А. з.
Шрифт:
Гвоздь не поверил своим глазам:
— Это что такое? — Даже пощупал камни, проверяя, не бредит ли он.
Взял один камень, бросил в колодец. Тихо.
— Не понял.
Бросил ещё один камень. Навалился грудью на сруб и заглянул в шахту. Сява ящерицей шмыгнул Гвоздю за спину, обхватил ладонями щиколотки и с надрывным криком оторвал его ноги от земли. Вот так он замочил отца!
— 24 ~
Максим вскинул голову:
— Кто кричал?
— Сява, — ответил Хирург, глядя в небо и пожёвывая хвойную иголку.
Стараясь избежать лишней нагрузки на больную ногу, Максим встал.
— Куда намылился? — спросил Бузук.
— Посмотрю, что случилось.
— Сява ответил за свои слова, и только. Он своими руками определил для себя меру воздаяния. Так что сиди и не рыпайся.
Максим процедил сквозь зубы:
— Да пошёл ты! Философ… — И поплёлся к углу избы.
В стопах ощущалось сильное покалывание. Колено горело огнём и при сгибании щёлкало. Затылок ныл, в ушах гудели провода, перед глазами расплывался окружающий мир. Умом Максим понимал, что ничем не поможет Сяве, и, честно говоря, не собирался влезать в бандитские разборки. Он просто уже не мог сидеть на месте. Как долго они находятся в аномальной зоне? Час? Два? Три? За оврагом прошло всего несколько минут. Максим не подумал о разном течении времени, когда вёл сюда зэков, до него дошло с досадным опозданием, в какой западне оказался он сам. Единственный выход из этой западни — побег. Но если сидеть, колено окончательно задеревенеет. Надо двигаться. Через силу, через боль. Он говорил себе это всякий раз, когда вставал на ноги, но изнурённый организм требовал отдыха, и Максим валился на траву.
Кряхтя, Бузук поднялся с крыльца:
— Ну что ж, идём. Мне самому любопытно глянуть.
Не любопытство заставило Бузука идти за Максимом, а боязнь, что Хирург позволит проводнику удрать. Гвоздь слишком слаб, чтобы гнаться за беглецом. Сява — беспомощный сосунок, хотя и корчит из себя крутого. Жила куда-то пропал. Хрипатый засел на чердаке, его оттуда никакими коврижками не выманишь. И на происходящее ему, похоже, плевать. Дружок задумал уйти со двора, а Хрипатый даже не дёрнулся. Странно, что он до сих пор держится стаи. В колонии немой волк-одиночка ни с кем не водил дружбу, не примыкал к группировкам и без чьей-либо помощи разделывался с недругами. А тут вдруг прилип.
Бузук засунул руку в карман, стиснул в кулаке складной ножик. Несведущий в тюремных делах человек посмеялся бы: надежда на такое оружие как на ежа. Немногие знают, что на зоне в умелых руках любой предмет становится смертоносным оружием: ложка, расчёска, зубная щётка, украденная на тюремной кухне тёрка… Всего не перечислишь. А тут настоящий нож! Вдобавок к этому, Максим не шёл, а ковылял, и в случае чего Бузук успеет всадить клинок ему между лопаток.
Едва троица скрылась за углом, как стоны под избой сменились бормотанием:
— Снежинки, снежинки на щёчках у Нинки. Застряли в косичках, висят на ресничках, мешают смотреть…
Отложив ружьё, Хрипатый слез с чердака. Возле кустарника валялся смотанный оранжевый шнур. На том самом месте, где недавно полутрупом лежал Гвоздь. Наверное, выронил, когда ему промывали желудок и трясли его как грушу.
