Чтение онлайн

на главную

Жанры

Адвокат философии

Варава Владимир

Шрифт:

90. Что такое вера?

Этот вопрос почти не возникает за его якобы очевидностью и понятностью. Слово «вера» – одно из наиболее частотных не только в религиозном лексиконе. Есть некая априорная убежденность в том, что без веры нельзя жить, что сущность человека – в вере. «Главное – верить», – говорит обыденное сознание, совершенно не задаваясь вопросом о смысле и содержании этого понятия. Возникает подозрение, что аналитические работы о вере отсутствуют (есть лишь апологетические трактаты). Психология здесь не в счет, поскольку в ней все «духовные» явления имеют оно и то же происхождение. Даже в философии (в критической по отношению к религии философии) речь идет, как правило, о критике «предметов веры» (Бога, чудес, аскетизма и т. д.); наличие самой веры, способности верить не подвергается сомнению (потому что верить можно не только религиозно). Мы же хотим поставить под сомнение не предметы религиозной веры, но саму веру как таковую, заявив, что в человеческом духе, в духовном мире человека отсутствует такое явление, состояние, качество, способность, модальность, как вера. «Маловерие» – несуществующее явление. В любом случае, когда говорят вера, то всегда имеют в виду нечто другое, другие состояния (реально существующие): доверие, уверенность, знание, надежда, желание, чаяние, воление, стремление, хотение, предположение, устремленность, обетование. Ряд при желании можно продолжать. За всеми этими понятиями стоят реальные душевные силы и способности человека. За понятием «вера» нет ничего, кроме веры. В случае с верой имеет место классическая «натуралистическая ошибка»: говоря о вере, всегда имеют в виду нечто другое. Парадоксально то, что сам Бог реальнее веры в Бога. Есть Бог, но не может быть «веры в Бога». Есть мир, но не

может быть веры в мир. Есть человек, но не может быть веры в человека. Во всех этих случаях чаще всего речь идет о доверии либо об уверенности. Без веры действительно не может существовать – но не человек, а язык. В языке концепт «веры» имеет значимую семантическую функцию; это – «семантический фантом», то есть не существующее реально явление, обладающее понятийной силой собирать духовные (в религиозной терминологии) или метафизические (в философской) способности и проявления человека. На что всегда может поступить возражение, что это «лингвистическая деконструкция языкового концепта», в то время как в действительности, в реальной жизни есть чувство и состояние, которое называется верой. Сильна еще вера в веру! Если и можно говорить о чем-то реально существующем применительно к вере, то только о «вере в веру». Разоблачение веры не есть злонамеренный и кощунственный акт, происходящий по «сатанинскому наущению», здесь нет никакого нигилизма и святотатства. Это, если хотите, продвижение к большей нравственности, к большей истинности. Но разве обладающие «верой» хотят истины?

91. Кто носитель заурядного мышления?

Часто употребляются такие словосочетания: «обыденное мышление», «массовое сознание», «здравый смысл». Можно встретить и более откровенные формулировки: «плебейское мышление», «чернь», «толпа», «мораль рабов». Это разные обозначения неэлитарного сознания, неаристократического духа. Они охватывают широкие пласты людей, объединяемых одним – невзыскательным (если не сказать низким) взглядом на вещи, иначе – дурным вкусом. Это характеристика представителей низших социальных групп, интеллектуальный уровень которых невысок, как невысок и уровень художественной одаренности и талантливости. Однако деление людей на «элиту» и «массы» устарело в эпоху глобального кровосмешения страт, реально разделяемых лишь экономическими показателями. Вообще, элита в своей массе давно уже утратила аристократические черты, став в лучшем случае «образованной чернью». Сейчас нужно думать о том, что действительно духовно, а не экономически разделяет людей. Нужно говорить о «заурядном мышлении», главной отличительной чертой которого является нефилософичность. Представитель заурядного мышления может обладать мощным интеллектом, богатым воображением, огромным творческим дарованием, талантом и быть даже гением! Он может быть порядочным человеком в нравственном отношении, верующим – в религиозном. Это может быть очень умный человек с обширными знаниями, эстетически развитый человек с тонким вкусом, глубокий знаток искусства и культурный эрудит, известный ученый и первоклассный богослов, выдающийся политик, достигший успеха финансист, блестящий писатель, гениальный композитор или художник, тонкий психолог – знаток человеческой души. Это может быть богатый, успешный, сильный и здоровый человек, многократный чемпион мира. Этот человек может быть кем угодно! Он может быть даже религиозным подвижником и святым. Но главное, что все его дарования и способности не являются препятствием для заурядного мышления, которое характеризует лишь одно – неспособность к открытому и честному философствованию. На одной чаше весов – философия, на другой – все остальное. Именно поэтому по-настоящему великое – столь редкое явление.

