Абонент вне сети
Шрифт:
Провалив вступительный экзамен, Юра выпил со мной пива в баре «Бочонок» и заявил, что открывает с отцом ларьки, потом магазины, а через пяток лет у его яхты будет собственный причал в Монте-Карло. Но папу, как назло, уволили из министерства, и он глухо затосковал на даче. Юра остался без финансовой базы. Он все реже покидал «Бочонок», его все чаще угощали друзья. На улицах дробились водосточные трубы и лица прохожих, ибо вид проносящихся мимо иномарок был невыносим, как для нищего невыносимы образы счастья.
Он непременно нашел бы работу в бригаде коллег
– Я – лох, – просто сообщил Тихонов, плюхнувшись на стул в прихожей.
То же самое он минуту спустя сообщил по телефону Булочнику.
– Гриша скоро подтянется, – поставил он меня в известность, попросил сигарету и уставился телевизор, где полицейские тащили в каталажку Бивиса и Бадхэда. Любимые всей страной дебилы вопили: «Это не круто, баклан, мы не хотим остаток жизни теребить на нарах свои перцы».
Он покурил и рассказал, как человек его круга может потерять репутацию. Все пошло не слава богу, когда вместе с ним в кабину лифта зашла дама с мопсом на поводке.
– Вам какой этаж, молодой человек? – поинтересовалась она.
– Десятый, – соврал Юра.
Он изобразил подобие кашля и отвернулся в угол лифта, чтобы женщина не запомнила его орлиный нос. На четвертом этаже кабина остановилась, и пожилая сеньора оставила его наедине с собственным страхом. Когда Юра нажимал кнопку с цифрой «8», он заметил, что у него трясутся руки. «Пройдет, – уверял он себя. – Все настоящие мужики однажды делают это».
Выйдя из лифта, он решил, что успокоится, если покурит. Нервно поджег беломорину. Из окна лестничной клетки он видел соседний подъезд, где несколько минут назад получал от Булочника последние инструкции.
– Значит, запомни, – говорилось ему, – в хате он один будет – сто пудов. Пантелеич полчаса назад заходил к нему, попросил хлеба. Он точно один. Пантелеич живет с ним на одной площадке. С этого момента он смотрит в «глазок». Если кто-то придет, Пантелеич это обязательно увидит, встретит тебя на лестнице и даст отбой. Вообще, этот барыга непуганый дверь открывает без вопросов. Ну а если он всё-таки напряжется, скажешь, что тебя прислал Лимон, на рынке – пожар, и он срочно нужен. Дойти, что Лимон мог позвонить, он не успеет, закипешует. «Глазка» у него нет. Откроет – вырубишь, для тебя это не проблема. Мебели в хате минимум, бабки ты быстро найдешь. А этого скотчем свяжешь – и в ванну. Скотч-то не забыл?
– Не забыл.
– Эх, – по-жегловски напрягся Булочник, – мне бы с тобой пойти. Так ведь он меня знает, видел с Пантелеичем. Да, полено у него, я слышал, классное – «Панасоник». Не забудь. Сумок у него дома навалом должно быть, барыга все-таки. Ну, с Богом. Держи.
Булочник передал Юре блестящий «браунинг». Пистолет был настоящий, но давно сломанный, а обоймы в нем не было вовсе. Но выглядел ствол солидно, прибавлял уверенности, хотя прибавил бы и сроку в случае неудачи.
Юра впервые в жизни так рисковал. Он полагал, что это не страшнее драк с поножовщиной, коих он пережил десяток. Но это был совсем другой, стыдливый страх человека, который готов за дешево рискнуть оставшимся полувеком жизни. Пока Юра курил сигарету на лестнице приговоренного челнока из Пскова, ему, конечно, приходила мысль, что рискует он зря. Что не всё так плохо: и пиво можно пить не каждый день, и «Беломор» нормально курится, если привыкнуть. Да и деньги можно заработать без пистолета. Вспомнились выходные дни с родителями из детства, мамины блины с джемом на завтрак. Это был вкус счастья, который он смыл разбавленным пивом и перестал ценить.
Этажом ниже хлопнула дверь, и чьи-то тапки зашуршали по лестнице к мусоропроводу. Мысли ушли из головы, в которую ударила кровь. Ждать больше нельзя, бежать позорно. Юра глубже надвинул лыжную шапочку на глаза, непослушными руками снял пленку с пластыря и наклеил его себе на нос. Затем достал «браунинг» и обреченно шагнул к квартире барыги.
Юра нажал на кнопку звонка и услышал его резкий сухой треск. Сердце выдавало пять ударов в секунду. Когда за дверью послышались шаркающие шаги, Юра ощутил прострел внизу живота. Нечто похожее он чувствовал, когда, не в силах совладать с желанием, мастурбировал в своей комнате средь бела дня, а за незапертой дверью слышались шаги родителей. Шарканье стихло, клацнул замок, и на Юру удивленно уставился небольшого роста паренек лет двадцати пяти. Видимо, он не сразу рассмотрел в мутном коридоре замаскированное лицо визитера, и замешательство Юре сошло. Вместо того чтобы снести щуплую фигурку отработанным кроссом, Тихонов схватил парня за волосы и приставил к его голове пистолет.
– Кто дома? – задал он идиотский вопрос.
– Мама, – пролепетала жертва.
Где-то в глубине Юриной души страх сломал плотину воли еще до того, как он представил испуганные глаза грузной пожилой женщины, разминавшей тесто на кухне. Плохо сознавая происходящее, он отпустил волосы парня и бросился на лестницу. Перепрыгивая через ступеньки, он сам не заметил, как оказался на улице. Только тут он обнаружил, что всё ещё сжимает в руке «браунинг». Спрятав его в карман, он с полкилометра несся по дворам многоэтажек, скользя на подтаявшем льду.
– Диллинджер, – прокомментировал я. – Однозначно.
Как нам и обещали на выпускном вечере, жизнь после школы выдалась непредсказуемой. Сын дипломата, как голодный бездомный урка, разбойничает по наводке худосочного гопника – кто мог такое предположить? И я решил осторожно открыть ему глаза на личность Булочника.
– Гриша вообще талантливый организатор, но лучше с ним просто пиво пить, чем дела лихие водить, – вещал я. – Один его бизнес очень нехорошо закончился. Тебя девушки когда-нибудь кидали?