Звезда второго плана
Шрифт:
Он швырнул шубу куда-то на пол и потянул к себе чемодан.
– Леша, не надо! – взмолилась Марина, но он ее не слушал.
Если минуту назад она еще надеялась, что он остановит ее, передумает, то сейчас надежда растаяла, как мятный леденец.
Перевернув чемодан, он вытряхнул содержимое на пол.
Расшвыряв вещи пинками, Залевский с гадким хихиканьем вылил на них пиво. Шипящая пена забурлила на блузке от «Армани», которую Марина купила на распродаже, с каким-то ехидным превосходством.
– Ну вот, – удовлетворенно сказал он. – Теперь можете забирать. Таможня дает добро.
Марина даже не попыталась собрать вещи.
Перешагнув через них деревянными ногами, она гордо бросила на столик ключи и, чеканя шаг, пошла к дверям с одной только сумочкой в руках.
Ключи, прощально звякнув, покатились по столешнице и свалились на пол, но Марина не обернулась.
В тот момент, когда она перешагнула через порог, Залевский подбежал к дверям и пнул ее под зад.
От удара она полетела вперед, бухнулась на колени в неприличной позе, сдирая колени и локти о пол.
Дверь за спиной бахнула, замки издевательски лязгнули, словно хихикнув на прощание.
– Чтоб ты сдох, – пожелала Марина, поднимаясь.
Охая от боли, она осмотрела сбитые локти, из которых сочилась кровь…
Ашот, к которому она явилась через три часа после изгнания, долго хохотал, похрюкивая от удовольствия, а потом, вызвав секретаршу, в два счета нашел крохотную квартирку на окраине Москвы.
Переехав туда, Марина, устроилась на табуретке и с легкой грустью сравнила скудную обстановку с шикарной меблировкой квартиры Залевского.
Найти в этой тесной клетушке что-то позитивное было тяжело.
– Ну, по крайней мере, тут меня маньяк точно не найдет, – вздохнула Марина.
Через несколько дней эта мысль укрепилась в ее сознании.
После нападения на Ленку Марина вообще перестала выходить из дома без сопровождения.
Как бы ни уверяли милиционеры, что теперь двор под особым контролем, она не верила и была даже рада переезду. Милиционеров – даже того, с разноцветными глазами – Марина считала бездельниками.
Изрезанное тело подруги снилось ночами…
Напуганная Марина с удовольствием уезжала из Москвы, уверенная, что только за пределами МКАД ее жизни ничего не угрожает.
Новая квартира в блочной пятиэтажке времен правления кукурузного лидера, с убогой обстановкой, убеждала в том же.
Здесь Марина спокойно спала по ночам, не опасаясь встретить мужчину с раскосыми глазами бутылочного цвета.
Сюда она возвращалась поздно ночью после концертов, пила обжигающий рубиновый чай, валялась на продавленных диванных подушках, смотрела телевизор, где, случалось, уже показывали и ее, и мечтала, мечтала…
Злейшего врага Димку Белова показывали чаще.
И не просто выступления, а клипы – серьезные, дорогие!
После смерти продюсера он не потонул, как ему пророчили многие, а вознесся еще выше, о чем Марина очень сожалела.
Ничуть не реже показывали и Егора, о котором она думала без особого удовольствия, но и без раздражения.
Лежа на диване, опираясь на локоть, Марина с неохотой сознавала, что все-таки тогда, пару лет назад, когда они жили в одном доме и виделись почти ежедневно, Черский был ее тайной любовью.
Вот только не вышло из этого ничего.
Вернувшись от Ашота, злая и расстроенная Марина потянула на себя тяжелую дверь подъезда.
Поднявшись на четвертый этаж, она вытащила из сумочки ключи и подошла к двери.
Свет на площадке не горел, но в небольшое оконце попадали отблески фонаря. Марина сунула ключ в замочную скважину, когда услышала позади не то вздох, не то стон.
Похолодев от ужаса, она обернулась и, увидев направляющийся к ней смазанный силуэт, поняла, что переоценила свою безопасность.Сил на то, чтобы закричать, не осталось.
