А. з.
Шрифт:
— Бузук, быстрей!
Братки и Максим поспешили на крик.
— Сюда, сюда, — протараторил Сява, выглядывая из дверного проёма, как из скворечника.
Максим вместе со всеми поднялся на крыльцо и переступил порог.
К потолочной балке привязан шнур, в петле висел Шнобель. Под его ногами в растёкшейся луже лежал перевёрнутый табурет. Пахло прелой соломой, кровью и мочой.
— 25 ~
Сява по-босяцки сплюнул на пол и, глядя на висельника, произнёс авторитетным тоном фразу, явно услышанную в разговоре более умных приятелей:
— Самый проверенный способ распрощаться с жизнью.
Хирург с отстранённым видом отошёл к окну и уставился в проём между досками. Бузук и Жила молчали. На их физиономиях читалась растерянность. Максим тоже подметил некоторые странности. И тоже молчал, хотя так и подмывало спросить: «Как ему удалось?»
Бузук засунул ладони в карманы. Стараясь не ступать в лужу мочи, поддел ногой табурет и исхитрился установить его под Шнобелем. «Ловко!» — подумал Максим и вновь переключил внимание на детали, которые лишь подтверждали догадку: зэк повесился не сам.
После смерти человека его тело немного удлиняется — известный факт. Однако ботинки висельника не доставали до сиденья. Значит, Шнобель, стоя на табурете, даже на цыпочках, никак не мог накинуть себе на шею петлю. И уж точно не сумел бы обмотать шнуром потолочную балку. Ему попросту не хватило бы роста и длины рук.
Похоже, к такому же выводу пришёл и Бузук. Он потоптался возле стола, пытаясь разглядеть на столешнице отпечатки подошв. Наверняка предположил, что Шнобель забрался на стол, чтобы смастерить виселицу, и оттуда спрыгнул. В голове Максима мелькнула подобная мысль, но её он сразу отмёл. Тот, кто бесповоротно решил покончить с собой, не ищет трудностей. Вокруг полно подходящих для этой цели деревьев. В той же избе оконный проём заколочен досками. Использовать верхнюю доску намного удобнее и проще, чем балансировать на краешке стола, чтобы дотянуться до того места, где сейчас привязана к балке верёвка. Шнобель — истощённый, искалеченный уголовник, а не циркач.
Максима удивила ещё одна деталь: безупречный висельный узел. В колонии все умеют вязать такие узлы?
Проведя по волосам растопыренной пятернёй, Бузук запрокинул голову и посмотрел на шнур:
— Сява, это тот самый обрезок, который я тебе дал?
— Вроде бы.
— Как он оказался у Шнобеля?
— Не знаю, Бузук.
— Что значит «не знаю»? Я дал тебе обрезок, потом дал моток.
— Ну да.
— Моток ты привязал к колодцу.
— Ну да, — кивнул Сява.
— А обрезок куда дел?
— Вернул тебе.
Бузук повернулся к Сяве:
— Ты ничего отдавал.
— Да нет же, вспомни.
— Ты ничего не отдавал! — повторил Бузук, чётко выговаривая каждое слово.
— Наверное… — Сява поковырялся в ухе. — Наверное, я оставил у колодца. А Шнобель, когда сдристнул со жратвой, упёр и верёвку.
— Чтобы набить брюхо и повеситься?
— Ну откуда я знаю, Бузук? Он вылез из-под дома с той стороны. Пробегал мимо колодца, вот и зацапал.
Жила потерял терпение:
— Что-то я не врубаюсь… К чему эти расспросы? Этот мразота испоганил хату! Где мы будем спать? Под кустом?
— Хрипатый! — крикнул Бузук. — Поди сюда!
Затрещала садовая лестница. Скрипнули ступеньки крыльца. Придерживая на плече ремень ружья, Хрипатый переступил порог избы и с удивлением уставился на висельника.
— Ты что-то видел? — поинтересовался Бузук.
Хрипатый мотнул головой.
Бузук нахмурился:
— Совсем-совсем?
Хлопнув ладонью себя по груди, Хрипатый указал на потолок и сложил ладони домиком, как бы говоря: «Я был на крыше». Прижал палец к уголку глаза и поочерёдно указал на присутствующих. «Я наблюдал за вами».
— И ничего не слышал?
Хрипатый притронулся к уху и снова указал на братков. «Я слышал вас».
Бузук в задумчивости потёр подбородок и направил взгляд на Жилу:
— Говоришь, заблудился?
— Кто? Я? — переспросил Жила.
— Ты.
— Да, наверное, пошёл не в ту сторону.
Бузук прищурился:
— А мне видится другая история. Ты думал, что порешил Шнобеля. Обшманал его. Потом приныкал рюкзак…
Жила расправил плечи. В его глазах появилось нечто мерзкое, отталкивающее. Царапины на побелевшем лице налились кровью. Голос проскрежетал как железо по стеклу:
— Я быстрее сдохну, чем что-то возьму после опущенного.
— …вернулся сюда, а тут Шнобель, — продолжил Бузук. — Ты сдрейфил, что он тебя сдаст, и бегом за верёвкой. Или она лежала у тебя в кармане, и ты сидел в кустах и ждал удобного случая. Тебе подфартило: мы ушли со двора, Хрипатый залез на крышу.
— Русским по белому говорю: я не трогал рюкзак и не трогал верёвку, — произнёс Жила, еле сдерживая злость. — Шнобеля трогал исключительно ногами. И вообще, я не видел этот чёртов рюкзак. Шнобель успел спрятать.
Бузук указал на потолок:
— Как он, маломерок, достал до балки?
— Это ты у нас мастак загадки разгадывать.
— Как он, с отбитыми мозгами, завязал висельный узел?
— Да что ты ко мне пристал? — взвился Жила.
Хирург не проявлял интереса к разговору. Хрипатый отступил от Жилы на пару шагов, давая понять, что считает его грязным. Максиму хотелось выйти на воздух. В избе нестерпимо воняло чем-то прокисшим. От брёвен тянуло морозным холодом.
— Короче, братва, — сказал Жила. — Вы как хотите, а я сваливаю.
— Скатертью по жопе, — кивнул Бузук.
— А за обвинения, Бузук, ещё ответишь.
— Не тебе с меня спрашивать, нерукопожатный.
Сява быстро смекнул, что теперь у Бузука остались только два верных подельника: он и Хрипатый. Паренёк раскраснелся от осознания собственной важности, горделиво выпятил грудь и высокомерно фыркнул:
— Давай-давай, вали, пока тебя на болт не усадили!
Жила обвёл приятелей звериным взглядом и направился к двери. Максим лихорадочно соображал, как остановить его. Если зэки рассорятся и разбредутся кто куда, если зона выпустит кого-то из-под своего контроля, то всё, чем пожертвовал Максим, окажется напрасным. За смерть Андрея все должны понести наказание. Все! И он тоже, ибо не защитил и не уберёг.