Звезда второго плана
Шрифт:
Конечно, козырное второе отделение ей никто не даст, там будут выступать звезды первой величины, но на открытие она может твердо рассчитывать.
Обрадованная Марина завизжала, полезла к Пете с поцелуями, а вечером потратила все свои сбережения на новые наряды.
Ведь перед первыми лицами государства надо выглядеть достойно!
Конечно, ни на президента, ни на премьера она не замахивалась, но вдруг какой-нибудь министр проникнется ее нежным голосом, наивными голубыми глазами и чистой кожей, выдернет ее из-под опеки Ашота и сделает настоящей звездой?!.
А что?
Вон у Таниты Линь муж в правительстве, какой-то министр, а Танита заливается на эстраде соловьем.
Чем, собственно, Марина хуже?
Двадцать девятого апреля, когда Марина вернулась из Киева, где даже участвовала во внеочередных выборах не то в украинскую Раду, не то в президенты – она не забивала этим голову, – Петя Крапивин сообщил: в концерте она участвовать не будет.
Они валялись на кровати гостиничного номера в Петербурге, где все еще было сыро, сумрачно, а весна, уже вовсю шумевшая в Москве, ощущалась как-то неопределенно – намеком, полутоном, словно постучалась, да так и застыла на пороге…
Гостиничный номер был так себе.
Безликий, неуютный, со стандартной обстановкой, даром что люкс.
По статусу ни Марине, ни ее продюсеру дорогих гостиниц еще не полагалось, вот и приходилось перебиваться чем придется. Светлые обои, двуспальная кровать, точнее – две сдвинутых односпальных. На тумбочке – телевизор, на стене картинка с пошлым пейзажем. В неровно стоящем платяном шкафу покосилась дверца, и потому ее не следовало закрывать плотно, а ручка, стоит дернуть посильнее, оставалась в руке…
Как там говорили в старой сказке?
«Убожество – и никакого художества»?
Впрочем, какая разница?..
Душ имеется, кровать есть, а большего и не надо.
Если бы концерт, который она отработала, был чуть пораньше, они бы спокойно уехали в Москву поездом или улетели самолетом.
Но она так устала, что была рада задержке.
К гастролям, как оказалось, тоже надо привыкать, и это давалось особенно тяжело: спать в поездах и самолетах она еще не научилась, отчего на концерты часто выходила разбитая. И только на сцене – вот она, волшебная сила искусства! – преображалась, словно за спиной вырастали крылья…
Энергия зрителей била в лицо, отчего Марина молодела на несколько лет, чувствуя себя школьницей.
Помимо этого, грела мысль о предстоящих первомайских праздниках и выступлениях у Кремля, как и было обещано.
И вдруг такая засада…
– Почему ты мне сразу не сказал? – возмутилась она и даже толкнула его в тощую грудь, да с такой силой, что Петя едва не свалился с кровати.
– Да как-то из головы вылетело, – попробовал он оправдаться, снисходительно улыбаясь.
– Потрахаться у тебя из головы не вылетело почему-то?! – ядовито уточнила она и, откинув одеяльце, решительно встала.
Петя попытался удержать ее, но Марина зло выдернула руку:
– Ты понимаешь, как я рассчитывала на этот концерт?
– Ну и чего ты орешь? – миролюбиво спросил он. – Ты же знаешь, я не решаю эти вопросы. Не мой уровень. И потом: у тебя и так первого числа два концерта! Тебе мало, что ли?
– Да! – заорала Марина, позабыв, что она стоит перед ним совершенно голая. – Да! Мне мало! Потому что эти концерты – в ночных клубах. Их никто не увидит. А это выступление показали бы на всю страну! Обо мне узнали бы даже во Владивостоке! Для меня это – шанс! Сколько мне еще горбатиться на всяких второсортных площадках за гроши? Я же певица, в конце концов! Понимаешь? Пе-ви-ца! Настоящая!
– Марусь, ну чего ты так раскочегарилась? – лениво протянул Петя. – Ну, не этот концерт, так следующий, делов-то. Давай, иди ко мне…
– Я тебе не шалава подзаборная, чтобы по первому свистку в койку прыгать, – прошипела Марина.
Петя презрительно скривился:
– Да? А кто ты?
Марина, которая в этот момент раскопала под простынями свои трусики и пыталась натянуть их, запуталась в тоненьких полосочках кружев и едва не свалилась.
– Что ты сказал? – недоверчиво произнесла она.
– Я не сказал, я спросил: кто ты? Не шалава? Орлеанская девственница? Со мной трахаешься, у Ашота отсасываешь… Кому ты еще давала? Кажется, звуковику, верно? Я понимаю, что это все ради искусства, как иначе?! Только дела это не меняет. Шалава ты и есть. С кем угодно готова лечь, лишь бы на кочку повыше вскарабкаться.
– Замолчи! – завизжала Марина. – Заткни свое хайло, козел! Урод!..
– На себя посмотри…
– Пошел вон отсюда, скотина! Если ты думаешь, что я позволю к себе хоть пальцем теперь прикоснуться, то ты очень и очень… да… очень и очень!
– Ну-ну? – подбодрил ее Петя. – Что я – «очень и очень»?
От волнения и злости она никак не могла подобрать нужное слово.
Вечно с ней так!
Стоит разволноваться, и слова застревают в голове, особенно если на нее смотрят в упор, как этот…
Ишь, развалился на кровати и скалится…
Марина зло дернула трусики, и материя затрещала у нее под пальцами.
– Сегодня же скажу Ашоту, что хочу другого продюсера, – прошипела она с яростью.
Петя пожал худыми плечами:
– Ну, скажи.
– А завтра же тебя тут не будет. Поедешь обратно в Кировскую филармонию, будешь там бабкам водевили ставить.
Петя даже бровью не повел. Презрительная улыбка не сходила с его губ.
Марина схватила кофточку и натянула ее прямо на голое тело.
– Чего разлегся? – прикрикнула она. – Я же сказала: убирайся!
– Дорогая, – усмехнулся Петя. – Это мой номер.
Блин!!!
Марина хотела сказать ему что-нибудь гадкое, но все угрозы уже были высказаны.
Ей нечего было добавить, и потому она, натянув джинсы, сунула ноги в туфли и гордо вышла в коридор, громко хлопнув дверью.