Марина уперлась спиной в дверь, вдохнула, а рукой все шарила, шарила за собой, нащупывая оставшийся в скважине ключ. Тень скользнула ближе, выплывая из полумрака:
– Здравствуйте, вы же Марина?
Голос был какой-то странный.
Высоковатый для мужчины, скрипучий, с протяжными гласными, и уж точно не похожий на тягучие интонации маньяка, который просто мурлыкал, когда гладил ее ножом по щеке…
– Что? – глупо переспросила Марина.
– Вы Марина Михайлова?
В подъездной темени ничего было не разобрать.
Марина подалась вперед. Тень шевельнулась, и, к своему удивлению, Марина увидела перед собой женщину лет пятидесяти, в темном костюме, с сумкой в руках.
– Д-да, – неуверенно произнесла Марина. – А вы?
– А я Галина Андреевна. Тетя Лены Баженовой.
Ленкина тетка?!
У Марины отлегло от сердца, а потом в голове снова заклубилось глухое беспокойство.
Как она ее нашла? И что вообще нужно Ленкиной тетке от бывшей подруги племянницы?
Как бы то ни было, женщин Марина не боялась, поэтому, успокоившись, повернула ключ в замке и сказала:
– Проходите. Чего на пороге-то разговаривать.
Галина Андреевна вошла внутрь, привычным движением скинула туфли и прошла в единственную комнатку, служившую и гостиной, и спальней. Марина с непроницаемым лицом наблюдала, как женщина разглядывает все углы со странным выражением лица, на котором было что-то вроде…
Разочарования?
Да, пожалуй.
У нее даже лицо вытянулось, а уголки губ опустились вниз, словно она была недовольна увиденным.
Взгляд у нее был тяжелым.
Марина невольно поежилась, чувствуя себя виноватой.
Она уже пожалела, что впустила Ленкину тетку в квартиру. Можно было и на лестнице поговорить.
Может, она и не тетка вовсе, а аферистка?!
Видеть тетку Лены Марине пришлось всего пару раз, и то мельком…
– Вот вы как живете, – протянула Галина Андреевна. – А я думала, что у артистов все более… более…
– Богато? – подсказала Марина.
– Ну, да, наверное. Вы же должны бешеные тыщи получать, а живете скромненько так…
– Бешеные тыщи у Алмазова, – ответила Марина. – А я только начинаю.
– А квартира ваша? Раньше вроде не было…
В голосе тетки послышалось ядовитое ехидство.
– Съемная. Пойдемте на кухню, чаю попьем.
Галина Андреевна посмотрела на Марину оценивающе, словно прикидывая, чего ждать от чаепития.
Этот взгляд-рентген маленьких, угольно-черных глаз напомнил Марине картинку с увеличенными буркалами паука – двумя большими и еще десятком маленьких.
Типичный паук эта Ленкина тетка, только щупалец не хватает!
Неудивительно, что Ленка ее побаивалась и, ожидая с надеждой, что та откинет копыта, не отваживалась на открытый бунт.
Муха в паутине тоже бьется только в первые минуты, а потом, спеленатая коконом, отравленная ядом, безнадежно ждет своей участи…
– Ну, давайте ваш чай, – решительно кивнула Галина Андреевна. – К тому же разговор у нас будет долгий.
Марине чаю не хотелось.
После тяжелой встречи с Ашотом хотелось вымыться, забраться на диванчик и, поставив на табуретку рядом тарелочку с куриными котлетками, смотреть телевизор, гадая, не мелькнет ли где ее собственное личико…
Вчера она смотрела кулинарное шоу Черского, где приглашенная звезда Калерия Кудряшкина готовила котлетки из куриной грудки. Она яростно молотила по филе колотушкой, резала, смешивала с луком, обжаривала, а потом они с Егором все это ели и нахваливали.
После шоу Марине немедленно захотелось куриных котлеток!
