Звонок мертвецу
Шрифт:
— Взгляните, взгляните на меня! — воскликнула она. — Какую мечту, какие иллюзии они мне оставили? Я мечтала о длинных красивых золотых прядях волос, а они побрили мне голову, я мечтала о красивом, женственном теле, а они высушили и сломали его голодом… Они сами заставили меня увидеть, что из себя представляют человеческие существа в действительности, как же я могу поверить в какую-то абстрактную истину, какую-то новую теорию для человеческих существ? Я ему говорила, тысячу раз твердила: нужно бросить все эти попытки устанавливать свои законы, придумывать красивые теории и подгонять под них живую жизнь — тогда люди смогут жить и любить друг друга. Но дай им лозунг, дай им теорию — и игра начинается заново.
Послушай, говорила я ему. Ведь здесь тебе дали все, что у тебя есть, — дом, деньги, доверие к тебе. Почему же ты так поступаешь? А он мне отвечал, что он делает это для людей, для их же блага. Я хирург, однажды они все поймут. Он был как ребенок, мистер Смайли, его вели за руку, как ребенка.
Он затаил дыхание и боялся промолвить хоть слово, боялся нарушить хрупкую нить, атмосферу ее признания, хоть и сомневался в некоторых вещах из того, что она сбивчиво ему говорила.
— Пять лет назад он встретил этого Дитера. В хижине для горнолыжников, недалеко от Гармиша. Фрейтаг потом рассказал нам, что все это устроил тот самый Дитер… да ведь он, этот Дитер, и кататься-то не мог… у него нехорошо с ногами, он калека. Все тогда было, как во сне, и Фрейтаг был ненастоящий, ведь это Феннан окрестил его Фрейтагом, как Робинзон Крузо окрестил своего Пятницу. Дитеру все это казалось забавным, впрочем, мы никогда и не звали Дитера иначе как мистер Робинзон. — Она прервалась, взглянула на Смайли со слабой улыбкой. — Извините, — сказала она. — Боюсь, мой рассказ не слишком последователен.
— Я понимаю, — успокаивающе произнес Смайли.
— Эта девушка… Вы что-то говорили о той девушке?
— Жива. Не беспокойтесь. Продолжайте.
— Вы понравились Феннану, знаете? А Фрейтаг пытался убить вас… За что?
— За то, что я вернулся тогда и спросил вас о том звонке со станции в 8.30. Вы ведь рассказали об этом Фрейтагу, не так ли?
— Боже… Боже мой. — Она прижала пальцы к губам.
— Вы ему позвонили, правда? Сразу после того, как я ушел?
— Да, да. Я так испугалась. Я хотела предупредить их, чтобы они скрылись: он и Дитер. Скрылись и никогда больше не возвращались назад. Потому что знала, что вы все равно их найдете. Если не сейчас, то когда-нибудь все равно найдете. Почему они не могли оставить меня в покое? Они боялись меня, они знали, что у меня нет иллюзий, и единственное, что мне было нужно, — это Сэмюэл, живой и здоровый, чтобы я могла любить его, заботиться о нем. Они держали меня именно этим.
Смайли ощущал, что в его голове начинает беспорядочно пульсировать кровь.
— Значит, вы им тут же позвонили, — произнес он, морщась. — Сначала в Примроуз, но не смогли дозвониться.
— Да, — пробормотала она, — да, правда. Но ведь оба телефонных номера в Примроуз.
— И тогда вы позвонили по другому, запасному номеру…
Эльза отошла к окну, ссутулившаяся и обессиленная.
Но почему-то казалось, что она чувствовала себя теперь лучше: пронесшаяся буря оставила ее задумчивой и даже довольной.
— Да. Фрейтаг был мастер на запасные, альтернативные планы.
— Какой номер был запасным? — настаивал Смайли. Он напряженно, с интересом разглядывал стоящую у окна фигуру женщины, безучастно глядящей в темный сад за стеклом.
— Зачем он вам?
Он поднялся и встал рядом с ней у окна, разглядывая ее лицо в профиль. Голос его сразу стал резким, тон настойчивым и энергичным.
