Адвокат философии

Варава Владимир

57. Насколько серьезны философские вопросы?

Серьезность философских вопросов не измеряется моментальным практическим эффектом, как это может быть с другими вопросами. Серьезность философских вопросов особая; не требуя не только быстрого, но и вообще любого ответа, философские вопросы свидетельствуют о наличии «живой жизни» в человеке. И это очень серьезно. Вся громада человеческой жизни во всех ее измерениях и проявлениях (и личностных, и общественных) держится на тонкой нити абсурда, постоянно обрывающейся и разрушающей привычный уклад существования. Поэтому «плохие» вещи (суицид, терроризм, коррупция, нигилизм, любые патологии и перверсии) – неизбежные спутники человеческого существования! Задним числом всегда находят рациональное объяснение случившемуся и принимают меры, наказывая виновных. Так работает социум, по-другому он не может. И потому социальная жизнь всегда нестабильна, несмотря на колоссальные усилия всех вместе взятых «людей доброй воли» наладить и благоустроить социальную жизнь. Философия уже заранее знает об этом и этому не удивляется, поскольку область ее удивления распространяется на другие вещи. Но философские вопросы сколь серьезны, столь же и опасны. Для нормальной, то есть обеспеченной, жизни философия не годится.

58. В чем ценность философии?

Философия дорога тем, кому дорого стремление к истине. Истина не всегда совпадает с моралью, что создает драматичную проблемность существования. Истина бытия – это

еще и возможность удивления перед чудом бытия, а оно есть наша главная надежда и радость, в свете которой меркнут все иные (нефилософские) перспективы жизни. Вот в чем ценность философии.

59. В чем состоит философская забота?

Время от времени духовные институты культуры настолько «загоняются» в своем мифотворчестве, что загоняют человека в тупик, выбираться из которого помогает философия. Не дать себя обмануть никому, освобождаться из плена мифологических построений культуры, прорываться к подлинному бытию – таково внутреннее дело философии, ее служебный долг, ее забота. И в то же время именно философия раскрывает ценность абсолютной беззаботности и беспечности человеческого существования, поскольку философия озабочена высшим и предельным, в свете которого меркнут все житейские заботы человека. Всегда можно вернуться к житейскому, но вот отвратиться от него, увы, – не всегда.

60. Какой возраст более подходящ для философии?

Есть мнение о несовместимости молодости и философии, о том, что философия – удел исключительно зрелости, если не старости. Есть и другое мнение: философская дерзость присуща исключительно молодости, когда жива фантазия, сильны мечты и нет страха перед жизнью. Его сторонники с подозрением смотрят на человека преклонных лет, все еще страстно увлеченного философией. (Но ведь не менее странно выглядит и молодой человек, размышляющий о смерти и о смысле жизни.) Есть мнение, что философия вообще не зависит от возраста, как она не зависит от языка. Конечно, важна мысль, приобретенная в ходе жизни, но важны и смелость, отчаянный порыв. Есть опасность, что отсутствие опыта может быть фатальным для глубокой мысли (она требует точного выражения); и есть также опасность утратить задор по мере накопления опыта. Нужно признать, что возраст не имеет большого значения для философии, как не важны иные эмпирические свойства (например, знания или природная склонность). Для философии важен не возраст, а настроенность – настроенность на философию. Философствование происходит в особых состояниях – состояниях захваченности философией, то есть немыслимых, невозможных, высших и предельных. Для вхождения в них не нужны ни возраст, ни знания; в этом смысле нельзя научиться философии, как можно научиться чему угодно (даже писать стихи). Но философии нельзя выучиться, нельзя дорасти до нее. Философия случается или не случается, и возраст тут ни при чем.

61. Действительно люди бы не стали философствовать, если бы не было смерти?

Как велик соблазн сделать смерть условием философствования! Чуть ли не очевидно, что философствование появляется тогда, когда разум сталкивается с неизбежностью смерти, и катастрофа сознания порождает философию. В таком случае философия предстает как нечто вынужденное, проистекающее из ущербности существования в качестве компенсации неполноты человеческой природы. Сознание, разум, воля оказываются зажатыми в смертные тиски, из которых стремятся во что бы то ни стало вырваться. Вырываясь, человек обретает закалку существования в конечном мире, навык смертного бытия. Но есть ли это философия? Имеет ли это отношение к философии? Можно надеяться, что философия возникает не только как реакция на смерть, но также из более глубоких состояний, связанных скорее с нечто, а не с ничто. Бытие, чье таинственное стояние есть причина метафизического изумления человека, – больший повод для философствования, нежели смерть. Можно предположить, что, если бы не было смерти, власть философии была бы абсолютна; тогда человеческое бытие, которое не должно было бы отвлекаться на вынужденную заботу о сохранении, созываемой угрозой смерти, совпало бы полностью с философствованием. В этом смысле смерть не побуждает к философствованию, но отвлекает от него. Только вечное стояние вечного и бесконечного бытия, абсолютно неподвластного никому и ничему, и есть самое главное изумление – причина философии. Ссылка на животных, у которых нет философии, потому что нет знания о смерти, несостоятельна именно потому, что у них нет механизма понимания; нет знания не только о смерти, но и о бытии. Осознание бытия, присущее только человеку, рождает философию, для которой самое непостижимое и таинственное и есть бытие.