Вечером она точно так же отбивала куриное филе колотушкой, лепила, жарила и ела, хватая котлеты пальцами прямо из миски.
Сейчас бы котлетку…
Положить на хлебушек, пусть холодную…
На кухне тетка уселась на самое удобное место, которое Марина на правах хозяйки всегда занимала сама, и это сразу взбесило хозяйку.
Марина сунула чайник под кран, решив, что фильтрованной воды гостья не заслужила, вытащила из холодильника вазочку с конфетами и слегка подсохший рулет, нарубленный щедрыми ломтями, и поставила на стол.
– Как Лена? – поинтересовалась Марина с фальшивым сочувствием, не поворачиваясь к тетке лицом.
Однако даже спиной она чувствовала неприязнь, сочившуюся из каждой поры гостьи.
– Плохо Лена, – холодно ответила Галина Андреевна. – А чего ты ждала? Одно легкое ей удалили, второе еле работает. Почти не встает. Я ее даже к родителям отправить назад не могу. И в больницу не кладут.
– Да, – печально кивнула Марина. – Плохо.
Говорить о бывшей подруге совершенно не хотелось.
Расстались они некрасиво: даже узнав от милиции о случившемся, Марина не нашла в себе сил поехать к Ленке в больницу, где та четверо суток не выходила из комы. Потеряв много крови, с пробитым легким, Ленка выжила просто чудом.
Однако Марина, вспоминая иногда об этом случае, радовалась, что удары ножом достались не ей, не испытывая никаких угрызений совести…
Чайник свистнул и плюнул кипятком.
Марина налила две чашки, бросила в них пакетики с заваркой и устроилась напротив Галины Андреевны.
За окошком вдруг что-то стукнуло и поскреблось.
Марина вскинула глаза.
Воробей, серый, взъерошенный, сидел на форточке, разинув клюв.
Наверное, пить хотел, дурилка!
А может, просто еще не отвык получать от папки с мамкой подачки, вон, на клювике еще виднеется детская желтая каемочка…
Слеток небось, живет на чердаке и впервые решился на отчаянный прыжок в бездну на хилых крылышках.
Как не страшно?!
Внизу люди, машины, кошки, а он прыгает…
Марина отвела взгляд от воробья, придвинула к себе чашку и вопросительно поглядела на Галину Андреевну.
– Чего на угол садишься? Так ты замуж никогда не выйдешь, – усмехнулась та. Марина неуверенно улыбнулась.
Захотелось сказать что-то приличествующее случаю, но в голове вертелась какая-то глупость, вот и брякнула, не подумав, пафосно:
– Я уже замужем за сценой.
Галина Андреевна так посмотрела на нее, что весь победоносный настрой тут же испарился.
Марина мгновенно вышла из себя и потому достаточно резко спросила:
– Как вы меня нашли?
– А вот непросто было тебя сыскать, – охотно ответила тетка. – Сперва через милицию пробовала. Но к тому времени ты от Залевского съехала. Я даже думала, ты насовсем уехала в свой Зажопинск, а тут Леночка тебя по телевизору увидела. Пробовала тебя через Москонцерт разыскать – там справок не дают. Даже на выступление твое приходила, ждала за кулисами, да только не получилось подойти. Ну, хоть музыку послушала.
– Понравилось? – спросила Марина.
– За полторы-то тыщи? Не смеши меня. Ты и на пятьсот не напела, форсу только много, – махнула рукой Галина Андреевна. – Хорошо хоть Лешка, дружок ваш, сказал, где ты живешь. Знала б раньше, я б просто на улице подождала. Вот в мое время певицы были, я понимаю…
Слушать это не было сил.
Марина с силой грохнула чашкой о стол.
Воробей испугался и спрыгнул с форточки. Марина заметила, как его тень пронеслась вниз.
Вот бедняга!
– Вы зачем пришли? – грубо спросила она. – Чтобы гадости мне говорить?
