить в худшее, продолжали ухаживать за посевами.
В переулке наскочили на траншею, откуда выскочили трое фрицев, оставив на бруствере противотанковый гранатомет на сошках. В следующем переулке, узком, с огромной лужей посредине, развернулись и оказались неподалеку от амбара.
– Разведку бы, – начал Тимофей Лученок, но пулеметная очередь, брызнувшая непонятно откуда, дала понять, что за ними следят и покидать машину опасно.
– Возле лужи вся разведка бы и осталась, – поддел его Николай Серов. – Очко играет, Тимоха?
– Не больше, чем у тебя.
Саня раздумывал недолго. Вася Манихин преданно смотрел на него, готовый немедленно выбросить в люк гильзу после выстрела и подать следующий снаряд.
– Целься в амбар, Николай. Прямо в середку. Я буду корректировать, – дал команду младший лейтенант. – А ты, Тимофей, подашь машину на угол и сразу останавливайся.
Вывернув гору вязкой черной грязи, самоходка с ревом выскочила на улицу. Лученок мгновенно довернул машину, а Коля Серов рванул спуск. Снаряд пробил стену и взорвался внутри амбара. Обвалило до половины две стены, сорвало жестяную крышу и массивную широкую дверь.
Когда рассеялся дым, увидели разбросанные ломаные кирпичи, обломки бочек, передок телеги, еще какое-то хламье. Но уцелевшие две стены, скрепленные хорошим раствором, мешали разглядеть, что прячется за обломками сооружения.
– Там он, – показывая пальцем, почему-то шепотом сказал Серов. – Шарахнем?
Чистяков колебался. Существовала опасность, что снаряд, развалив остатки амбара, не разобьет «штугу». Те десять секунд, что требуются для перезарядки тяжелой гаубицы, могут оказаться для самоходки последними. Вынырнет паук, крутанется и успеет ударить, считай, в упор.
Немец мог и после первого выстрела выскочить, но чего-то ждал. И ожидание это будет длиться недолго. Подстегнул решение Чистякова снаряд легкой противотанковой пушки, который пролетел рядом. Значит, пушку перекатили на другое место, появилась новая опасность.
– Бей под основание, – скомандовал младший лейтенант.
Запоздало пожалел, что не уточнил, под какое основание. Но Серов, опытный артиллерист, догадался и сам. Ударил в дымящуюся груду ломаного хлама под заднюю стену. За секунды перед выстрелом заработал мотор немецкой самоходной установки, но взрыв уже приподнял стену и обрушил ее.
Приземистая «штуга» выскочила с неожиданным проворством. Там сидел механик, не менее опытный, чем старший сержант Лученок, и крутанулся он с такой же быстротой, наводя ствол пушки в цель.
Но точному выстрелу помешала груда битого кирпича. Тонна, а может, больше, обрушилась на немца, завалив рубку и моторное отделение. Раскаленный шар, несущийся навстречу, показался всем огромным, хотя калибр вражеской пушки был 75 миллиметров.
Снаряд прошел в метре перед машиной Чистякова, врезался в угловой дом, выбросив вместе с выбитыми бревнами языки раскаленного до белизны пламени.
– Васька! – тянул на одной ноте Серов, которому казалось, что заряжающий действует слишком медленно. – Мать твою!
Но снаряд уже был в стволе, звонко хлопнула защелка, и тугой звук выстрела оглушил застывший в напряжении экипаж. Выпущенный с расстояния двухсот шагов фугасный заряд снес взрывом груду кирпича на крыше немецкой машины и вдавил еще ниже без того приземистую «штугу».
Взрыв лишь оглушил немца, он успел выстрелить в ответ, но снаряд летел непонятно куда. Увидев, что штурмовое орудие еще живое, Лученок дал было задний ход, но в плечо врезался сапог младшего лейтенанта.
– Куда прешь! – дружно кричали командир и наводчик, готовясь сделать новый выстрел. – Стоять!
Выпущенный снаряд угодил в борт на уровне гусеницы и разметал ее вместе с катками. Из широкого отверстия брызнуло пламя, полетели обломки. Выбило квадратный люк на крыше, из которого тоже взвился язык чадного пламени.
– Амбец котенку!
– Мяукать пытался!
Разошедшийся от возбуждения экипаж привел в чувство снаряд противотанковой пушки, который, как молотом, шарахнул в борт. Николая Серова приложило лицом о казенник, Чистяков слетел с сиденья. А механик Лученок, на которого кричали сегодня больше всех, срочно уводил оглушенный экипаж из-под огня.
– Пехота… надо больше пехоты, – бормотал Саня, взбираясь с помощью Манихина на сиденье.
Наводчик щупал опухающую на глазах щеку, затем выплюнул выбитый зуб и растерянно уставился на него.
– Выбрось, – привел его в чувство младший лейтенант. – В прицел гляди.
Вместе с Лученком осмотрели след от удара вражеского снаряда. Пока везет. Болванка, скорее всего от 50-миллиметровой пушки, оставила косую вмятину, но броню не пробила. Связался по рации с ротным Сенченко. Тот похвалился, что сожгли штурмовое орудие, а сейчас помогает десанту выбивать немецких пехотинцев.
– Твоя «штуга» тоже горит, – шипело в рации. – А где танк, который с тобой был?
– Гусеницу порвало. Потерь у них нет. Пришли нам пяток десантников, тут еще одна «гадюка» притаилась. Из переулка не вылезешь.