92. Почему бессмысленно и безнравственно спрашивать и рассуждать о «жизни после смерти»?

Вопрос о том, что будет «потом», «там», то есть за гранью наличной жизни, совершенно неправомерен, поскольку проистекает из неверной презумпции обязательного «конца». Но конец концу рознь. Да, жизнь имеет видимый конец. Об этом мы можем судить, видя, как умирают люди, другие люди. Но этим сущностная картина жизни не исчерпывается, поскольку жизнь как таковая не исчерпывается ни «началом», ни «концом». И не только потому, что «начала» и «концы» сокрыты от человека, но и в силу того, что жизнь выше этих определений. Жизнь настолько загадочна, что полагать ее конечной и мыслить о том, что там «дальше», крайне недальновидно, если не сказать безумно. Непонимание сущности жизни здесь и теперь, что есть философская близорукость, порождает вопрос о том, что «там». Как будто что-то может разрешиться «там»! Почему? Зачем? Для чего? Не желая напрягаться на наличное, мы переносим все вопросы в «потустороннее». Причем неважно: в потустороннее религиозное или потустороннее научное. Научное «ничто», или абсолютная смерть, тоже есть определенное «там»; это тоже потустороннее. Научная, материалистическая смерть – отрицательная трансцендентность, скорее даже нулевая; она так же бессмысленна, как и религиозная «жизнь» после смерти, то есть положительная трансцендентность. Неважно: смерть после смерти или жизнь после смерти. Главное, что «после» смерти. А вот это «после» как раз и невозможно для жизни: для нее никакого «после» нет. Философское понимание бытия снимает проблему «после» в любом ее виде (научном или религиозном). Думая о «после» как о самом важном, мы снимаем с себя и ответственность за происходящее, и возможность его более глубокого осмысления, напрочь убиваемую всяким постулированием «после». «После нас хоть потоп» (максима атеизма) или «Да приидет Царствие Твое» (максима религии) равно аморальны, поскольку равнодушны к наличному и существующему и совершенно беспомощны перед ним. Вот почему размышления о «жизни после смерти» бессмысленны и безнравственны.

93. Почему религия не решает проблему смерти и секса?

Несмотря на сложившееся впечатление, что религия существенно вовлечена в эти проблемы, именно они (с одной стороны, крайне физиологичные, а с другой – исключительно «духовные») религией по преимуществу обходятся стороной. Физиологичность их в том, что смерть производит минимально привлекательное и максимально отвратительное тело, а секс – наоборот; в смерти имеет место наиболее ущемленная и ущербная физиологичность, практически сведенная к нулю, уничтоженная материальность, в то время как в сексе именно материальность, физиологичность, телесность достигают своего пика и расцвета. Секс – торжество физиологичности, однако за счет духовности, а смерть – фиаско телесности за счет максимального раскрытия духовности. «Выпустивший дух» в смерти (труп) сакрализуется, обретает ореол таинственности и святости, перед которым испытывают неподдельный священный и благоговейный ужас и трепет. Да и сама смерть, ее приближение, приход – некая кульминация метафизического торжества: здесь таинственность бытия достигает своего вершинного измерения. Это духовная сторона смерти. Секс дает нечто противоположное: здесь максимальное проявление физиологичности (оргазм) обратно пропорционально духовности. Оргазм – пик биологичности и фиаско духовности. В нем цель стремления никогда не оправдывает себя; при достижении желаемого природа дает резкий откат если не в сторону отвращения и разочарования, то, по крайней мере, в сторону безразличия. Биологическое и духовное разошлись в сексе без гарантии встретиться в любви. Это драма человека любящего, человека хотящего. Драма, которую решить нельзя, но проигнорировать можно. Однако, решая ее, пускай болезненно и мучительно, с бесконечными «пробами и ошибками», человек все же раскрывает для себя нечто существенное. Религия игнорирует именно метафизическую сторону смерти и секса, видя в них законное и закономерное проявление и итог человеческой греховности. Разница лишь в том, что в одном случае закономерная греховность, достигшая своей кульминации в смерти, подлежит «ритуальной обработке», а в другом, в сексе, – абсолютного отрицания и порицания. В сущности, религии нечего сказать по поводу двух «предельных» состояний, состояний наиболее «греховных» и в силу этого наиболее человечных, интересных и важных именно для человека, и потому она проходит мимо этих феноменов, оставляя человека неуспокоенным и неудовлетворенным по поводу главных в его жизни событий.