– Нет, милая моя, – прищурилась Галина Андреевна. – Не за этим. Лена, как я сказала, плоха очень. Ей уход нужен, лекарства дорогие, а я одна ее не потяну. На родителей ее надежды мало. Отец шофер, а мать вообще на инвалидности. А у меня, сама знаешь, поди, всего одна комната, да и не молоденькая я – с лежачей больной-то тетешкаться…
– Вы хотите, чтобы я ее к себе взяла или просто денег дала? – холодно поинтересовалась Марина.
Ей все же хотелось удержать лицо.
Чтобы эта тетка в тусклой одежде, с блеклым, как застиранная тряпка, лицом преисполнилась уважения.
Но не получалось.
Руки тряслись от волнения и злости.
Марина даже взяла конфету и стала терзать фантик, скрывая свое состояние.
Галина Андреевна скривилась так, что было совершенно невозможно понять, плачет она или смеется:
– Денег, конечно, милая моя. Все-таки в том, что случилось, ты виновата.
Марина вытаращила глаза:
– Я?
– Ты, голубушка, ты. И зенками своими не сверкай. Леночка мне все рассказала. И про маньяка, который за тобой бегал, и как ты ее из квартиры выгнала. А ведь сама к нам ходила, холодильник выжирала, когда бедной была. А сейчас смотрите-ка на нее! Зазналась, в телевизоре с голыми ляжками скачет, а то, что подругу из-за нее изрезали, и дела нет…
Голос Галины Андреевны с каждым сказанным словом возвышался, как рев взлетающего самолета, становясь все выше и выше, только вот в отличие от ровного гула мотора в голосе слышались всхлипы и скрипы истерики, готовой испортить всю слаженную работу.
– А ваша дорогая Лена не сказала, за что ее Залевский прогнал? – закричала Марина. – Или почему Антон с ней жить не захотел?
– Рассказала, рассказала, – закивала Галина Андреевна, наклоняясь вперед так, что ее дыхание обожгло Марине лицо. – Потому что ты, вертихвостка, в уши пела всем, какая у тебя подруга плохая. Оклеветала девочку, а те и поверили!
– Я оклеветала?
– Ну, не я же!
– Да ваша Леночка в порнухе снималась, – взвизгнула Марина. – На каждом углу ее диски продаются. Я вообще про это знать не знала, пока Леша не рассказал. И Антон от него узнал, так что нечего тут на меня свою грязь бросать!
– Это кто грязь? – заорала Галина Андреевна. – Это мы грязь? Да я двадцать лет… на заводе…
Черные страшные глаза затягивало красноватой пленкой ярости.
Марина невольно глянула на кухонный стол, на котором лежала скалка, оставленная со вчерашнего вечера.
Галина Андреевна, вцепившаяся в стол побелевшими пальцами, заметила этот вильнувший взгляд и обернулась. А увидев скалку, как-то сразу успокоилась, поерзала и продолжила уже другим, деловитым тоном.
– Ну, значит, так, – сказала она. – Вижу, что много с тебя не возьмешь, потому согласна на пять тысяч ежемесячно.
– Рублей? – оторопело поинтересовалась Марина.
Галина Андреевна рассмеялась, словно скрипучий, несмазанный замок. Услышал бы ее давешний воробей, еще раньше спрыгнул бы вниз от ужаса…
– Долларов, естественно.
Теперь рассмеялась Марина.
– Нет, у вас не все дома. Откуда у меня такие деньги? А хоть бы и были, все равно ничего бы не стала платить. С какой стати?
Тетка нехорошо прищурилась.
– А с такой, дорогуша, – сладким, как мед, голосом, сказала она, – что если ты мне денег не дашь для подруги своей, которую ты, кстати, ни разу не навестила, я всем газетам расскажу, что ты за человек.
Марина стиснула зубы и с трудом подавила желание швырнуть чашку с нетронутым чаем в голову Ленкиной тетке.
Хороша семейка, однако!
Одна в порно снимается, вторая деньги вымогает…
И что теперь делать?
В голове неожиданно завозилось давнее воспоминание.
