Звезда Гаада
Шрифт:
— Уходи, пока я ещё могу сдерживаться. Эта ночь поглощает мой разум и убивает мою волю. У меня такое ощущение, что завтра ты уйдёшь навсегда — и мне становится очень трудно владеть собой. Но чем ближе мы станем, тем тяжелее будет расстаться.
Заплакав, сказала:
— Я хочу остаться вместе с тобой навсегда!
И не ушла. Мне захотелось выпить все его поцелуи и забрать всю его нежность, отдать ему всю мою душу, чтоб она навсегда осталась возле него и грела в холодные дни. Он хотел мне отдать всё тепло, которое не успел подарить прежде…
В жаре охватившего нас огня мне
Эпилог
Судорожно сжав подоконник, всматривалась в ночной город. Холодный осенний ветер шуршал по асфальту упавшими листьями, поднимался к моему окну, раздувал мои волосы и уносил в темноту мои слёзы.
Тот мир, вдруг ставший мне близким и родным, Гаад, наши ссоры и последняя ночь — всё это оказалось сном. Утром я очнулась в больничной палате. Тело затекло, на бёдра давили тяжёлые подушки, кажется, предотвращавшие кровотечение из продырявленных артерий, по которым к моему сердцу проталкивали тонкие провода. Худой солнечный луч упрямо пробивался сквозь жалюзи на окне.
С отчаянием выдохнула:
— Не-ет… Только не это!
— Всё в порядке, Верочка! — надо мной склонилась бледная, не выспавшаяся мама, — Всё хорошо! На этот раз им удалось тебя вылечить.
— Гаад…
— Какой гад? Тебе приснился плохой сон, Вера? Не волнуйся: сны уходят бесследно! — ласково сказала мама.
И я с ужасом подумала, что так оно и есть: даже самые длинные и счастливые сны уходят в небытие с наступлением утра.
И вот уже сто одиннадцать дней, как я живу жизнью здорового человека и недоумённо слежу за моим сердцем, которое бьётся уж слишком спокойно, не заходится в бешеном ритме, будто вообразило себя пулемётом, не рвётся из груди. Я столько лет мечтала стать здоровой, услышать ровное биенье моего сердца, но теперь мне нисколько не радостно. Почему-то до сих по я не могу забыть тот сон о звезде Гаада, почему-то хочу быть его звездой навсегда. Мне так больно и так сладко смотреть на звёздное небо!..
Уже собиралась отойти от окна, как вдруг на небе зажглась новая звезда. Я уже изучила звёздное небо достаточно хорошо, чтобы понять: её прежде не было. Ни на чёрном бархате над моим домом, ни на звёздных схемах осеннего неба.
Незнакомка вспыхнула очень ярко, выпустив ко мне нежный тусклый мерцающий лучик. Свет звезды долетел до меня, проскочил в открытое окно, скользнул к моему сердцу, робко замер. Впустила лучик в себя и мне вдруг померещилось, как под красной искоркой внутри меня зажглась ещё одна.
Пару недель чувствовала себя как-то странно. Потом как-то утром полезла в холодильник, за копчёной золотистой жирной скумбрией, желая совместить её вкус со свежим хлебом. Достала тарелку с кусочками рыбы, долго смотрела на неё.
— У нашей Веры наконец-то проснулся аппетит! — радостно закричала мама, наблюдавшая за мной с порога гостиной.
— Давно пора! — чтоб прокомментировать долгожданное событие голодный папа даже оторвался от еды.
Вдруг мой живот скрутило. Куски отвратительной, сочащейся жиром скумбрии шмякнулись мне под ноги, поверх легли осколки тарелки. А потом меня вырвало.
С
И оказалось, что встреча с Гаадом — не сон! И я действительно смогу остаться с ним навсегда… в нашем ребёнке. Но что я скажу моим родителям об отце их внука? Извините, дорогие, он отличный, справедливый, смелый, трудолюбивый и добрый парень, вот только предъявить его под ваши гневные очи я не могу, так как этот человек… как бы так сказать? Он из другого мира… Его зовут Гаад.
А родители скандалили семь дней напролёт, обзывали меня жгучими режущими сердце словами, потом подключили бабушку с дедушкой и прочих родственников.
Поначалу я запиралась в комнате, затыкала уши и горько плакала. А они кричали, что мне только семнадцать, и я ещё не окончила школу, не отучилась в институте и всё ещё сижу на их шее. Что я — самая последняя дрянь, которая через два с половиной месяца после операции на сердце переспала чёрт знает с кем, которого видела-то один раз в жизни, а отец моего ребёнка — самый гадкий парень из всех существующих, так как ему на меня начихать — иначе бы он явился к ним и извинился перед ними и мной, и прочее, прочее…
А ещё они требовали, чтобы я убила его — этот маленький живой комочек внутри меня, последний подарок моего любимого. Чтоб убила его, забыла насовсем — и жила как полагается, «как правильно».
Они так допекли меня, что возненавидела своего ребёнка и принялась искать информацию об абортах в интернете, мечтая поскорее и наверняка убить незваного гостя внутри меня. А потом почитала, как это делается, как убивается только начавшаяся жизнь, увидела жуткие фото останков не родившихся детей — и поняла, что ни за что не сделаю такое со своим ребёнком.
А родственники давили на меня, давили, изводили, пилили, выгрызали душу…
Однажды проснулась страшно усталой. И с ужасом поняла: ещё день-два в смраде чужой злости — и могу сломаться, согласится.
Слёз уже не осталось — все выплакала. Только тлеющая злость в душе поддерживала меня при их неутомимых болезненных атаках. Я поняла, что даже Тьма может поддерживать человека. Да, в общем-то, бороться меня научил тот, кто был главой хранителей Тьмы.
Потому вечером сказала им:
— Завтра лягу в больницу — и сделаю аборт.
Мучители просияли так, словно совершили благое дело. Что-то меня в последнее время бросает в дрожь от таких слов, как «правильно», «нужно», «ты обязана», «доброта», «благо», «добро»…
Они довольно шустро расползлись по домам, праздновать победу над вздорной никчёмной девчонкой. И даже родители ночью не ломились в мою комнату, а ушли спать в свою. Радостно пошептались — и уснули. Полагаю, крепким и счастливым сном.
Выждав немного, включила ночник и бесшумно заскользила по комнате, собирая в сумку необходимое.