62. Кто враг философии?

Практически все является врагом философии. Враг философии тот, кто считает, что мир естественен, и тот, кто считает, что мир сверхъестественен. Враг тот, кто думает, что можно определить добро и зло, красоту и безобразие. Враг тот, кто, в конце концов, знает, в чем смысл и цель жизни человека и как можно их достичь. Враг и тот, кто знает, что такое человек. Враг философии поэтому сам человек, потому что человеку свойственно и философствовать, и никогда не доводить философствование до предела, свойственно останавливаться на полпути, а то и вовсе отворачиваться от философии.

63. В чем главная опасность философии?

Философия в действительности не такое уж безобидное и безопасное занятие, как думают те, кто полагает философию «теоретизированием», «спекуляцией» и «заумью». Некоторые даже считают, что само влечение к философии является показателем какой-то патологии. Действительно, какой нормальный человек будет размышлять о смысле бытия всю жизнь, называя это своей профессией? Можно, конечно, иногда задуматься о чем-нибудь «таком», но чтоб всерьез и на всю жизнь! Кем же нужно быть, чтобы быть философом?! Какое странное и неуместное занятие, так не совместимое с тем, что зовется нормальной жизнью?! Наверное, нельзя ответить на вопрос, почему действительно одни (коих абсолютное большинство) только на время становятся философами, вынужденные каким-нибудь внезапным катастрофизмом, жизненными обстоятельствами (смерть, любовь, несчастный случай, смертельная болезнь), а другие являются философами по преимуществу. Причина еще в том, что философия – опасное для жизни занятие. Жить по канонам нормальной жизни можно, лишь не философствуя. Философия в действительности может стать оружием парализации жизни, поскольку только философия знает, как лишить жизнь смысла, и знает, что жизнь не имеет смысла (причем не абстрактно-теоретически, а жизненно-практически). Философская методология есть разоблачение человеческих мифов о жизни, среди которых миф о смысле жизни является наиболее распространенным. Лишение жизни этого главного мифа чревато психологической, духовной и физиологической катастрофой как личного, так и социального уровня. И человек знает об этом. Потому и отвращается от философии всеми доступными ему средствами, предпочитая жить не в истине, а в комфорте. Точнее, в душевном комфорте, который достигается тогда, когда власть какого-либо рационального мифа о жизни напрочь отбивает ум и совесть. Вот почему философия традиционно так гонима.

64. В чем главный парадокс философии?

Хорошо известно: где опасность, там и спасение.

Мощнейшее философское оружие разрушения может стать инструментом созидания человеком самого себя. Парадокс философии в том, что жить человек может, лишь не философствуя, но в то же время он не может жить, не философствуя. Может быть, здесь речь идет о разных смыслах философии? Вообще о разных философиях? Нет, философия одна и та же на все времена, не бывает двух разных философий. И вот одна и та же философия оказывает столь радикально различное влияние на жизнь. Это действительно так; парадокс философии возвращает человеку его парадоксальность: отвращаясь и убегая от философии, человек всегда прибегает к философии, чтобы просто существовать. Дыхание философии есть дыхание жизни. Но кроме такой опасно-безопасной парадоксальности парадоксальность философии проявляется в том, что это – самое ненужное и в то же время самое необходимое дело в мире. Занимаясь философией, человек занимается как бы ничем, чем можно и вовсе не заниматься, поскольку в жизни есть гораздо более важные, серьезные и насущные проблемы. Можно сказать, что философия здесь подобна музыке. Зачем музыка? Для эстетического наслаждения преимущественно. Однако философия – не музыка, поскольку человек может обойтись и без эстетического наслаждения. Без всего может человек обойтись – без науки, без религии, без искусства, но без самого себя он обойтись не может. Он может быть никем, но не быть собой – не может. И не просто потому, что ему хочется быть, а потому, что бытие есть его долг. Это – самый невынужденный долг, ведь никогда нельзя обосновать необходимость существования. И все же понятно, что существование это – не прихоть судьбы, не случайность, не иррациональная и злая воля, не природная закономерность, не сон, не игра, не иллюзия. Существование – это серьезно. Человек хочет быть человеком – достойным человеком. Подлецом, мерзавцем, негодяем он быть не хочет. Он им может, конечно, быть, но не хочет, потому что – хочет быть человеком. А быть человеком значит быть хорошим человеком. Вот почему нужда в философии нескончаема. И вот почему философия не нуждается в защите и оправдании; сам человек, если он хочет быть человеком (поскольку он не может быть никем иным), всегда будет прибегать к философии и только к философии как к самому твердому, безусловному, надежному и последнему пристанищу.