Еще когда Марина жила на старой квартире, вместе с Димкой, они захаживали в гости к Егору, совершенно никому не известному, куда более гостеприимному и ничуть не пафосному.
Тогдашний Егор работал в газете, носился по городу в поисках свежей информации. Как-то за столом он, отвечая Димке на вопрос о пиаре, глубокомысленно изрек:
– Сенсация не живет дольше суток, особенно теперь. Время другое. Даже самый черный пиар, любой скандал – завтра уже пропахнет нафталином! Потому, если вы станете звездами, советую никогда не отвечать на любые сплетни в газетах, не судиться, не комментировать.
– Это как? – возмутился Димка. – Они будут сочинять про меня всякую хрень, а я буду им с рук спускать?!
– Будешь. А иначе любую историю раздуют до небес. А так отмолчался – и завтра все уже никому не интересно…
Тогда Марина была готова поддержать Димку.
Как это – не судиться, не реагировать?
Разве можно такое позволять?
В конце концов, должна существовать на свете справедливость?!
Но потом ей, уже начавшей вращаться в богемной тусовке столицы, периодически приходилось слышать о судебных процессах с газетами.
Шуму в итоге было много, а толку – ноль. Моральный вред, нанесенный издательством артисту, суды оценивали скудно, то ли игнорируя непомерные запросы селебрити, то ли от зависти к их гонорарам. Многомиллионные иски в итоге сокращались до мизера. Артисты, скрипя зубами, уверяли, что главное – это принцип и что они все-таки призвали акул пера к ответу!
Акулы похихикивали, переводя на счета звезд смехотворные суммы.
Сейчас Марина была готова признать правоту Егора.
В конце концов, денег у нее все равно нет, да и глупо ежемесячно отстегивать Ленке аж по пять тысяч баксов.
В конце концов, не Марина напала на нее…
– Можете рассказывать кому угодно, – презрительно сказала она. – Хоть сейчас. Пожалуйста! Начните с соседей моих. На лестнице выкричитесь. Во дворе! В «Голос Америки» сообщите, мне от этого ни жарко ни холодно.
Тетка Ленки откинулась назад и пробуравила Марину своими паучьими глазами:
– Думаешь, я этого не сделаю? – процедила она.
Марина выдержала ее взгляд, залпом выпила чай и поднялась:
– Думаю, сделаете. Только я ведь и ответить могу. И все расскажу про вашу Леночку и про то, как вы деньги вымогали. Еще и в суд обращусь. Неизвестно, кому больше поверят – восходящей звезде или порноактрисе!
Галина Андреевна помолчала, а потом встала и пошла к дверям, спотыкаясь о разбросанные тапки. Обувшись, она с минуту переводила дыхание, а потом заявила с жалостливым высокомерием:
– Да уж, сразу видно, что вы все одним миром мазаны. Совести нет ни у тебя, ни у Антона. Ничего, погоди, отольются тебе наши слезки!
В темной прихожей это прозвучало как проклятие.
Марина поежилась, а потом решительно дернула дверь на себя.
– Убирайтесь! – приказала она. – И не приходите больше!В конце мая, когда вовсю цвела сирень, из клумб торчали веселенькие плотные тюльпаны на длинных ножках, Марина получила приглашение выступить на нескольких «сборных солянках», причем самая главная из них была на Васильевском спуске, у самого Кремля!
Ашот каким-то чудом выбил ей это выступление, да еще в престижной второй части концерта.
Приглашение Петя Крапивин принес чуть ли не в зубах и долго вилял хвостом, прежде чем она соизволила его простить…
Впрочем, что уж там…
Она простила Петю сразу, поскольку Васильевский спуск – это хоть и не сам Кремлевский дворец, но уже очень и очень близко, авось ее робкая мечта на брак со спикером Госдумы или каким-нибудь завалящим министром не так уж безнадежна!
В Москве гремели выпускные балы, потому отбор на концерт был не таким жестким, как на первые майские праздники.
Жаль, конечно, что не удалось выступить ни первого числа, ни девятого. Эти концерты показывали по всем каналам, а вот покажут ли праздник всей учащейся молодежи – не факт.
