Agape
Шрифт:
Лёгкая хриплость прошла; вернулось прошлое звучание его голоса. Я наблюдаю за тем, как он делает пару глотков, и думаю: с Али они различаются. Он пьёт, а Али нет. Бутылка полупуста. Видимо, давно он так уже сидит около океана один. Лишь странный блеск мечется в его глазах, лишь лунные тени холодно ложатся на лицо. Обилие общих тем лежит пропастью перед нами, и в итоге получаю лишь:
– Неужто ты такая же святоша, как и Али, что и от виски откажешься? – спросил он, отхлёбывая ещё глоток. – В этом вы уж точно с ней не похожи.
Я взглянула на бутылку, точно впервые видя
– Хороший виски, – сказала я.
– Ещё бы, – посмеялся Дилан. – Чистый, свежий, отвратительно здоровый вкус. Очень отчётливый. Чувствуешь?
– Чувствую, – поморщилась я.
– Всё. Я думаю, для такой нежной особы с сегодняшнего вечера хватит крепких напитков, – пробурчал он.
– Я не наивная принцесса, Дилан, – я сделала ещё один глоток, прежде чем отдать бутылку.
– Ну, хорошо, – усмехается он.
Ощущаю, как румянец разливается на щеках и шее; ощущаю, как алкоголь поджигает плоть изнутри. Настойка действует безотказно, и я делаю вывод, что Дилан мне приятен, несмотря на странность в его поведении.
– Нам надо обязательно встретится, – неожиданно предлагает Дилан. – Алиша много рассказывала о тебе.
Разве я прямо сейчас не являюсь свидетелем желания молодого человека стать ближе? Разве я вижу рентгеновский снимок (вот ключицы, вот фаланги пальцев) тёмного и отчётливо видимого сквозь волны плоти, увязшего в туманах условностей его острого желания вклиниться в ход жизни.
– Давай сперва просто пойдём вместе внутрь? – выдыхаю я с улыбкой в попытке избавится от разного рода мыслей. – Ты пьян, как и все в этом доме. Выделяться мы не будем. И так или иначе Али познакомит тебя ближе со всеми остальными.
Дилан запускает пальцы в волосы, поправляя их и пытаясь подчинить своей воле. Такие мягкие, непослушные.
– Пьяны в этом доме все, кроме Али, – отшучивается он в ответ; с противоположным полом мне всегда было проще находить общий язык, чем с женщинами. – Но признаюсь, что это восхитительное предложение.
Направляюсь к двери дома по мягкому, холодному песку и выныриваю из линяющей ночи, которая уже лишает объёмности листья и, словно взамен, одевает гвоздики и розы недалеко от нас в слабое сияние, очарование, какого в них не было днём. Заходим в дом и останавливаемся. Всё же что-то неизведанное было в Дилане, тянущее под языком, как дежавю. В нем присутствует такое необычное сочетание чего-то старомодного и метафизического, альтруистического.
– Пойдём-ка сразу к Али, – перекрикивает он громкую музыку. – Я презираю обывателей, – добавил он так же громко, но всем вокруг было плевать; только я услышала его мысль.
– Почему? – наивно спросила я, хотя отлично поняла его мысль, ведь сама чувствовала это всю жизнь.
Дилан откровенно объяснился, и я поняла, разделила душою каждое его слово:
– В их головах только лишь языческие ценности, – начал он. – Они забавляются на вечеринках, подобных этой, описывают в книгах быт. – Они ни к чему, по сути, не стремятся и не хотят меняться из-за гордости, которую называют культурой.
– То есть тебе по душе Ницше, источник катаклизмов двадцатого века, – издевалась я, когда недалеко от нас кто-то уронил горшок с несчастным цветком, и донёсся аморальный треск.
– Я хотел бы очистить человечество от языческих ценностей.
– Будто бы тебе так хорошо знакомы высокие ценности.
– Нет. Их невозможно постигнуть до конца. И я не осознаю до конца. И меня тоже тяжело понять до конца. Я знаю лишь это, – Дилан не кричал более, а говорил спокойными интонациями, но я все равно его слышала даже лучше, чем если бы он кричал. – А ещё я знаю, что Алиша и Логан такие же, как и мы с тобой. – Его карие взгляд был удивительно прозрачен. – И что они будут рады увидеть нас сейчас.
Я поняла его намёк, но замерла; оглянулась, прикидывая, кто же это он такой – Дилан Барннетт; прикусила щеку и кивнула в ответ.
Я взяла его руку и, переплетая наши пальцы, плавно проскользила вместе с ним сквозь группки в сторону гостиной. Дилан сжал мою ладонь; его кожа была тепла, пусть и неизвестно, сколько Дилан сидел на берегу до того, как я пришла.
– Возможно они просты, но также возможно, мы обесцениваем их страдания, – сказала я, пробегая мимо книжного шкафа.
– Да, быть дураками сейчас просто проще всего, – уперся Дилан.
***
– Ну а ты тут каким образом очутился? – взвизгивает Али, все ещё находясь в его объятьях.
– Мы нечаянно встретились на берегу, – объясняю я вместо Дилана нашей просветлённой. – Дилан устроил себе романтическое свидание с бутылкой виски.
– Это уж точно, – засмеялся он.
Зед подошёл к нам и поцеловал меня в висок, спросил что-то мимолётно, и я ответила. На долю секунды в глазах Дилана проскальзывает желчь, моментально растворяясь в глади Тихого океана. Я не чувствовала никакого мерзкого стеснения, наоборот – приятное возбуждение. В голове пронеслось, мол, делай все так, словно это во сне, а не в реальности.
Остаток вечера мне было интересно наблюдать за Зедом и его новыми личностями, которые он раскрывает перед теми или иными людьми по мере необходимости. С незнакомцами я была так холоден, учтив, а с близкими – просто душка.
5
Грейс
Рассудок слегка затуманен алкоголем; смущение прошло, сменившись вкрадчивым любопытством. В этом доме посреди блаженной ночи настойчиво, маняще и лживо собралась толпа; и нашлась лишь одна сила, движущая ею; вовсе уж не такая разумная сила; она переменчиво кренилась, покачивалась из стороны в сторону. Она не вдохновлялась на подвиги торжественными обрядами и песнопениями, а лишь являлась редким талантом позирования каждого и каждой в ней. Видя сладкие муки, горькие радости, нежные страдания и приятное отчаяние других, я наблюдаю за Диланом, а он за мной, за другими приятелями. И все взгляды – сияющие, угрюмые, любопытные, восхищённые, вызывающие, манящие – обращены на него, потому что его наряд двадцатых годов прошлого века и весь его облик выдают в нем поклонника часа веселья, часа удовольствий.