94. Имеет ли смысл спрашивать о смысле боли и страдания?

С медицинской точки зрения, безусловно, не имеет. Здесь спрашивать о смысле значит спрашивать о причине, поскольку эти состояния здесь оцениваются как ненормальные, как патология, то есть как болезнь. А заболевание всегда имеет причину; так мыслится с медицинской точки зрения. И неважно, как трактовать саму причину болезни: как нарушение равновесия или средство приспособления. В любом случае болезнь и боль – вещи неприятные, взывающие единственно к избавлению от них. По мере нарастания боли и страдания происходит как раз убывание смысла. Смысл (и связанное с ним все ценное, умное, благородное) как бы радикально отрицается, перечеркивается, убивается болью. Боль парализует смысл, страдание раскрывает смысловую пустоту боли и, соответственно, смысловую пустоту существования. Страдание обессмысливает жизнь, парализуя радость и волю к жизни, то есть к действию, поскольку жизнь, как правило, отождествляется с действием. Поэтому единственный смысл для человека разумного в том, чтобы воспринять боль как сигнал к необходимости действий по избавлению от нее. Медицина как раз и есть системное отрицание ценности боли и страдания. С религиозной точки зрения все совершенно наоборот. Именно боль и страдания

имеют смысл, поскольку они есть нормальные для ненормального (греховного) состояния человека. Боль и болезнь всегда нужно если и не искать, то, по крайней мере, приветствовать, поскольку в них – духовный итог или всей прожитой жизни (если это смертельная болезнь), или какой-либо ее части. Болезнь для религии имеет высшее ценностное значение, поскольку это трансцендентный сигнал («знак свыше»), который нужно принимать с благодарностью и с пониманием как средство к исправлению и спасению. Возможно, сильная ценностная нагруженность страдания в религии и ослабляет боль, чего нет в нерелигиозном случае. Это распространяется не только на физическую боль, но и на душевную. Восприятие и душевной, и физической боли через ценностную, то есть промыслительную, призму снимает остроту боли, давая возможность ее вытерпеть без особых проклятий и разочарований. А значит – сохранить благочестие, необходимое для «спасения». Философия может предложить иное по отношению к смыслу боли, нежели медицина и религия. Но абсолютное большинство существующих философских теорий идет или за наукой (гедонизм), или за религией (аскетический стоицизм), потому именно эти наиболее распространенные побочные ветви философии также не могут ничего предложить. Они лишь обосновывают гуманизм медицины или аскетизм религии, а значит, не раскрывают возможностей философии как философии. Однако именно философия как раз имеет свой подход к боли и страданию. Во-первых, нужно сказать, что нет ничего в медицине и религии, чего бы уже не было в философии; во-вторых, именно в философии есть то, чего никогда не будет в медицине и религии, – собственно человек и человеческое переживание боли. Но об этом, чтобы не быть лицемером, нельзя говорить.

95. Почему так сложна и одновременно так проста жизнь?