Молодежь ходила счастливая, в белых фартучках, рубашечках, бантиках, с красными и синими лентами наперевес – все безнадежно пьяные, громкоголосые. Марина, не так давно сама пребывавшая в статусе выпускницы, чувствовала это будоражащее лихорадочное веселье под неподвижным бездонным небом…
За кулисами огромной сцены тоже царила кутерьма, но отнюдь не веселая, а самая что ни на есть деловитая.
Артисты, режиссеры, помощники режиссеров, администраторы, продюсеры, мальчики и девочки из балета, музыканты сновали туда-сюда, причем по выражению их лиц можно было догадаться, кто уже выступил, а кто еще нет.
Выступающие были сосредоточены и собраны, отстрелявшиеся – расслаблены и спокойны.
Но почти всех, за исключением Марины и еще нескольких новичков, происходившее на сцене волновало мало.
Редкие артисты задерживались за сценой, чтобы посмотреть концерт.
Выступив, артисты успевали перемолвиться парой фраз с коллегами, обменивались дежурными поцелуями и разбегались кто куда.
Май – хлебное время, корпоративов много, и везде надо успеть, а Москва меньше не становилась, из-за проклятущих пробок выезжать следовало загодя…
Болтающие тоже делились на группки – по интересам.
Они шушукались, смеялись, пили минералку и даже что-то жевали, поглядывая в ее сторону довольно равнодушно.
Но самое обидное для Марины было то, что ее практически никто не узнавал, даже администраторы. Ей, прямо как собаке, повесили на шею розовую карточку, на которой было написано ее имя, приклеена фотография, а под ними жирными буквами было выведено: «артистка». На музыкантах карточки были синего цвета. Обслуживающий персонал всех мастей носил на веревочках зеленые.
Мимо, в расшитом блестками пиджаке, продефилировал Алмазов.
На нем карточки не было – Марина посмотрела специально.
Кто же не знает Алмазова?!
Рядом с Алмазовым семенило существо неопределенного пола, с зеленой карточкой на груди. Существо подобострастно заглядывало Теодору в глаза, щебетало, спотыкаясь и путаясь в собственных ногах. Угнаться за двухметровым Алмазовым было трудно, на один его шаг приходилось полтора, а то и два шага нормального человека. Теодор что-то снисходительно отвечал и, судя по интонациям, приседающее перед ним существо ни в грош не ставил.
Заметив, что Марина наблюдает за ним, Алмазов скривился, словно у него внезапно схватило зубы…
Она поспешно отвернулась и стала разглядывать бок сцены, узкую лесенку, колонки и прожекторы, в которых не было ничего интересного.
У лесенки стояли Егор, ненавистный Димка, еще более ненавистная Гайчук и дылда Рокси, ржавшая, как лошадь. Черский на это никак не реагировал, только между бровей прорезалась чуть заметная складка, когда Рокси начинала смеяться. У Егора в руках была плоская блестящая фляжка, которую они пускали по кругу, по очереди отхлебывали, морщились и передавали следующему.
Вот бы и ей сейчас хлебнуть чего-нибудь эдакого…
Может, тогда уйдет эта противная дрожь из коленок?
Стоять просто так, ожидая своего выхода, было скучно.
Разговаривать с Мариной никто не спешил.
Еще несколько минут назад она изображала из себя звезду – усталую, сосредоточенную и немного презирающую простых смертных, поскольку эта роль ей невероятно нравилась.
Но здесь, где еще полтора десятка начинающих что-то вот так же «изображали», это было глупо. Она видела, как молодежь изо всех сил лезет на глаза маститым артистам и продюсерам, подобострастно здоровается и признается в любви и почитании, и все это выглядело невероятно лицемерно.
Нет, никогда она не полезет целовать пятки Алмазову!
Подумав, Марина двинулась к смеющейся компании.
Ее перемещения заметил только Димка.
