Звезда Надежды
Шрифт:
И все оживились, начали наперебой предлагать ей свое кресло, и Джил тоже поднялся — радостный ее визиту, стоял с дурацкой улыбочкой на лице, слушал ее смех, ее слова. В этот момент ему было хорошо, и все вокруг него были хорошими, а значит ничего дурного произойти не могло, и они сделают то, ради чего их послали на крейсере, и вернутся назад, на Зарю. В этом никаких сомнений быть не может. Но это будет потом. Обязательно будет. А сейчас они… Они просто хорошие ребята, пусть и не в форме, но все — таки.
Он слушал ее смех, громкие слова майора, который зачем — то принялся доказывать «сударыне» «несокрушимую
Разошлись далеко за полночь.
Майор уснул за столом и Гуэн не стал его будить.
Джил и Сол проводили Лорию до ее каюты. Сол ушел к себе, а Джил в благодушном, хмельном настроении зашагал к своим капитанским апартаментам.
Он упал на кровать, не выключая свет, уткнулся лицом в подушку и, уже засыпая, все пытался стянуть правой ногой ботинок с левой ноги — не послушный, упрямый.
В эту ночь он снова увидел сон.
Он сидел на своей кровати — в трусах и майке. Куда — то подевался комбинезон и ботинки. Было светло, хотя световые панели под потолком не горели. Но Джила это не удивляло. Наоборот, он принимал происходящее сейчас в его каюте, как вполне себе разумеющееся — естественное и обычное.
И он знал, что это сон.
Гость сидел перед ним в старинном, огромном кресле, на деревянных, резных ножках, оббитые красным бархатом подлокотники выпирали вперед оскалившимися, лакированными головами львов. Гость откинулся на красную спинку кресла, курил, и большая, черная трубка в его руках — с изогнутым, длинным мундштуком трещала при каждой затяжке, из нее поднимался розовый, светящейся дымок и розовые искры, словно встревоженные, вспыхивали в ней и гасли.
На средних пальцах рук гостя сверкали огромными бриллиантами перстни. На левой руке перстень венчал сверкающий, размером с куриное яйцо, бриллиант, время от времени из него вырывались розовые струйки тончайших, как паутины, молний — вились вокруг пальцев, освещали резной подлокотник кресла. На правой его руке находился такой — же перстень с бриллиантом, только цвет его молний был синим.
Джил невольно засмотрелся на эти, казалось, живые камни, вглядывался в их прозрачное нутро, словно хотел рассмотреть в нем что — то очень важное для себя.
За креслом горел огромный каменный камин — мраморные валуны, из которых он был сложен, поблескивали томными бликами с чугунными, такими — же огромными, как и сам камин часами, которые обнимали крылатые, чугунные девы. Иногда эти девы поворачивали свои серые, отражающие свет головы в сторону Джила и улыбались ему. В кресле, одетый в просторный, пестрый халат — домашний, удобный и теплый, сидел гость — закинув одну ногу на другую, покачивал левой ногой обутой в зеленый, бархатный тапок. Второй его тапок, покоился под опущенной на пол ступней правой ноги.
Гость смотрел на Джила.
Джил смотрел на гостя.
Они беседовали.
Давно.
Уже много ночей.
Каждое утро Джил забывал содержание этих бесед, но помнил, визит гостя, как смутный, тяжелый сон, без подробностей и деталей, помнил самого визитера, его вид и даже его голос, но сам смысл разговора ускользал от него, словно
Разговор шел трудно, он утомлял Джила, но прекратить беседу было невозможно, немыслимо, это, как падение в пропасть, нельзя остановиться, зависнуть в пустоте, чтобы передохнуть, перевести дух. Ты падаешь, несешься вниз со скоростью снаряда, понимая, что ничего с этим поделать не можешь.
Гость замолчал.
Он, попыхивая трубкой, окутался сизым дымом, розовые искры озарили его худощавое, скуластое, волевое лицо, заиграли в черных без зрачков глазах. Слабый звездный ветер налетел откуда — то справа, от закрытой двери в каюту, черные волосы гостя заволновались, спутались, дым от трубки сорвался, полетел к иллюминатору — большому, черному, и уйдя в него, пропал совсем.
В каюте стоял терпкий, горьковатый запах табачного дыма.
Сначала Джил думал, что гость смотрит на свою трубку — раскуривает, увлеченно следит за метанием в ней розовых искр, но потом вдруг понял — гость смотрит на него, наклонив голову, он уже потерял интерес к горящим искрам, а неотрывно, не поднимая лица, наблюдает за Джилом, и этот его взгляд исподлобья, как — бы просвечивает чувства Джила, взвешивает их на своих невидимых весах, ищет в них что — то.
В камине за огромным, тяжелым креслом, разгорался яркий огонь, и его желтые отсветы озаряли мраморную плиту с часами, сияли на деревянном обрамлении спинки кресла — волшебные, завораживающие. Джил хотел посмотреть туда, где бушевало пламя, но не мог перевести взгляд от черных глаз гостя. Ему показалось, нет, он был почти уверен в том, что там — в глубине камина взрываются бешеным огнем умирающие звезды и их ядерное пламя, спутанное с клубами межзвездного газа, уносится вверх по каминной трубе, с немым ревом, как разгневанный, сказочный дракон.
— Джил, Джил, — гость поднял свое бледное лицо и опустил руку с трубкой вниз, окутываясь дымом, заговорил спокойным, звенящим медью, голосом: — Нельзя быть трусом, Джил. Я говорю сейчас, не о «Барьере», за которым ты спрятался, думая, что он тебя спасет. Не спасет. Я говорю о той твоей трусости, с которой ты живешь всю свою короткую жизнь.
Слова здесь были лишними, они ничего не значили в этой беседе, потому что любое чувство, появившись в душе Джила и еще не обретшее слова, уже становилось видимым гостю, понятным ему.
— Нет, Джил, ты трус. И я объясню тебе, в чем твоя трусость. Всю свою жизнь ты боишься признаться себе, что ты обычное, никому не нужное ничтожество, которое любит обманывать себя тем, чего нет. Да, да, не спорь со мной. — Гость снисходительно улыбнулся ему, Джилу даже показалось, что улыбка эта добра, и что в ней видится искреннее и сдерживаемое к нему сочувствие: — Посмотри фактам в лицо. Кому ты был нужен, кто нуждался в тебе? Кто, Джил? Хотя, конечно, родители… Но тут уж, ничего не поделать — выбора нет. — Гость коротко рассмеялся, без злобы и издевки: — Я с интересом наблюдаю за тобой, ты любопытный экземпляр, Джил. Ну, разумеется, твой бросок в мертвый сезон обреченной планеты! Ты — герой. Ты — молодец! Потом даже стал представителем Совета Содружества. Все рукоплещут Джилу. Но ведь мы — то, с тобой, знаем в чем там было дело, мой друг. По большому счету тебе было наплевать на планету и ее население.