Если оставить в стороне невероятную иррациональность жизни как таковой, не позволяющую точно составить о ней более или менее ясное и отчетливое представление, которое было бы усвоено всеми или хотя бы большинством, то можно сказать, что в одной конкретной жизни конкретного человека постоянно происходит столкновение разнородных целей и ценностей, делающих задачу гармонизации жизни просто невозможной. Человек, с одной стороны, стремится к тому, чтобы жить – и не просто, но наиболее комфортно с его точки зрения. Такова прагматика жизни, взывающая к непрестанному труду в «поте лица». Что сложно само по себе. Но еще добавляется ощущение, периодически возникающее в душе всякого человека, самого невзыскательного в этическом, интеллектуальном и эстетическом плане, что «все не так», «все не то». Появляется чувство тщетности, бессмысленности, ненужности происходящего и всех суетных забот о жизни и ее устроении. Оно возникает не в результате неудач или от усталости, но само по себе, беспричинно. Это страшно. Причина есть, но она слишком далека от понимания. Она в том, что к человеку приходит ощущение духовной несделанности, неприятное чувство того, что жизнь проходит, а упускается самое важное, не сводимое к заботам текущего дня. Что это, понять трудно, потому и раздражение, и досада, и гнев, и тщетные попытки «духовного обновления», «начинания сначала» и прочее. В таком свете любая жизнь есть неудавшаяся жизнь. Такова метафизика жизни. Когда сталкиваются прагматика и метафизика жизни, то непонятно, чему отдаться в полной мере. Полностью отдаться прагматике не дает метафизика, а полностью отдаться метафизике не дает прагматика. Происходит «экзистенциальная замотка» человека, наступает «психологическое утомление» и часто «нервное истощение». Причину порой совершенно невозможно понять. Но есть спасительная простота жизни – чудный подарок Провидения, которая сама, без всякой нашей помощи и вмешательства, все как-то решает и распределяет. Блаженное умиротворение и успокоение от того, что все так легко, ясно и понятно, к тому же правильно и мудро, всегда приходит к человеку. Поэтому человечество все еще существует, как существовало всегда и будет вечно существовать, несмотря на абсурд и невозможность.

96. Почему лицемерие есть сущность «человека социального»?

Именно потому, что человек есть нравственное существо в своей исконной чисто человеческой природе. Нравственное начало настолько сильно и глубоко в человеке, что это поистине его фундаментальная характеристика. Но человек есть также существо общественное, поскольку он обречен на общение и общее. В силу того что глубоко нравственное существо обречено на общение, общественная мораль обречена на лицемерие. Лицемерие неизбежно возникает, когда возникает другой человек. Не понимать этого значит вообще ничего не понимать. Все бесконечные этические обласкивания «другого» есть более тонкое и изощренное интеллектуальное лицемерие. Другой может быть только другом, но в социуме друзей нет, там лишь «коллеги». «Коллегиальная мораль», в которой не этические друзья, но бесконечно чужие и другие, то есть коллеги, вот эта мораль и может существовать только за счет лицемерия. Иного просто не дано. Либо ты несоциальный друг, либо социальный коллега. В социуме действует только общественная мораль, в которой лицемерие становится единственной нормой взаимоотношений между людьми. Нравственно человек в социуме уже погиб, такова моральная (или аморальная) аксиома. И в этом трагедия человека, выйти из которой невозможно. Либо ты становишься лицемером, умертвляя в себе живое нравственное начало, либо сохраняешь нравственность, но погибаешь от лицемерия социума. Это что-то наподобие смертельной болезни смертного человека; человеку и так умирать, а тут еще невероятное ускорение данного процесса. Именно здесь, а не в каких-то иных пластах, истинная причина социального неустройства жизни, всегда сопровождающего человека, которое он пытается исправить, вновь и вновь впадая в самые разные утопии.

97. Что значит «не знать»?

Велико значение незнания в жизни человека. Как эвристический принцип незнание способствует достижению большего знания; такова всеобщая логика роста научного знания. В философии все иначе: здесь незнание – не стартовый импульс, приводящий к увеличению и расширению области познания, а искомое состояние, в некотором роде вершина и предел понимания, которого в принципе может достичь человек. Самое важное здесь – честное признание своего абсолютного незнания всего. Именно всего, поскольку фрагментарное знание отдельных фактов не в счет; никогда никакое «количество» не переходит в «качество», потому что речь идет совсем о других вещах. Лишь опустившись в глубины полного гносеологического смирения, человек получает дар немотивированной радости от наличия неразгадываемого и непонятного смысла, компенсирующего незнание и непонимание сущего, давая волю к жизни; просто волю к жизни как жизни, не предполагающей ни научных свершений, ни творческих достижений, ни религиозных подвигов.

98. В чем истинное достоинство женщины?