Егор и Аксинья, вытянув шеи, наблюдали за происходящим на сцене, готовясь выйти и объявить очередного исполнителя, а Рокси кому-то звонила, заткнув одно ухо.
– Привет, – бодро сказала Марина. – Как у вас тут весело.
Прозвучало на редкость фальшиво, и за эту фальшь Марина себя немедленно возненавидела, но съехать с этого целлулоидного тона никак не могла, хотя от него разило дешевой пластмассой.
Она вспомнила, как в детстве ломала с друзьями неваляшек, складывала обломки в спичечный коробок, поджигала, быстро тушила, бросала, куда придется, и кричала «пожар!»
Из коробка шел густой вонючий дым.
Для этих дымовушек, как они называли их с ребятней, годились только неваляшки и еще некоторые линейки, но линеек было не достать.
Эта забава казалась им страшно веселой!
Вот и сейчас она чувствовала, как будто кто-то крикнул «пожар», а пожара-то и нет. Дымовушка – не более того…
Аксинья даже не обернулась.
Егор кивнул и пошел на сцену.
Рокси окинула Марину беглым взглядом и равнодушно помахала рукой, а Димка скривился.
– Жарко сегодня, – продолжила Марина. – У меня потом еще два выступления. А у вас?
– А у нас… даже не знаю сколько, – снисходительно ответил Димка. – И выспаться бы перед завтрашним днем, потому что у меня концерт в Кремле.
Концертом в Кремле он Марину уел!
Она угасла и замолчала.
Рокси сунула телефон в сумку и сделала шаг вперед.
На сцене Егор и Аксинья перебрасывались дежурными шуточками и тянули время, пока музыканты расставляли оборудование. До Марины донеслись их голоса, многократно преувеличенные динамиками:
– …Вы знаете, Егор, недавно я обсуждала проблемы современной молодежи с режиссером Иваном Хлыстовым. Его как бывшего священника очень волнуют рост наркомании и преступности.
– Что, вот так пришли и спросили, Аксинья? – ехидно поинтересовался Егор.
– Да, пришла и спросила. Мне, знаете ли, не сложно прийти и задать человеку вопрос.
– И что он сделал? Окропил вас святой водой и воззвал: «Изыди»?
– Напрасно вы так о нем. Иван – чуткий, тонкий и глубокий человек, в отличие от вас, Егор!..
– Да, зная глубину и чуткость Ивана, мы надеялись, что он угодит вам кадилом между глаз, но вы невероятно живучая, Аксинья!
Многотысячная толпа разразилась хохотом.
Марина почувствовала некое удовлетворение: ловко он ее, пусть даже по сценарию!
Ничуть не смутившаяся Гайчук продолжала:
– И пока Егор упражняется в остроумии, специально для вас, дорогие выпускники, звучит песня из сериала «Студенты», где Иван Хлыстов сыграл главную роль! На сцене группа «Бацилла»!
Из динамиков ударил веселенький мотивчик.
Аксинья осторожно спустилась по узкой лестнице, следом слез Егор.
– Привет! – сказал он Марине. – Ты сегодня выступаешь?
Марина кивнула.
– Вы знакомы? – удивилась Рокси.
Димка снисходительно улыбнулся:
– Да, когда-то мы с Мариной снимали вместе квартиру. А Егор жил этажом выше. Помнишь, я тебе рассказывал?
Они с Рокси обменялись понимающими взглядами, словно вступив в молчаливый заговор. Марина покраснела, а Аксинья без лишних церемоний взяла ее карточку и прочитала:
– «Мишель. Артистка». Вроде бы у нас такое что-то есть, да, Егор? Мы объявляем или Калерия с Серегой?
– Мы, – бросив взгляд в сценарий, ответил Егор.
Аксинья прищурилась, оглядывая Марину с ног до головы.
– Слушай, а я тебя помню, – вдруг сказала она. – Ты в кабак на халяву хотела пролезть. А я тебя не пустила, верно?
Димка ехидно расхохотался.
– Вы меня с кем-то путаете, – осторожно отодвинувшись в сторону, сказала Марина.