– Сейчас пошлю, – пообещал Сенченко. – А у меня машина младшего лейтенанта не отвечает. Он где-то неподалеку от тебя должен быть. Глянь, может, увидишь.Лезть вперед, под огонь спрятавшейся поблизости противотанковой пушки, Чистяков не рискнул. Приказал развернуться, продолжая движение к южному краю деревни, куда планировалось выдавить вражеский гарнизон.
На «тридцатьчетверку» наткнулись метров через четыреста. Сразу увидели оплавленную пробоину в борту. Десантники заняли круговую оборону, а танкисты копошились в машине. Когда Саня подошел к ним, увидел два тела, накрытых шинелями, и двоих раненых.
Сержант-башнер, взявший на себя обязанности командира машины, весь перемазанный в саже, с перевязанными руками, рассказал, что произошло. Раздавили и постреляли из пулеметов минометный расчет. Лейтенант высунулся из люка, и тут ударили сразу противотанковая пушка и пулемет.
– В окопе немецкое отделение сидело, а неподалеку пушка. Снаряд в борт врезался, лейтенанту правую ногу напрочь, а меня контузило.
Не растерялся механик, на полном ходу раздавил пушку, а десантники и танкисты с подбитой еще утром машины схватились с немецким отделением. В бою погиб один из танкистов, а двое десантников получили ранения. Загорелись солярка и масло на поддоне, но огонь сумели потушить. Машина изнутри обгорела, рация вышла из строя, но «тридцатьчетверка» к бою готова.
– Только башня не проворачивается, – почесал затылок сержант, новый командир машины. – Мы ломом пробовали поддеть, но там что-то хрустнуло, не рискнули дальше крутить. Получается вроде вашей самоходки.
Чистяков глянул на тела погибших. Шинель, которой прикрыли командира, насквозь пропиталась кровью, торчал лишь обгоревший сапог. Один из раненых тяжело и прерывисто дышал, грудь была перевязана от живота до ключицы. На многочисленных витках бинта проступали сплывшиеся в одно три кровяных пятна.
– Под автоматную очередь угодил, – пояснил сержант. – Три пули насквозь. Его бы в санбат побыстрее.
Второй раненый сидел, привалившись к вороху соломы, которую, видимо, принесли специально для него. Выглядел он бодро, хотя были пробиты обе руки.
Стрельба на южной окраине не прекращалась. Чистяков отчетливо слышал звонкие хлопки танковых пушек, взахлеб били не меньше пяти-шести пулеметов. Вели огонь и немецкие пушки, звук которых был глуше. Саня связался по рации с Сенченко, коротко рассказал ситуацию.
– Мы выдвигаемся через минуту. У вас как дела?
– Вкопанный в землю Т-3 на окраине бьет с холма, ну и пара пушек. Фрицы хоть и отступают, но цепляются за каждый сарай. Десантники потери несут.
Когда машины готовились тронуться, раненный в руки десантник крикнул:
– Оставьте кого-нибудь с нами! Фрицы появятся, на куски изрежут.
Сержант приказал остаться своему контуженому радисту и взял на его место танкиста из экипажа подбитой утром машины. Радист, чем-то похожий на Костю Денисова, растерянно осматривался.
– Как же мы тут одни?
– У вас два автомата и гранаты. Стреляй и никого близко не подпускай.
На южной окраине шел бой. Две «тридцатьчетверки» вели беглый огонь. Горели несколько домов и сараев, взрывы ломали деревья, поджигали постройки.
Проехали мимо тел убитых десантников. Их лежало пять или шесть, видимо, попали под пулеметный огонь. Одну из противотанковых пушек разбили прямым попаданием. Расчет другой спешно цеплял «семидесятипятку» к легкому вездеходу.
«Тридцатьчетверка» торопливо выстрелила. Промахнулась. Второй раз не дал пальнуть вкопанный на холме сбоку дороги Т-3, тоже с удлиненным орудием. Бронебойная болванка ударила в укатанную дорогу в метре от гусениц. Отрикошетила, выбив сноп мелких камней, и врезалась в бревенчатую стену дома, пробив и перекосив его.
– Целимся в него? – спросил Коля Серов.– Ближе подойдем. Там одна башня торчит, а снарядов кот наплакал.
Тем временем вездеход резво уходил через переулки. На ухабах подскакивала пушка. Вслед этой сцепке стреляли, но поймать в прицел мелькающее пятно не сумели. Мешал выдвинуться Т-3, посылавший снаряды сверху вниз.
Самоходка Чистякова шла на скорости, отчасти прикрытая кустами и бугром, который становился на подъеме выше. Коля Серов пытался перекричать рев мотора:
– Я эти Т-3 еще в конце сорок первого помню. Смотреть не на что. Пушчонка – «полусотка» и броня – так себе, а сейчас лобовую защиту сантиметров семь, как у нас, сделали.
На ухабе прикусил язык и отчаянно заматерился, сплевывая кровь.
– Меньше болтай, в прицел смотри. Тимофей, сворачивай влево.
– Там же бугор. Встанем, как памятник.
– Вон в ту прогалину проскочи.
Риск был велик. Чистяков явно терял выдержку. Бой в деревне, который по замыслам командиров давно было пора завершить смелым рывком, затягивался. Рота Сенченко была крепко побита, наверное, ни одной целой машины не осталось.
– В прогалину, мать его! – рычал Лученок, выводя тяжелую установку в указанное место.