— Я сказал, что с девушкой все в порядке. Мы с вами оба тоже живы. Но почему вы думаете, что все мы останемся в живых и дальше?
Она обернулась к нему, в глазах ее мелькнул страх, она помедлила
— Второй номер был 9747.
— А адрес… вам давали какой-нибудь адрес?
— Нет, адреса не было. Только телефон. Все по телефону. Никакого адреса, — повторила она с неестественным ударением, так что Смайли глядел на нее и гадал: правду она говорит или нет. И он опять вспомнил о том, что Дитер был большим искусником в налаживании связи с агентом.
— Фрейтаг не встретился с вами в тот вечер, когда умер Феннан, не так ли? Он не появился в театре?
— Нет, не появился.
— Он не пришел на связь впервые, правда? Вы запаниковали и ушли раньше, чем кончился спектакль.
— Нет… да, да, я запаниковала.
— Да нет же, вы совсем не паниковали! Вы ушли рано, потому что так было условлено. Ну, так зачем вы ушли? Для чего именно? Я хочу знать!
Она закрыла лицо ладонями рук.
— Вы так и не поумнели? — закричал Смайли. — Вы по-прежнему продолжаете думать, что в состоянии контролировать то, что успели натворить? Фрейтаг убьет вас, убьет ту девушку, он будет убивать, убивать, убивать. Кого вы хотите защитить — девушку или убийцу?
Она плакала и ничего не отвечала. Смайли наклонился к ней ближе и продолжал кричать:
— Сказать вам, почему вы ушли так рано из театра, сказать? Хорошо, я скажу то, что думаю я. Вы ушли для того, чтобы успеть к отправлению последней почти из Уэйбриджа. Он не пришел, и вы не сумели обменяться номерками в гардеробе, разве не так? И тогда вы стали действовать по запасному варианту: вы послали ему свой номерок по почте, и вы знаете адрес, вы его знаете на память, запомнили на веки вечные: «Если случится непредвиденное, если я не появлюсь, вот тебе адрес», — так ведь он сказал? Этот адрес нельзя давать никому, им нельзя пользоваться, его нужно забыть и помнить всегда. Правильно? Говорите!
Она встала и, отвернув от него лицо, пошла к письменному столу, нашла бумагу и карандаш. По лицу ее струились потоки слез. С какой-то агонизирующей медлительностью она записала адрес, рука у нее дрожала и буквально застывала в промежутках между словами.
Он взял у нее листок с адресом, аккуратно сложил его пополам и спрятал к себе в бумажник.
Вот теперь он может приготовить ей чаю.
Она сидела на уголке дивана и держала чашку обеими руками, крепко прижимая ее к груди. Эльза напоминала ему сейчас спасенного ребенка, вынутого из пучины моря. Худые плечи выгнуты вперед, колени и лодыжки тесно сжаты. Посмотрев на нее, Смайли ощутил, что он сломал что-то такое, что трогать было нельзя, слишком хрупким было это что-то. Он почувствовал себя неприличным, грубым мужланом, и его предложение чая — только пустая и неуклюжая попытка оправдаться за свою неосторожность.
Он не мог придумать, что бы ему теперь сказать. Спустя некоторое время она произнесла:
— Вы ему нравились, знаете? Вы ему по-настоящему понравились… Он сказал, что вы умный маленький человек. Я была так удивлена: я никогда еще не слышала, чтобы Сэмюэл назвал кого-то умным… — Она медленно покачала головой. Наверно, это воспоминание заставило ее улыбнуться бледной вымученной улыбкой. — Он любил говорить, что в мире есть только две силы — добрая, позитивная, и злая, негативная. «И что же мне делать? — говорил он мне. — Позволить им уничтожить весь урожай только потому, что они дают мне кусок хлеба? Творчество, прогресс, власть и могущество, все будущее человечества стоит и ждет их у дверей — почему я не могу их впустить?» А я ему отвечала: «Но, Сэмюэл, может, люди и так счастливы — без всех этих вещей?» Но он так не считал.