Проблема женщины (вернее, с женщиной) в том, что она одновременно двоякое существо. По видовому признаку женщина, безусловно, человек, но по своей духовной, ментальной сущности женщина человек особого рода; она – женщина, чем уже все сказано. Что отражается на особенностях ее физиологии и психологии, которые на бесконечность отдаляют ее от мужчины, составляя одновременно предмет бесконечного сличения и страстного влечения. Вот эта непостижимая смесь «человеческого» и «женского» в женщине и есть самая большая женская проблема; она же – ее достоинство, которое раскрывается при правильном воззрении на женщину, заключающемся в том, чтобы в женщине видеть женщину, а не мужчину. Женский вопрос к тому же – философский вопрос, поскольку объективность и беспристрастность со стороны мужчин достижимы лишь тогда, когда чары женского эроса блекнут перед пепелящим огнем эроса философского. Что не значит, что мужчина-философ не чувствителен к женщине; он может быть более чувствителен, чем не-философ, но он знает ограниченность женской власти, о чем сообщает ему философия. И понимающий описанное выше понимает истинное достоинство женщины, то есть понимает, что остается в женщине истинно привлекательного, когда философский логос разоблачает «женскую логику».

99. Как возможен мир?

Важно задуматься не только над тем, как возможен мир с космологической, то есть с естественно-научной, точки зрения, но с точки зрения смысловой, то есть духовной и культурной. Духовный универсум человечества – такая странная смесь различных мировоззрений, языков, религий, культур, традиций, ценностей, что совершенно непонятно, как это все может уживаться в одном смысловом пространстве бытия. Здесь разнообразие скорее contra уникальности человека, нежели pro. Оно не позволяет прийти ни к какому существенному и серьезному единству. Все бывшие и существующие единства (политические, религиозные, социальные, культурные и прочие) – псевдоединства; ни одному из них не суждено более или менее прочного и стабильного бытия. Все они обречены на гибель, поскольку насквозь проедены социальным лицемерием. Гибель империй – дело времени; дело вечности – взирать на это с высоты своего нравственного превосходства. Также и существующие общечеловеческие ценности – пародия на единство. Единственное единство – единство разнообразного человечества без всякого единства, что вовсе не есть единство. Но человечество едино, что очевидно. Так в чем же подлинное единство всего человечества? На этот вопрос еще предстоит ответить человечеству. По крайней мере, предстоит отвечать, задуматься или, лучше всего, удивиться.

Поделиться:
Популярные книги

Огни Аль-Тура. Единственная

Макушева Магда
5. Эйнар
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
эро литература
5.00
рейтинг книги
Огни Аль-Тура. Единственная

Идеальный мир для Лекаря 13

Сапфир Олег
13. Лекарь
Фантастика:
фэнтези
юмористическое фэнтези
аниме
5.00
рейтинг книги
Идеальный мир для Лекаря 13

Всплеск в тишине

Распопов Дмитрий Викторович
5. Венецианский купец
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
5.33
рейтинг книги
Всплеск в тишине

Сердце Дракона. Том 11

Клеванский Кирилл Сергеевич
11. Сердце дракона
Фантастика:
фэнтези
героическая фантастика
боевая фантастика
6.50
рейтинг книги
Сердце Дракона. Том 11

АН (цикл 11 книг)

Тарс Элиан
Аномальный наследник
Фантастика:
фэнтези
героическая фантастика
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
АН (цикл 11 книг)

Совпадений нет

Безрукова Елена
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.50
рейтинг книги
Совпадений нет

Физрук 2: назад в СССР

Гуров Валерий Александрович
2. Физрук
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Физрук 2: назад в СССР

Возвращение Низвергнутого

Михайлов Дем Алексеевич
5. Изгой
Фантастика:
фэнтези
9.40
рейтинг книги
Возвращение Низвергнутого

6 Секретов мисс Недотроги

Суббота Светлана
2. Мисс Недотрога
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
эро литература
7.34
рейтинг книги
6 Секретов мисс Недотроги

Восход. Солнцев. Книга X

Скабер Артемий
10. Голос Бога
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Восход. Солнцев. Книга X

Приручитель женщин-монстров. Том 7

Дорничев Дмитрий
7. Покемоны? Какие покемоны?
Фантастика:
юмористическое фэнтези
аниме
5.00
рейтинг книги
Приручитель женщин-монстров. Том 7

Ваше Сиятельство 2

Моури Эрли
2. Ваше Сиятельство
Фантастика:
фэнтези
альтернативная история
аниме
5.00
рейтинг книги
Ваше Сиятельство 2

Темный Лекарь 5

Токсик Саша
5. Темный Лекарь
Фантастика:
фэнтези
аниме
5.00
рейтинг книги
Темный Лекарь 5

Он тебя не любит(?)

Тоцка Тала
Любовные романы:
современные любовные романы
7.46
рейтинг книги
Он тебя не любит(?)