Звезда Гаада, Свительская Елена Юрьевна

Звезда Гаада

на обложку

Свительская Елена Юрьевна

Шрифт:

Утром попросила меня не провожать. Мол, не маленькая, не фиг меня за руку водить.

— Наша Вера повзрослела, — радостно заявила мать.

Она нынче сияла как солнце и наверняка считала себя самой заботливой родительницей на земле. Папу я отчасти простила: он с утра был очень мрачный, то и дело опускал виноватые глаза.

— Через пять месяцев тебе исполнится восемнадцать, — продолжила ненавистная мне женщина, — Скажи, как хочешь это отпраздновать? Куда хочешь поступить после школы? Кстати, у моей подруги, Катерины Ивановны, сын такой хороший, такой добрый… Он непременно окончит школу с золотой медалью! А ещё он никогда не ругает с родителями!

И друзей у него много!

Проворчала:

— Потом решу, — поудобнее перехватила лямку небольшой сумки, — Завтра утром позвоню. А сейчас не хочу с вами разговаривать. И не смейте идти за мной! — и ушла, захлопнув дверь,

Они желают, чтоб мой ребёнок умер, а потом собираются праздновать как ни в чём ни бывало?! Не дождётесь! Я не смогу жить, если кого-то убью. Тем более, это ребёнок моего любимого. Единственное, что мне осталось на память от парня другого мира, далёкого от нас. Мира, который использовал меня, а потом сразу же и выкинул, даже не дав мне толком попрощаться с Гаадом.

Всего только одна ночь… одна ночь без сна… самая драгоценная ночь моей жизни, потому что мы тогда уже не ссорились. Потому что мы тогда только перестали ссориться. И в ту ночь мой любимый был таким ласковым и нежным, каким не был никогда прежде. И таким же я больше его никогда не увижу.

Спустя полтора часа я стояла платформе, переминаясь с ноги на ногу, то и дело поглядывая на часы. Внешне спокойная: слёз больше не осталось, а внутри меня ревела буря. Казалось, что поезд никогда не придёт. На улице ветер перебрасывал опавшие листья, жёлтые и красные, большие и маленькие, а солнечные зайчики резвились на новых шпалах. Потоки людей вытекали из подземного перехода, проносились, проползали мимо меня, разбегались по другим платформам. Кого-то встречали, кого-то провожали. Кто-то хмурился, не находя желанный взгляд в толпе, кто-то смеялся с родными и друзьями. Я стояла одна. Я осталась одна. Стрелка на часах как будто окаменела. Ветер всё так же деловито шуршал листьями, иногда норовил швырнуть мне в лицо пряди из «хвоста». Солнечные лучи так же радостно шмыгали по новеньким шпалам.

И вот наконец показался мой поезд. Впервые за последние дни на моих губах появилась улыбка.

Я готова на любую глупость, на любое безумство, только бы не жить той «правильной» жизнью, которая требует убить собственного ребёнка и спокойно забыть о нём! Я больше никогда не вернусь к вам, жестокие люди! Больше никогда не буду смотреть на вас! О, как же я счастлива сейчас! Прощайте! Прощайте навеки!

Судорожно сжала лямку лёгкой сумки, дерзко усмехнулась, взглянула на блестящие рельсы, на приближающийся поезд и ступила поближе к краю платформы…

Благ стоял на большом плоском камне, смотря на горизонт. Там, где голубое небо сливалась с сине-серой водой. В той точке происходило невозможное: в ней небо и земля встречались и становились одним целым.

Хранитель долго смотрел вдаль, не шевелясь, не слыша плеска волн, разбивающихся о камни, не чувствуя, как ветер треплет его светлые волосы. Здесь, на морском берегу, ему удавалось на некоторое время забыть о внутренней боли.

Посланница Небес по имени Вера разбила всю его спокойную жизнь, всё его сердце вдребезги и спокойно ушла. Без слов. Благ страстно ненавидел её за надменность, хамство и тупость и… отчаянно любил. Он понял это в тот миг, когда пустил в неё смертоносный сгусток: только тогда ярость наконец-то угасла в его сознании — и он увидел в себе то, что прежде не замечал, с болью понял, что она из-за него сейчас умрёт. А потом Кайер заслонил девчонку собой — и умер вместо неё.

Благ считал, что уж за века дружбы изучил названного брата хорошо, но так и не понял, только ли ради сходства Веры с прежней знакомой тот заслонил её или было что-то ещё? Он уже не расскажет. А жизнь Блага превратилась в сплошную муку: и днём, и бессонными ночами, и даже во сне он вновь и вновь видел, как падает от его удара Кайер, видел её лицо…

Почему же?.. Почему так больно любить?! Почему он ничего не понял прежде? Ничего не предпринял? Тогда бы и Кайер остался жив и, может быть… может быть, между Благом и Верой всё сложилось бы совсем по-другому? Ну, хотя бы таскался за ней преданным щенком, ласково заглядывал ей в глаза, как это делал Карст. Или дерзко, ничуть не скрываясь, крал её время, как Тайаелл. Или устроил бы для неё настоящий дом, куда бы она с радостью возвращалась, как Гаад.

А он только молча наблюдал за ней, порой один, порой в компании кота и Кайера. Он врал им и себе самому, что тенью следует за ней для поиска её слабых сторон, для подготовки к жестокой мести. Сам же убил брата! А Вера ушла.

Столько всего хотел им сказать, но больше никогда…

Сзади испуганно мяукнули.

Благ вздрогнул, скользнул взглядом по бодро снующим от горизонта к суше волнам, играющим мягкими, грязно-серыми или коричнево-зелёными боками.

Камилл, вымочивший лапы, испуганно пятился от подползающей к нему волны, выгибал спину и отчаянно шипел. Кот ненавидит воду, однако же попёрся к морю вслед за последним своим хозяином, единственным, кого признавал и кому доверял.

Благ невольно усмехнулся, потом приметил, что края волн, обнимающих берег, под лучиками солнца, проникающего сквозь крону прибрежного дерева, как будто превращаются в жидкое серебро. И это было изумительно красиво! А перед камнем шуршали кустики травы, дерзнувшей вырасти прямо в воде на мелководье. Чуть поодаль, слева, из воды выступал маленький камень. Белоснежная чайка, разрезав бледное небо своими острыми крыльями, опустилась на этот крохотный уголок среди волн без особого трепета. И замерла, спокойно смотря на шумное море, которому не составило бы труда её смыть с камня, утащить под воду и утопить. И эта тёмная вода, и это светлое море, и этот забавный кот, делающий несколько робких шагов вперёд, к хозяину, и испуганно шарахающийся назад от подступающих волн — всё это было удивительно красиво.

Благ набрал полную грудь воздуха, прислушался к родившейся внутри него музыке, пригляделся к родившейся мечте — ей, мечте, всё равно, что творится вокруг и что случилось с человеком — она всё равно придёт и поманит сказкой… нереальной, но такой сладкой-сладкой…

Хранитель робко пропел:

Льются через край лучики зари,

Побеждая в мире тьму ночную.

Помолчим чуть-чуть! Нет уж, говори!

Долго не слыхал милую мою, родную…

Слова возникали где-то внутри него и упорно рвались наружу. Благ тихо добавил:

Верю, тишина вечною не будет!

Нахмурился, отчаянно прокричал:

Только иногда вся моя беда ликует…

И тогда боюсь, будто никогда не убудет

Ледяного вихря, что давно в сердце дует!

Казалось, что боли стало чуточку меньше. И лучше отдаться ветру, льющейся неведомо откуда песне, чтобы только не вспоминать…