9 1/2 weeks
Шрифт:
не меняет: нога на ногу, наклонив
торс ко мне и держа мои руки в своих. Я сижу прямо, напряженно, обуреваемая
самыми противоречивыми чувствами; но
разве не так было с того самого дня, как я узнала его? Мне неловко, я краснею,
задыхаюсь, я крайне возбуждена и пьяна,
хотя еще ничего не пила.
Официант совершенно невозмутим. Когда он приносит заказ, я осмеливаюсь
взглянуть на него. Он ничего не
замечает.
– Все внутри
одетый в такой же костюм, как я.
–
Людям вокруг на все наплевать. Но меня очень забавляет, что ты так смущаешься.
Мы идем в ресторан, и когда официанта рядом нет, он держит меня за руки.
Мне трудно жевать, еще труднее
глотать; я пью в два раза больше, чем обычно. Потом мы пьем еще что-то в баре, и
он кладет руку мне на бедро.
Когда мы поднимаемся в номер, он подводит меня к зеркалу и обнимает за
плечи. Мы разглядываем себя: двое
мужчин, один - высокий и чисто выбритый, другой - маленький и бородатый; оба в
темных костюмах, один в розовой
рубашке, другой - в голубой.
– Сними ремень, - говорит он тихо.
Я повинуюсь, не в состоянии отвести взгляда от зеркала. Не зная, что
делать, я сворачиваю ремень. Он берет его и
говорит:
– Влезай на кровать и стань на четвереньки.
Он подходит сзади и расстегивает на мне брюки.
– Спусти их и покажи мне зад.
Я не могу удержаться на локтях. Я стою на коленях, положив голову на
руки, и из моего горла вырываются какие-
то звуки, сама не знаю, что означающие: это не страх, и не желание, точнее, я не
могу отличить одно от другого. Он бьет
меня, закрыв мне голову подушкой, чтобы заглушить мои стоны, потом берет меня
как мужчину. Я кричу еще громче, глаза
мои открыты в темноте. Он входит глубоко в меня, потом останавливается.
Укладывает меня на живот, подсовывает под
меня правую руку, раздвигает мне ляжки. Лежа на мне, снимает с мой головы
подушку, слушает мои стоны. Когда я
осознаю, что мы дышим в одном ритме, я замолкаю, и он едва-едва ласкает меня
рукой. Скоро я начинаю задыхаться. Когда
я кончаю, он снова закрывает мне голову подушкой и тоже кончает. Потом берет
гигиенический тампон и кладет мне между
ягодиц. Когда он его вынимает, тампон весь в сперме и крови. Прижавшись ко мне,
он шепчет:
– У тебя в заднице так тепло, так узко, ты просто себе не
представляешь...
* * *
Иногда я спрашиваю себя, как может боль настолько возбуждать. Почти в то
же время
угол письменного стола. С воем я выскочила хромая в коридор, позвала одну из
сотрудниц и добрых минут двадцать не
могла сосредоточиться на работе, настолько острой и всепоглощающей была боль. Но
когда он причинял мне страдания,
разница между болью и наслаждением становилась не такой явной: это были как бы
две стороны медали. Ощущения
качественно различные, но одинаково сильные и приводящие к одному и тому же
результату. Боль всегда была прелюдией к
наслаждениям, всегда вела, более или менее длинным путем (это могло длится
часами), к оргазму; она становилась для
меня столь же сладостной, столь же желанной, столь же неотделимой от физической
любви, как ласки.
* * *
В дверь стучат. Половина седьмого, я только что вернулась с работы. Я
оставляю дверь на цепочке и приотворяю
ее: это он. В правой руке у него продуктовая сумка, ручка портфеля зажата между
большим и указательным пальцами, в
левой - сверток от Бендела, а во рту - Пост.
Он энергично трясет головой - отчего газета падает на пучок сельдерея, -
чтобы показать мне, что он не хочет,
чтобы я ему помогла, проходит в кухню и ставит на стол сумку с продуктами, а
потом бросает Пост в портфель. Газета
падает с глухим стуком. Он смотрит на меня с важностью и обеими руками церемонно
кладет пакет от Бендела на
неубранную кровать.
– После обеда, - говорит он, видя, что я удивлена и сгораю от
любопытства.
– Надеюсь, ты не ходил по улице с газетой в зубах?
– Нет.
Он добавляет:
– Я взял ее в зубы, прежде чем постучать ногой в дверь. Специально, чтоб
тебя удивить, - и строго смотрит на меня
сверху вниз.
* * *
– Ну, показывай, - говорю я, доев салат.
– Подожди. Ты думаешь это что? Сначала съедим омлет?
– Ваше величество уже не знает, что и сготовить! Опять омлет?!
Он качает головой.
– Тебе он покажется восхитительным. И правда, омлет очень...
– это смесь
свежих овощей, сыра и жареных
шампиньонов, залитая яйцами. Как только мы с ним покончили, я снова говорю:
– Теперь?
– Нет, в самом деле, - говорит он, - можно подумать, что ты никогда со
мной не обедала. А десерт? Есть еще
пахлава.
– Пахлава? После яиц? Какое странное сочетание! Нет, я больше ничего не