Звездолет с перебитым крылом
Шрифт:
— Ничего не соображают, — показал пальцем Дюшка. — Совсем деревянные.
— И что делать будем? — спросил я.
— А ничего не будем, — ответил Дюшка. — Пусть дальше бродят. Сами виноваты.
Это точно, с этим я вполне согласен, такие, как Бачурин, виноваты. Теперь им долго придется дома сидеть, пока волосы отрастут. Или состричь все, что по краям осталось, а потом опять отращиваться.
Мы оставили Бачурина и Осокина бродить по лесу, пусть хоть до потопа тут бродят, правильно Дюшка говорит, без них лучше в мире станет, сами пошли дальше.
Перед
Как-то я ему позавидовал. Букету. У меня ведь тоже двадцать четыре рубля есть, но я на мопед коплю. Зря я ему помог, если бы я не помог, шиш бы ему, а не розы, а я на мопед собираю…
Я нащупал в кармане своего бумажного журавлика.
На поляне ничего не изменилось, она точно застыла во времени: палатка, пень, костер углями потрескивает. Марк возле костра с половником, Анна на пне, смотрит на реку, в куртке.
— Привет! — сказал громко Дюшка.
Анна помахала рукой, Марк помахал поварешкой.
Мы подошли.
Дюшка покраснел, потом все-таки решился, достал из-за спины розы, протянул Анне.
— Это тебе, — сказал Дюшка. — Цветы. Ты хотела розы посмотреть, вот я нашел.
— Розы?
— Розы.
Анна взяла розы. Думал, это как-то иначе произойдет, романтичнее и торжественнее, все-таки мы из-за этих роз вчера все наизнанку выкрутились, а оказалось по-другому. Обыденно.
— Там в лесу уголовники бродят. — Я указал пальцем. — Странные какие-то… Чумные. Они к вам не приходили?
Марк рассмеялся.
— Мы никого не видели. — Анна пыталась быть серьезной.
Но я видел, что ей тоже смешно. Нет, Бачурин и Осокин выглядели, конечно, зверски, но…
Я смял в кармане бумагу.
— Да, мы никого не видели, — повторила Анна и понюхала розы. — У нас все спокойно.
— Они же уголовники…
Марк рассмеялся громче.
— У — головники, — сказал он и тут же повторил: — Головники — У. Нечестивые псы.
Ага, действительно «Семь самураев».
— А что у них… с головой? — спросил Дюшка.
— У кого? — вроде как не понял Марк.
— Да ни у кого, — вмешался я. — Это Дюшка просто болтает, на него чага упала, когда мы мимо шли.
— На меня не падала чага… — попытался возразить Дюшка.
— Это на меня чага упала, — тут же сказал Марк. — А Анька ее слайсами нарубила и в чай. А я кашу сделал с салом. Давайте есть. Каша с салом — это еда!
Каша с салом называется кулеш, вспомнил я. У нас никто не готовит, но однажды я пробовал его в гостях.
У Марка было вкуснее. У него вообще, кажется, имелся кулинарный талант. Настоящий кулинарный талант. Когда вкусноту можно сделать из любых простых вещей. Сало, лук, пшено, помидоры. Я съел две тарелки. И съел бы третью, но Дюшка и Марк уже подобрали весь котелок и даже стенки хлебом вычистили. Обожрались и отвалились, только от комаров отмахивались.
А Анна не ела. Она сидела на пне, держала в руках розы. Сидела себе и розы в руках держала.
— А я там гробницу раскопал, — сообщил Марк лениво. — На высоком. Рядом тут.
— Что за гробницу? — не понял я.
— Ага, гробницу. — Марк облизал ложку. — Там сосну повалило, а из-под корня черепки. Я копать стал и ножик выкопал. Древний нож. Им убивали оленей.
— Какая могила-то? — спросил я.
— Там древних людей хоронили. — Марк почесал ложкой затылок. — Они уже разложились, от них и щепок не осталось.
— Могильник, — пояснил Дюшка. — По берегам их полно, тут и неолитические стоянки есть. То есть если нож нашелся, то, наверное, железный век, да?
Дюшка поглядел на Анну. Анна сидела с розами, журавлик лежал комком в моем кармане.
— Не знаю, — ответила она. — Может быть.
Я сел на чурбак.
Я понял почему. Мне тут уютно было, место хорошее, его словно вырвали из еще лучших мест и закинули к нам. Но на самом деле это не из-за леса, это из-за Анны. Почему-то я с ней себя очень уверенно чувствовал. Рядом с Анной…
Рядом с ней можно было просто сидеть.
Она сидела на пне и молчала в обнимку с розами. Это у нее главное качество, рядом с ней хорошо. Рядом с ней можно пропустить день и не чувствовать, что он прошел зря.
Она мне нравилась, но и всё, Дюшка, похоже, в нее влюбился с ушами, и это неудивительно, в нее сложно не влюбиться. Но я вот не влюбился. Мне с ней хорошо. Она была как соль. Зачем думать о соли, соль просто есть. И глаза как янтарь.
Дюшка посмотрел на Анну. Анна сидела, лицо в розах. Пожалуй, красиво. И всё. Она сказала Дюшке «спасибо», и всё.
— Пойдем посмотрим могилу, — предложил Марк. — Это интересно.
Дюшка еще раз взглянул на Анну:
— Пойдем посмотрим.
И они с Марком отправились на высокий берег.
Анна закрыла глаза.
Мне тоже нечего было на поляне делать, незачем, я тут лишний, Анна, розы, река, а я уже не совпадал, поэтому я отправился за Дюшкой и Марком. Пусть она побудет с розами. А я могу и на первобытную могилу посмотреть. Ей важней с розами.
Могила, кстати, ничего себе оказалась, глубокая. Мы стояли по краям и смотрели вниз. Яма, деревяшки какие-то гнилые. На самом берегу, почти на краю. Еще немного времени пройдет, и река эту могилу окончательно подмоет.
— Скелет фрагментирован, — сказал Марк. — Ничего не осталось, костяные иголки. Вот это еще осталось.
Он протянул на ладони черные кругляшки, четыре штуки.
— Они звенят внутри. — Марк сжал пальцы и потряс кулаком.
Кругляшки глухо брякнули. Марк засмеялся.
— Зря ты ее раскопал, — сказал Дюшка. — Могила все-таки… Плохая примета.
— Это интересно. — Марк снова побрякал. — И нож нашел. Нож в палатке, сейчас покажу.
— Плохая примета, — повторил Дюшка.
Марк перепрыгнул через яму. Над нами каркнула ворона. Дюшка вздрогнул, задрал голову и отшагнул к реке.