А может?..
Шрифт:
Йен обратил внимание на то, что речь девушки была несколько заторможена, и иногда ему казалось, что произносить отдельные слова ей особенно сложно. Но всё это он списал на эмоциональное потрясение.
Сомерхолдер отвернулся и посмотрел на ярко-оранжевое пламя.
— Знаешь, когда у меня начались проблемы с сердцем, Пол, как и ты, часто навещал меня в больнице, и мы с ним подолгу разговаривали абсолютно на разные темы, — вдруг задумчиво проговорил он. — И однажды он сказал мне: «Человеку не даются испытания, которые ему не по силам». И
Нина повернула голову в его сторону, и их взгляды встретились вновь. Йен ловил себя на мысли, что в последнее время очень боялся смотреть ей в глаза, потому что уже не мог найти в них ничего из того, что он так любил в её лучистом взгляде.
— Ты ещё как-то пытаешься оправдать произошедшее? — с искренним изумлением, как будто не веря своим ушам, спросила она.
— Нет, — мотнул головой Сомерхолдер. — Но мы не в силах изменить то, что случилось. И поэтому мне не остаётся ничего, кроме как принять это. Это невероятно трудно и больно, но это нужно, чтобы жить дальше.
Брюнет сделал небольшую паузу, но вскоре продолжил:
— Я проклял тот день — потому, что тогда я потерял своего ребёнка. Но в этот же день я почувствовал себя счастливым — когда узнал, что ты осталась жива.
Нина молчала, и Йен не решался прервать эту паузу, хоть и очень надеялся вновь услышать её голос и, может быть, понять, что лёд тронулся. Но всё было тщетно.
— Мне нужно побыть одной, — наконец произнесла она.
— Нина, может быть…
Закончить фразу болгарка ему не дала.
— Уходи.
В голосе Нины было слышно железо
Йен тихо вздохнул и встал с дивана, понимая, что пытаться в чём-то её убедить бессмысленно.
— Я буду спать на первом этаже. Зови, если понадоблюсь, — напоследок сказал он, но девушка не отреагировала.
Сомерхолдер вышел из гостиной и почувствовал, как у него начинает болеть сердце. Ему казалось, что ещё чуть-чуть — и он сойдёт с ума в бесконечной смене этих беспощадных дней, течение которых теперь приобрело для него совершенно иное значение. Хотелось уснуть, забыться, уйти от этого всего. Йен ощущал себя загнанным зверем в клетке, из которой не было выхода. Он терпел и пытался убедить прежде всего самого себя в том, что совсем скоро всё наладится, но с каждым днём всё отчётливее осознавал, что эти слова не имеют под собой никакого основания: их с Ниной мир рушился, и это не красивая метафора. Это — реальность, которая делала им обоим невероятно больно.
Утро началось как обычно (точнее, ещё пару месяцев назад такое положение дел насторожило бы и Йена, и Нину, но теперь оно было нормой): Йен собирался к Кевину, чтобы забрать сценарий, так как присутствовать на общей «летучке» не смог из-за важной встречи по делам своего благотворительного фонда, Нина, умывшись и приведя себя в порядок, сидела на кухне за столом и что-то внимательно читала, — по всей видимости,
— Нина, мне нужно будет отлучиться по делам ненадолго, — крикнул из гостиной Сомерхолдер, надевая пиджак.
Он и сам не знал, почему вдруг использовал такую формулировку вместо того, чтобы прямо сказать, куда сейчас собирается.
— Хорошо, — едва кивнув, пробормотала Нина, не отрываясь от текста.
Йен зашёл на кухню.
— Даже не спросишь, куда?
Девушка подняла на него взгляд. Глаза были какими-то сонными.
— Зачем? Я тебе не жена, чтобы контролировать каждый твой шаг.
Нина говорила так и раньше, но теперь между этими словами, произнесёнными раньше и сейчас, была колоссальная разница. Ещё два месяца назад Нина могла говорить так потому, что давала Йену свободу: она ему доверяла. Сейчас она сказала это из-за того, что ей было просто безразлично, куда он собирается: ей хотелось как можно скорее остаться наедине со своими мыслями.
Добрев снова опустила глаза в текст.
Сомерхолдер подошёл ближе к ней.
— Нина, тебе теперь настолько наплевать на меня? — спросил он, скрестив руки на груди и облокотившись на столешницу.
— Если ты помнишь, я говорила так всегда, разве нет?
— Говорила, — кивнул брюнет. — Только ты не заметила, что все диалоги между нами сейчас сводятся только к «привет/пока, буду поздно»?
Йен сел за стол рядом с девушкой.
— Нина, пожалуйста, посмотри на меня.
Добрев взглянула ему в глаза.
— Я не могу так больше, пойми меня, — умолял Сомерхолдер. — Я думал, что справиться со всем тем, что произошло в последние два месяца, нам поможет то, что мы вместе. Я хочу быть рядом с тобой, я хочу помочь, но ты не даёшь мне этого сделать.
— Йен, я уже говорила: ты не сможешь помочь, как бы ты этого ни хотел. Мне легче переносить это одной, — ответила девушка.
Йен встал из-за стола и вдруг крикнул, потеряв терпение:
— А что тогда делать мне? Я не могу быть один. Мне нужна ты, понимаешь? Прежняя ты. Не зацикливайся только на своих эмоциях. Я тоже всё чувствую и мне тоже хреново, представь себе! — Сомерхолдер всплеснул руками. — Хоть ты и думаешь по-другому, судя по нашему вчерашнему разговору. Я так скоро свихнусь!
— Йен, просто оставь меня в покое! — воскликнула Нина. — Ты не понимаешь, что только делаешь хуже нам обоим? Я не могу сейчас вернуться в обычный ритм жизни. И не хочу. Свихнуться боишься? Извини, что не оправдываю твоих ожиданий.
Нина снова взяла в руки карандаш и начала просматривать глазами текст, но успокоиться уже не могла и раздражённо отбросила карандаш в сторону. Она закрыла глаза и устало потёрла виски: сильно болела голова.
Сомерхолдер старался успокоиться и взять себя в руки, чтобы скандал не разжёгся с новой силой. Сделать это было нелегко.