Спрятав шнур в карман, Хрипатый прошёлся туда-сюда, надеясь найти ещё что-то. Ботинком поддел лежащую на земле пятнистую тряпицу. Кепка… Двумя пальцами взял её за погнутый козырёк. Повертел в руке, рассматривая. Та самая кепка! Кто её обронил? Свежие разводы крови подсказали: Шнобель. Так вот кто забрал кепку с куста, рядом с которым Хрипатый спрятал брезентовый плащ и резиновые сапоги. А он метался по лесу в поисках того самого куста и осыпал себя ругательствами, что не придумал иного способа пометить схрон.
Хрипатый скрипнул зубами: он взял вещь, которую трогал опущенный! Благо никто не видит. Бросил кепку: пусть лежит там, где лежала. Решив вернуться на чердак, поставил ногу на нижнюю перекладину лестницы и замер, не до конца понимая, что его напрягло. Тишина… Шнобель бормотал считалку, а сейчас молчит.
Присев, Хрипатый заглянул под избу. Шнобель смотрел на него и лыбился разбитыми губами. В глазах читалось: теперь ты тоже «петух». То, что это улыбка и взгляд окончательно свихнувшегося человека, — Хрипатому на ум не пришло. Волна досады и злости ударила ему в голову. Маслено улыбаясь в ответ, Хрипатый пальцем поманил изувеченного оборванца. Тот моргнул отёкшими веками, подался назад и исчез в траве.
Времени на раздумья не было: кореша придут с минуты на минуту. Хрипатый улёгся на живот и пополз.
***
Бузук, Максим и Хирург застыли в растерянности. Сява плакал, уткнувшись лицом в прижатые к груди колени. Рядом стояла бадья, наполненная доверху камнями.
Из колодца доносился голос Гвоздя:
— Молись, чтобы я не вылез! От всего сердца, сука, молись!
Затем там что-то прошуршало, послышалось кряхтение. Гвоздь вновь разразился отборной бранью.
— Это что? — спросил Бузук, с обескураженным видом глядя на бадью.
Сява шмыгнул носом:
— Камни.
Ругательства в колодезной шахте затихли. Видать, Гвоздь услыхал разговор.
— Вижу, что камни, — вымолвил Бузук и завертел головой. Вокруг трава, кусты, деревья. И никаких камней. — Откуда?
Сява кивком указал на сруб:
— Оттуда.
— Бузук, ты, что ли? — прозвучало в колодце.
Не сводя глаз с ведра, Бузук потёр мочку уха:
— Ну я.
— Будь другом, не дай шнырю улизнуть. Я вылезу, спрошу с него как с гада.
Бузук взялся за дужку бадьи и не сумел поднять. Недоверчиво покосился на Сяву:
— Неужели сам достал?
Тот вытер нос рукавом:
— Гвоздь.
— Да ладно… — опешил Бузук. Заглянул в тёмную яму. — А где вода?
— Ну ты даёшь! — возмутился Гвоздь. — А спросить, как твой кореш тут очутился, не хочешь? Тебе плевать, как я? Тебя вода волнует?
— Ты свалился вниз головой?
— Ты издеваешься?
— Если там камни, как ты выжил?
— Мать твою! — рявкнул Гвоздь. — Нету тут камней. И воды тут нету. Тут грязи по пояс. Я чуть не утоп, грязюки наглотался. А ты, вместо того чтобы вытащить другана, балясы точишь.
Бузук покивал:
— Друган, говоришь? Друганы у своих не тырят.
Намёк на фляжку с коньяком, — сообразил Максим.
Сява с удивлённым видом хлопал ресницами. Бузук ждал от своего цепного пса ответа, а тот затихарился.
Хирург придвинулся к Максиму вплотную и прошептал:
— Ведро неподъёмное. Как Гвоздь умудрился его поднять? Он не притворялся, лежал полудохлый, уж я-то в этом разбираюсь. Я был полностью уверен, что он не проснётся. А тут такое…
До слуха долетело шуршание листвы. Ветви кустарника раздвинулись, из зарослей вывалился Жила. Одежда разодрана, лицо в царапинах, в глазах паника.