Звёздная дверь
Шрифт:
Наскоро почистив зубы и умывшись, я переоделась в пижаму и отправилась спать, предварительно озаботившись тем, чтобы поставить будильник на час раньше. С одной стороны это несколько разочаровывало – спать мне оставалось пять с половиной часов, – а с другой всё же радовало, поскольку это однозначно позволяло поверить в то, что у меня снова есть работа…
***
Утро началось как обычно – с сурового противостояния минутной стрелки и моего взгляда.
В этот раз я успела подловить тот самый момент, когда будильник уже собирался
Будильник визгливо «вякнул», и мне в этом звуке почудилась даже угроза:
«Рано или поздно, – слышала я, – ты не успеешь. Замечтаешься, замешкаешься – обязательно! И вот тогда я тебе отомщу за это сполна…»
Хмыкнув этим фантазиям, я села в кровати, жмурясь и потягиваясь. Интересно, что бы сказал штатный «мозгокрут», если бы я поделилась с ним своими беседами с мебелью?
Впрочем, и на этот вопрос я тоже могла легко дать ответ: одиночество.
Рано или поздно оно подкашивает даже лучших из нас.
Пройдя на кухню, я, с недовольством покосившись на успевшую закиснуть за ночь, но никак не просохнуть тряпку, включила радиоприёмник. Настроенный на новостную волну, он исторг сначала хриплый шквал помех, но потом что-то в его «допотопных» мозгах щёлкнуло и встало на место, поскольку из больших динамиков полилась быстрая и деловая речь диктора. Вещал Ронни О’Брайен про очередное обострение обстановки на мировой политической арене, спровоцированное действиями коммунистов, но это мне было не интересно, и я, выкрутив громкость на максимум – в надежде, что мелькнёт криминальная сводка и не желая этого пропустить, – отправилась в ванную.
Контрастный душ – мера отнюдь не добровольная, а вынужденная, по причине на ладан дышащего трубопровода, – был завершён в рекордные сроки, поскольку интервалов с тёплой водой сегодня оказалось преступно мало, а простудиться я совершенно не хотела. Постукивая зубами от холода и завернувшись в махровое полотенце, я потянулась за зубной щёткой, как вдруг поняла, что что-то не так.
Вместо новостей, древний динамик радио исторгал какие-то жуткие, вероятнее всего – предсмертные, звуки статики.
На всякий случай я даже вернулась на кухню, не то надеясь на «эффект присутствия», не то желая увидеть последние минуты жизни этого чудо-агрегата.
Агрегат скрипел и фыркал, и у меня возникло впечатление, что ему не хватает только плеваться искрами для полноты картины. Я подумала, что вот тут-то и заканчивается история славного приёмника, но внезапно сквозь шипение и хруст прорвался голос:
– Здесь я стою один, на пороге двери из звёзд. Лишь пустыня вокруг меня, лишь вечная ночь надо мной. Последний задан вопрос – что я готов отдать за то, что ищу? Последний знаю ответ, но страшусь его.
Голос звучал очень устало, но даже так голос казался крайне сильным и звучным. Передача, в отличие от предыдущего шума, была, можно сказать, образцовой, без помех. Я какое-то время стояла без движения, слушая тихое-тихое потрескивание и странный звук, отдалённо напоминающий шелест песка, но вскоре радио затихло вовсе.
Поддавшись порыву любопытства, я всё-таки принесла табуретку и потянулась к верньеру, чтобы убедиться, что с антикварным устройством все в порядке – просто нет сигнала. Но едва я коснулась круглой ручки, как приемник ожил, неприятно оглушив меня бодрым баритоном Ронни. При этом передача возобновилась буквально на полуслове, словно какой-то шутник умудрился вклинить свои экзистенциальные размышления на главную радиоволну штата!
– Чертовщина… – пробормотала я, отдёрнув руку, и осторожно спустилась на пол, подозрительно поглядывая на радио, но инцидент повторяться не спешил.
Новости сменились сводкой о погоде, и я с раздражением выключила их – ничего нового не услышу, кроме фальшиво-весёлых замечаний о «нескончаемом дожде».
А когда я вновь посмотрела на сырую тряпку под подоконником, то решила, что кофе попью на работе, совершая очередной набег на запасы Стэнтона. Уж больно неаппетитным было это зрелище.
Пересилив лёгкую брезгливость, я скомкала дурно попахивающий комок ткани и спрятала его в бумажный пакет, оставшийся от последнего визита в магазин. После этого, тщательно вымыв руки и окончательно приведя себя в порядок, оделась, вооружилась и вышла наружу.
«Ружа» встретила меня ровно тем же промозглым моросящим дождём, что и вчера. Мир, казалось, набух влагой и истекал грязной серостью, как старая акварельная картина, на которой перемешались все цвета. И я была не ярче, укутанная в тёмно-серое «немаркое» пальто…
Уже в машине, поддавшись внутреннему протесту, я включила радио на музыкальную волну, в надежде поймать какой-нибудь хит. Нынче поутру подавали довольно унылый джаз, который настолько идеально подходил к этой погоде, что хотелось просто остановиться посреди дороги и громко завыть, уповая на то, что тебя пристрелят, как бешеную собаку.
– Ладно, не были меломанами – не стоило и начинать, – проворчала я под нос, отключая приёмник.
Вот так, в неверной тишине под стук капель дождя по лобовому стеклу, я добралась до работы, где меня, как обычно, встретил Луиджи – мальчишка лет пятнадцати с яркими, но ещё не до конца оформившимися чертами уроженца солнечного Медзоджорно.
Когда я вошла, парень добросовестно и старательно подметал пол, но, завидев меня, отвлёкся и одарил широкой улыбкой, что-то прощебетав по-итальянски. Каждый раз он говорил, вроде бы, разное, и меня не отпускала гаденькая мысль, что это он так ругается, пользуясь безграмотностью оппонента. По-английски же он, вроде бы, не говорил – или тщательно это скрывал, но хотя бы понимал.
– Привет, Луиджи, – всё-таки улыбнулась я в ответ, и, стараясь не ступать на чистый пол, обошла его, направляясь на кухню.