Димка снова захохотал.
– Ничего я не путаю, – возмутилась Аксинья. – У меня ж глаз-алмаз! Помню-помню, ты у входа околачивалась, а потом прошмыгнула следом за нами. Надо же, и платьице у тебя вроде бы то же самое. Ты точно певица? Или так, пожрать пришла?
Платье, конечно, было другое, но Марина с ужасом припомнила: действительно, очень похожее, почти такое же!
Колени снова затряслись, и она подумала, что сейчас всесильная Гайчук кликнет охрану, и ее, певицу Мишель, попросту выкинут на улицу.
И как тогда объяснять все Ашоту?!
– Отстань от нее, – скомандовал Егор.
– А что такого?
– Ничего. Марин, у тебя через две песни выход, иди, готовься.
– Господи, какой ты скучный, Егор, – вздохнула Аксинья. – Дерябни коньячку, что ли? Может, полегчает. Прям такой кисляк на морде, смотреть тошно.
– Ну так не смотри, – грубо оборвал Егор. – Вон на Димаса смотри, он уже загашенный, как тебе надо, весел и румян.– А я тут при чем? – удивился Димка. – Ну, весел, так что мне, плакать? А вообще Ксюха права. Нечего кому попало в нашу компанию примазываться.
Димка, глаза которого и впрямь подозрительно блестели, сопроводил свои слова таким убийственным взглядом, что Марина немедленно вспыхнула от злости и даже рот открыла, чтобы сказать что-нибудь гадкое, но ее опередил Егор:
– Тошнит меня иногда от ваших речей, аристократия хренова. Ладно она, – он мотнул подбородком в сторону Аксиньи, – в норковых пеленках родилась. Но ты-то! Сам ведь через все прошел, в одной квартире жили, в голоде и холоде, вместе по кастингам бегали, а сейчас нос перед ней задираешь.
– Смотрите-ка, тошнит его, – завелся Димка. – Впрягается за шалаву эту! А ты не помнишь случайно, как она в теплой постельке с хачиками кувыркалась, а я на бетонном полу сидел, ждал, пока они нарезвятся?
– Я много чего помню, – многозначительно сказал Егор холодным, как ледяное крошево, голосом. – И про тебя тоже.
– Дима, перестань, – быстро сказала Рокси.
Аксинья примирительно взяла Егора за локоть, но он сбросил ее руку.
Димка же после последней фразы Егора как-то скис и, бурча что-то нечленораздельное, отошел в сторону.
Марина, почувствовав себя лишней, поспешно направилась подальше, тем более что от противоположного конца сцены ей уже махала взмокшая тетка-администратор.
Настроение перед выходом было испорчено.
Марина понуро стояла за кулисами, ожидая, когда Егор и Аксинья, по которым даже не было видно, что они только что разругались, объявят ее «с веселым задором».
И даже когда заиграли первые аккорды, настроение не вернулось.
Да и как бы оно вернулось, если выступать пришлось под фонограмму?!
А под «фанеру» контакта со зрителями не получается, хоть ты тресни, потому что это халтура, и все это знают.
Контакт с публикой произошел только в конце песни, когда Марина, перепугавшаяся вначале такого количества людей, опустила глаза с небес на землю, в многотысячную толпу, такую благожелательную, такую праздничную, такую… свою.
И как только она осознала, что ее принимают здесь, что она для этих людей – своя, любимая, известная, то почувствовала, как теплая волна с сокрушительной силой ударила ей в лицо!..
Наверное, только ради этих минут артист стоит на сцене.
Куда там энергетическим вампирам, сосущим ваше здоровье…
Встань на ее место любой из них, утонул бы, захлебнулся в эмоциях, прямо как она, расплавленная, как мороженое на солнце!
– Спасибо! – крикнула Марина в микрофон. – Я люблю вас!
И толпа ответила.
Ее уже торопили, махали из-за кулис, а ей все не хотелось уходить.
Стоять бы вот так до скончания веков, ловя теплую волну, как опытный серфингист!..