Звезды на крыльях (сборник)
Шрифт:
Всего в тот день было осуществлено 10 вылетов. В дальнейшем при работе с аэродрома Аскания-Нова ежедневно производилось 10-15 полетов.
26 мая в 11 часов утра Иван Дацко обнаружил в Перекопском заливе у вражеского берега еще пять пароходов под разгрузкой. Перекопский и Каркинитский заливы были взяты под такое строгое наблюдение, что незамеченным не мог пройти ни один пароход. Донесения о движении судов противника почти ежедневно передавались в штаб группы.
В один из дней, видимо с целью разведки, к аэродрому на большой высоте подошел вражеский истребитель. Ему навстречу вылетел Яков Гуляев. Этот скромный застенчивый летчик, с
Яша Гуляев, для начала сойдясь с врагом в лобовой атаке, заставил его показать хвост. Затем обрушил на белогвардейца огонь пулемета. А после этого завертел его в пляске высшего пилотажа. Врангелевец не знал, как выбраться живым. Закончился воздушный бой тем, что вражеский самолет с неестественным креном и большим снижением удрал, пользуясь преимуществом в скорости.
После этого не солоно хлебавшего гостя прилет врангелевских самолетов в район нашего аэродрома надолго прекратился. Эта схватка в небе была характерна отсутствием у противника боевой инициативы. Мы знали, что врангелевские летчики дороже всего ценили свою собственную шкуру. Поэтому отличные новые самолеты мало им помогали. Врангелевцы позорно освобождали небо, стараясь не ввязываться в воздушные бои, которые напористо вели красные летчики-истребители.
Несмотря на широкий размах тяжелых сражений с белопольской армией, указание В. И. Ленина об усилении 13-й красной армии выполнялось. В частности, авиагруппа перекопского направления также усилилась. В конце мая к нам прибыли военные летчики Плониш, Рыков, Былинкин, причем последний прилетел на самолете «Ньюпор»-17. В состав авиагруппы был введен 16-й разведывательный авиаотряд, имевший шесть самолетов. Отряд прибыл по Днепру на барже и приказом командующего начал действовать из хутора Балтазаровский, что в 40 километрах севернее Перекопа. Таким образом, только на перекопском направлении красная авиация имела 14 самолетов. Правда, ввиду интенсивных полетов наша техника - старая летающая рухлядь, построенная в начале мировой войны, - часто отказывала.
…Не забыть солнечное, жаркое утро. Я сидел в прохладной комнате штаба, просматривая разведдонесения о переброске к Перекопу новых сил врага. Раздался стук в дверь. В комнату вошел Соловьев. Кто служил в авиации, обязательно встречал этот тип летчика. Прямой, [125] даже резковатый, немногословный, смелый в бою; летает красиво, с какой-то легкостью и той уверенностью в себе, которая часто ведет к лихому воздушному ухарству. Таких любят летчики и обожают мотористы. Таким был и командир 6-го отряда Иван Соловьев. Я любил его, как честного коммуниста и прекрасного летчика. Уважал за открытый характер, за храбрость, за любовь к полетам. Мне, в прошлом слесарю, был близок этот рабочий паренек, ставший красным летчиком.
По непривычно просительному лицу его догадаться о цели прихода было нетрудно. В то утро на разведку ушли все исправные самолеты. Соловьева в полет я не пустил, так как среди других потрепанных самолетов его «Спад»-7 выделялся особой изношенностью. Было решено в ближайшие дни отправить машину в капитальный ремонт.
– Товарищ командир, один полетик!
– Лицо Соловьева выражало мольбу, он протянул ко мне
– Нет, Соловьев, нервюры на плоскостях прогнили, полотно отходит, по всей обшивке гвозди вылезают. Понимаешь, что дерево и полотно сгнили? К тому же ты на этом гробе еще и «фигуряешь», несмотря на запрет. Не полетишь.
– Товарищ командир, Иван Константинович! За два дня мы с мотористом все сделали. Идите проверьте, все, как с завода. От взлета до посадки пролечу, как утюг: все по прямой и ни одного резкого разворота… Ведь одно заданьице еще осталось!… Можно, товарищ командир?
– Ну, Соловей, лети! Но чтобы ни одного фокуса!
– Так точно, товарищ командир! Как утюжок, ни единого кренчика!
…Все летчики вернулись с задания. Сидели на пожелтевшей траве аэродрома, ожидая Соловьева.
– Во-о-о-н он!
– воскликнул кто-то.
И правда, я увидел на краю небосклона маленькую черненькую мушку, медленно приближавшуюся к нам. У меня отлегло от сердца.
– Что-то высоко идет, - проговорил пожилой моторист.
– Разве Соловушки не знаешь?
– ответил чуть с завистью летчик из молодых.
– Раз что-нибудь ценное разведал - обязательно перед посадкой «крутнет»! [126]
Сказав это, летчик взглянул на меня. «Не крутнет!» - думал я спокойно. И вдруг мы все увидели, как самолет пошел чуть вниз, все разгоняя скорость.
– На мертвую петлю идет - значит разведка ценная, - сказал летчик, не отрывая взгляда от самолета.
«Спад» энергично рванулся в набор высоты. Плавно описал полупетлю. Казалось, на какое-то мгновение замер в верхней точке. И быстрым снижением замкнул круг фигуры. «Лишь бы сел благополучно!» - подумалось мне. Последовала вторая красиво вычерченная петля, за ней третья. И тут при снижении, на выходе из петли самолет резко вздрогнул. Как-то по инерции, сорвавшись с ритма движения, прошел еще и вдруг отвесно пошел вниз.
Парашютов мы не имели. Машина врезалась в степь.
Этот тяжелый урок был учтен молодежью. Люди поняли, что пустое бравирование в воздухе ни к чему. Мое указание о применении высшего пилотажа лишь в случаях боевой необходимости больше ни разу не нарушалось.
* * *
Много лет прошло. До сих пор с глубочайшим уважением я вспоминаю героическую работу мотористов и летчиков, своими руками ремонтировавших моторы и самолеты. Особенно самоотверженной была работа механиков отрядов Сергея Федоровича Матвеенко и Федора Нестеровича Шульговского. Они, не зная сна и отдыха, без конца «лечили хронически больные» самолеты.
В то время мы знали Перекоп лучше всех. Он был близко, и мы ежедневно «висели» над ним. Сверху весь Перекопский перешеек был виден как на ладони. Резко суженный к северу и широкий на юге, он был похож на острие стрелы, вонзившейся в материк с Крымского полуострова.
В первые же дни пребывания в Аскании-Нова я приказал установить на одном из «ньюпоров» фотоаппарат. Под охраной другого самолета «фотограф» несколько раз вылетал на Перекоп. Но снимки оказались неудачными: густые испарения гнилого Сиваша и соленого Красного озера, дымка перекопских низин заволокли перешеек. Из-за плохой видимости много снимков получилось мутными, разобрать на них что-либо толком было нельзя. Казалось, Перекоп не хочет раскрыть своей тайны. [127]