Звездолет с перебитым крылом
Шрифт:
— Какие еще грузовики? — растерянно спросил Дюшка.
— С трубами, — ответил я. — Одни с трубами, другие с бревнами. Сто лет прошло, а никаких звездолетов нет. Не построили. Луну — и ту не освоили, только трубы и бревна.
— Почему? — растерялся Дюшка. — Почему Луну-то не освоили?
— Да мало ли почему? Двигатели не разработали. Или топлива не хватает. Или делать там нечего.
— Как это нечего?! — возмутился Дюшка. — На Луне полезные ископаемые…
— Да их и на Земле полно, — перебил я. — Зачем на Луну тащиться?
— Ты не понимаешь! — взволновался
— Да не нужно никому твое пространство, — ответил я. — И без него всем хорошо.
— Врешь! — Это Дюшка почти выкрикнул, тряхнул букетом, потом опомнился и снова прижал его к себе.
Губы у Дюшки побелели, на меня он уставился злобно, как на закоренелого врага. И тут же снова покривился от боли.
— Да брось, Дюш, подумаешь, папаша отлупил, — сказал я. — Не бери в голову. Ерунда ведь?
— Ну да, шомполом! Какая уж ерунда…
— Он тебя шомполом отлупил?
— Он подтяжками сначала собирался, — усмехнулся Дюшка. — Отщелкнул левую, а она ему в лоб саданула. Я рассмеялся, а он сразу за шомпол.
Я не знал, что сказать. Папаша Дюшки иногда, бывало, срывался, но чтобы шомполом…
— Он меня как-то шомполом лупил уже, — вспомнил Дюшка. — Я в бочку с рыбой насыпал песка, не помню зачем… Но тогда это за дело было, а сейчас…
— Ты же пятнадцать рублей у него упер, — напомнил я.
— Я не упер, я одолжил. Я ему сразу пообещал, что отдам. Устроюсь на подсеку и отдам, там по тридцать рублей платят. Но он и слушать не стал, отщелкнул шомпол от карабина и отходил.
Дюшка снова поморщился, стоять ему было явно неудобно. А сидеть он вообще не сидел.
— И из-за этого ты решил удрать в будущее? — спросил я.
— Да не. — Дюшка помотал головой. — Не из-за этого. Подумаешь, шомполом отлупил… Я ему потом сам по шее настучу… Нет, я не из-за этого. Просто… тут скучно.
Скучно ему. Смотри-ка ты.
— Тут ничего интересного, — сказал Дюшка. — Мы с тобой живем в самом начале настоящего времени, все только-только начинается, и мы можем не успеть.
Теперь уже я покривился. Вот лично я особо никуда не торопился, куда мне не успевать-то?
— Тебе плевать, а я могу не успеть на рейс, Вадь! Я могу не увидеть ничего, а я хочу увидеть первый звездный старт!
— А с чего ты вдруг решил, что тебя возьмут в будущее? — спросил я.
Позлить захотелось эту жертву научной фантастики. Или позавидовал я. Не, в будущее я не верю, я не дурак. Но Дюшке я все-таки позавидовал немного, тому, что он верит. Хочется верить, когда веришь, как-то приятнее живется. Ну, и букету.
— Вот ты мне мозг компостируешь. — Я постучал себя по мозгу. — Талдычишь: будущее-будущее, а с какой радости будущему тебя забирать? В тебе какая ценность?
Дюшка хотел сказать что-то, но лишь рот открыл.
А я продолжал:
— Ты не гениальный математик, не изобретатель, не поэт и не композитор. Таких, как ты, в любом времени полно, как лягушачьей икры в болоте. С какой вдруг радости будущникам тебя забирать?
— Ты хочешь сказать, что я недостоин? — спросил Дюшка.
— При чем здесь это? — хмыкнул я. — Достоин — недостоин… Ты, как все мы, обычный, никаких талантов особенных. Ну хороший, да, добрый, честный, книжки читаешь. Но если они начнут всех подряд добрых и честных в будущее тягать, там места быстро закончатся. Придется кого-то в другое время отселять.
Дюшка поморщился.
— В будущем всем места хватит, — сказал он. — Потому что там не только на Земле можно будет жить, но и в Космосе. Мы разлетимся по всем планетам, никому не будет тесно! Каждому хватит места…
Уверенным таким голосом.
Разлетимся так разлетимся, мне-то что? Надоел, честное слово…
— Ладно, ладно, я недостоин, — сказал Дюшка. — А почему ты сам не хочешь?
— В будущее?
— Ну да. Это же здорово! Там книги будут прямо по телевизору передавать. А телевизоры будут как книги. И в каждом доме будет такая духовка, в которой еда сама по себе станет приготовляться! И ты туда не хочешь?
— Хочу, конечно…
Сказать ему, что он дурак? Именно дурак, не выдумщик, не фантазер, а дурак. К тому же заигравшийся. Все это было весело, Анна красивая и на гитаре играет, Марк странный, с ними интересно. Но с будущим Дюшка перегибал. Он привык чувствовать себя дурачком, я не привык. Подумаешь, папаша выпорол, что теперь, из-за этого в дурь впадать?
— Ты не веришь, — понял Дюшка. — Оно понятно, ты не веришь. Но я точно знаю, по-другому быть не может.
Еще как может, хотелось мне сказать. Еще как. Мне жаль Дюшку, Дюшке предстояло скоро хорошенько приложиться об лед. Пойдет за своим счастливым билетиком, а окажется, что это не билетик в светлую даль, а билет на автобус до Нового Уржума. И цветы не помогут. Хотя Дюшка сделает вид, что ничего не случилось, он ведь всегда так делает. Ну подумаешь, немного ошибся, до свадьбы заживет.
— А если по-другому будет… — прошептал Дюшка. — Если по-другому… То лучше бы миру вообще сгореть. Я сожгу его… сожгу.
Это он произнес… с ненавистью.
— Чего спорить-то? — спросил я. — Сейчас пойдем к Анне и увидим. Ты подаришь ей букет, а она тебе билет. Только немного непонятно…
— Что тебе опять непонятно?
Дюшка стал разворачивать газету — проверить розы. Упало два лепестка, Дюшка наклонился, поднял и спрятал их в карман. А я своего журавлика в кармане проверил.
— Как ты в будущее проситься станешь, — поинтересовался я. — Подойдешь к Анне и скажешь: «Ах, Аня, возьми меня в свой две тысячи двадцатый год»? Так она на тебя как на дурака посмотрит.
Дюшка пожал плечами.
— Я с ней поговорю, — сказал он. — Она должна понять, мне тут плохо…
— Да так все считают, — перебил я. — Что они не в своем времени, каждый дурак думает, что он достоин большего!
— Но это ведь так! Что они не в своем времени! В «двухтысячный год» — что это не билетик в счастливую даль, — спокойно ответил Дюшка. — И каждый на самом деле достоин большего. Человек, может, и нормальный родился, а время ему досталось плохое…