Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина

Иоселиани Отиа Шалвович

— Что могло случиться? — Она опять попыталась улыбнуться, но вовремя раздумала и посмотрела в сторону выходящих с вокзала пассажиров.

— От кого ты прячешься? Или куда спешишь?

— Домой… Разве мы не идем домой?

— И что?

— Гоча… Я хочу видеть Гочу, Гено… Скорее, а то уйдет автобус.

Гено разглядывал людей, снующих на маленькой привокзальной площади.

— Кто же все-таки за тобой гонится?!

— Потом, потом скажу… — Мака опять заторопилась и побежала к автобусной остановке. — Скорее! Скорее! Вчера он не спал всю ночь, да? Не спал?!

— Спятила она, что ли?.. — пробормотал

Гено и, хмурясь, внимательно глядя на жену, пошел за ней.

Передние места в автобусе были заняты, в середине у окна тоже сидели, сзади же не было никого. Мака забилась в самый угол, туда, где боковые окна почти смыкались с широким задним окном, обеими руками вцепилась в холодные поручни перед собой и уткнулась лицом в локти. Она знала, что Гено не станет спешить и пока есть время, надо что-то придумать. Что бы она ни сказала сейчас, муж выслушает ее и даже сделает вид, что поверил, но потом спросит о чем-нибудь, завтра или послезавтра, — спросит и даст почувствовать, что ее слова он понял не так, как она говорила. Сейчас он не пристанет с ножом к горлу к потерявшейся, напуганной жене — даст ей прийти в себя. За это время она должна что-то придумать, чтобы отвести ему глаза.

Мака приподняла голову… «Отвести глаза?» Нет, не «отвести глаза», а солгать, обмануть…

Гено не появлялся.

«Где он? — Мака выглянула на улицу. — Может, встретил знакомого?»

Было бы хорошо, если б Гено следом за ней вошел в автобус и автобус тотчас отъехал. Или проклятый поезд ушел бы, наконец, дальше… Но куда поедет Тхавадзе? Пока вечером этот же состав не вернется назад, мимо, в Ианиси? Да, так. Он должен уехать… Здесь ему нечего делать…

Гено, наверное, завернул в магазин. Автобус долго простоит на конечной. Гено ни в чем не ошибается, а Мака должна его обмануть. Возможно, она иной раз и скрывала кое-что от мужа, но никогда не говорила неправду. А сейчас должна сказать. Может быть, он потому и задерживается? Знает, что, придя, надо спросить у нее причину странного поведения. Все было слишком явно, и он не может поверить, что Мака просто встала не с той ноги или так уж немыслимо беспокоилась о сыне.

Кто-то поднялся в автобус.

— Гено?

Нет, этот в светлой рубашке, к тому же Гено высок и сухощав. Мужчина поздоровался с Макой — знакомый, но не настолько близкий, чтобы заговорить сейчас с ней.

Ее здесь многие знают.

Мака воровато огляделась.

Вон та, что сидит справа на переднем сиденье, землячка Гено, из одного с ним села, жена заведующего аптекой. Говорят, до замужества она была влюблена в школьного товарища Гено, а потом неожиданно вышла замуж за аптекаря. Ну и что особенного?.. Ничего! Она же не была женой того, первого. Наверное, ее удивило то, что Мака не поздоровалась с ней.

Низко прогудел электровоз.

Мака опять уткнулась лбом в холодный алюминиевый поручень и стиснула глаза, словно могла этим замкнуть свой слух и ничего не слышать.

До отхода автобуса оставалось совсем немного, когда показался Гено. Он нес под мышкой завернутый в газету круг хлеба, и Маке вдруг стало так жалко его, что она не могла даже припомнить, встречала ли когда-нибудь более жалкого человека. Ей сделалось тошно от того, что она любила этого мужчину.

Далекий приглушенный отзвук отъехавшего поезда принес ей крошечное облегчение.

Когда Гено шагнул в автобус, железные ступени заскрипели под его ногами, и Мака тут же очнулась: что сказать?

Что можно сказать, когда муж ждет тебя на вокзале, а тебя все нет, и нет, и нет, потом ты выскакиваешь из вагона и бежишь очертя голову. Он зовет тебя, ты слышишь, но все-таки бежишь дальше, а оглянувшись, смотришь не на мужа, а на окно вагона. Потом просишь, умоляешь поскорее увести тебя с вокзала, и на площади ты не в силах остановиться, потому, видишь ли, что спешишь домой — соскучилась по сыну…

Когда пружины сиденья осели под весом Гено, Мака сжала пальцами металлический поручень и откинулась к стенке машины.

«Что сказать…»

— Задержался, Гено!..

Муж не ответил и косо взглянул на нее.

В автобус поднялся немолодой мужчина с двумя тяжелыми чемоданами и с улыбкой кивнул Гено. Гено взял у него один из чемоданов и поставил в ногах.

— Подвинь сюда, — Мака потянулась к чемодану и волоком подтащила к себе.

Хозяин чемоданов вытирал пот с лица и шеи и, видимо, собирался заговорить с Гено.

— Как Гоча? — глухо спросила Мака.

Гено кивнул.

— Сон приснился ужасный! — Этого она не придумывала, сказала, не придумывая, и содрогнулась. Это была та ложь, которая должна была отвести глаза мужу, она явилась сама, и Маке вдруг опротивело все в автобусе и за его опущенными окнами. Она смотрела вокруг с отвращением, еще не думая о себе, еще не зная презрения к себе. Покорившись Тхавадзе, она воочию увидела это презрение, но не познала его. В ту минуту было невозможно и увидеть, и познать… И сейчас эта неправда, которую она не придумывала, но сказала, которая не принадлежала ей, а возникла вне ее, лишь прозвучав, достигла ее сознания.

— Не жизнь, а одно мучение, — обстоятельно вытерев вспотевшую лысину, проговорил хозяин двух чемоданов — пожилой мужчина с ввалившимися щеками.

Прежде чем обернуться к нему, Гено взглянул на жену. Он слышал, что Маке приснилось что-то страшное о сыне. Но с каких пор она стала верить снам, а если уж сон действительно так растревожил ее, почему она не выбежала из вагона самой первой и не бросилась к нему узнать, как Гоча, не заболел ли? Положим, она не видела Гено и не слышала его крика, но куда же она бежала после того, когда муж, наконец, догнал ее?

Автобус поехал.

На окраине городка в автобус сели новые пассажиры. Одним из них был электромонтер с расплюснутым носом, в надвинутой на глаза кепке. У него и сейчас висели через плечо похожие на серпы скобы с зубьями — «кошки» для подъемов на столбы электролиний. Этот монтер не раз бывал у Маки, но он ни с кем не здоровается, не только в автобусе, а и дома; он даже не спрашивает, что нужно отремонтировать, смотрит поверх твоей головы и не знает толком, с кем имеет дело.

Раз, когда он пришел по вызову, Мака одна хозяйничала в доме. Несколько дней до этого дул сильный ветер, сорвал фарфоровый ролик с оттяжки и перепутал провода на крыше. Мака никого не ждала; она была по-домашнему, в шлепанцах на босу ногу и в ситцевом сарафанчике, таком коротком после стирки, что Мака не показалась бы в нем даже мужу. Никто не окликнул, не позвал хозяев, просто видит она — ходит по двору какой-то мужчина. В ту минуту Мака не вспомнила, в чем она, и вышла.