65. Чего же хочет философ?

Интерес представляет, конечно, «чистый» философ, а не философ-ученый, философ-богослов, философ-писатель и прочие представители околофилософской деятельности. Что нужно философу, чего хотел бы он, каким бы мог быть философский мир? Философ не претендует на абсолютную истину в любом ее изводе (научном или религиозном), он не хочет познать высший смысл, познать Бога или изменить действительность. Он не ставит перед собой цели переделать мир, поскольку точно не известно, что такое мир. И это не лукавое увертывание от действий, направленных на переустройство несовершенства мира; это – наиболее честный и трезвый взгляд на существующее положение вещей. Мы недостаточно знаем мир, чтобы считать абсолютно истинным и оправданным наше радикальное намерение по отношению к миру, в чем бы оно ни заключалось (радикальное переустройство или резиньяция). Социальное реформаторство или отшельническая аскеза – по ту сторону подлинного интереса философа. В то же время философ – не гедонист-одиночка, не индивидуальный пользователь мудрости для личного духовного усовершенствования. Философу равно отвратительны и подлость конформизма, и глупость утопизма. Если бы мир был миром, в котором окончательно бы воцарились сытость, благодушие и равнодушие, такой мир философ скорее хотел бы уничтожить, чем переделывать. Слава Богу, мир не таков! Философ острее других чувствует боль и несправедливость и страдает от них, именно страдает. Ибо философия есть в числе прочего мудрость, рожденная страданием. Но страдание не обязательно приводит к нравственному совершенствованию. Человек, испытавший бездну страданий, не обязательно становится совершеннее, человечнее: страдание может озлобить, ожесточить. Оно равно может быть помощью и препятствием на пути человека к человеческому, но чаще всего это судьба. Задача философа в том, что он почему-то хочет, чтобы человек стал человеком – вопреки (или благодаря) страданиям и судьбе. Задумавшись над тем, что такое человек во всей глубине и проблемности этого вопроса, человек становится философом. Становиться философом значит становиться человеком, а становиться человеком значит становиться философом. Это процесс, на пути которого всегда много препятствий. Неизвестно, что происходит с теми, кто умирает, так и не став философом. Но поскольку абсолютное большинство именно так умирает и умирало всегда, все же можно надеяться на собственное непонимание в этом вопросе – и на то, что смерть на самом последнем острие жизни человека совершает таинственное действо превращения нефилософов в философов. Потому что нельзя уйти в смерть не философом: жить можно, а умереть нельзя. Какова цена этого последнего философского мига, мы знать не можем. Это еще одна проблема, вопиющая неразрешимость которой добавляет веса в философскую копилку человека. Философ, как никто иной, понимает относительность и неистинность всех человеческих представлений, чего бы они ни касались. Но при этом он, как никто иной, жаждет абсолютного, стремится к нему порой ценою своего благополучия и даже жизни. Ни скепсис, ни пессимизм, ни тем более релятивизм и цинизм не свойственны философу, который ищет только одного – истины. И если он узнает, что истины нет или она недостижима, он все равно не оставит своего безнадежного дела.

66. Что такое философское очищение?

Как много в философии не-философии, как всегда много не– философии! Мы так привыкли к научному, религиозному и заурядному образу философии, что упустили главное: наличие коренной, нерасторжимой связи философии и человека, философствования и наиболее человеческого в человеке. Мы привыкли к некоему каноническому образу философии, с которым отождествляется философия, но с которым живая жизнь философии не имеет никакой связи. И когда этот сформированный в недрах науки и религии канонический образ философии пришел в упадок, наступили апатия и скепсис, повлекшие за собой убеждение в смерти философии, в ее ненужности. Такое настроение есть настроение разочарованности в философии. И в этом настроении есть своя правда. Действительно, рационалистическая философия пришла в упадок; но нужно видеть и понимать, что стоит за упадком рационалистической и идеалистической философии. За ним стоит упадок науки и религии, научной и религиозной картины мира. Рационалистическая философия была последней надеждой религии и науки спасти себя, свое положение, свою метафизику. Они пользовались услугами философии, которая прошла унизительный круг, будучи их служанкой. И когда пришло время освобождения философии (и она действительно освободилась), это нанесло смертельный удар поддерживающей науку и религию философии. Однако появилась новая опасность пленения, на этот раз – пленения искусством и культурой. Здесь главное понять, что с упадком рационалистической философии произошел закат догматизма в философии, закат догматической философии, то есть той философии, образ которой был придуман наукой и религией и навязан массовому сознанию в качестве непреложной истины о философии. Борьба за философию, за чистоту философии, за очищение ее от научно-религиозной и всякой иной культурной примеси и есть бытие философии. Эта борьба в конечном счете означает борьбу за человека.