Agape
Шрифт:
– Вы видели погром в ее комнате, она защищалась! – вскрикиваю я; это вопрос справедливости.
– Она могла это устроить и сама.
«Что вы за подонки», – подумала я. Но чего я могу ожидать от семидесятилетнего шерифа, который занимается вышиванием крестиком на рабочем месте? Такой уж это городок (ведь даже если со мной произойдёт беда, я тоже не обращусь к властям). Я помню, как однажды заявила в полицию о краже, на что шериф мне ответил: «Я более чем уверен, что тебе это просто кажется. В моем городке никогда никто не крадет друг у друга» – вот что сказал мне престарелый сотрудник. «Милочка, отоспись, и утром найдешь потерянное. Твой юный ум фантазирует». Некомпетентные
Звёздная ночь
“Тело, душа, ум. Телу принадлежат ощущения, душе – стремления, уму – основоположение”. Ночь чувствовала себя раздавленной этой мрачной тишиной и красотой предрассветного часа, чувствовала, что хочет быстрее увидеть её вновь. Ночь помнила каждое начало и каждое падение.
Грейс
Я оказываюсь в просторном коридоре. Холодной свет освещает всё по периметру, а железные стулья вдоль стен пусты. Скользкий белоснежный кафель под ногами неожиданно для меня является поводом к новой картинке перед глазами – первый раз, когда я видела Викторию. Это был семейный вечер, и она стояла прямо напротив окна с ослепительным дневным солнечным светом. Единственное воспоминание о моей сводной сестре – тот вечер. То красное платье так шло ей, а сейчас… Виктория мертва. Так странно. Мы не были близки; теперь уже у меня есть второе о ней воспоминание – бездыханное свисающее тело в полуметре над полом.
Мы проходим в общее отделение; здесь больше людей. Следователь, допрашивавший меня, скрывается в одном из многочисленных кабинетов. Подписываю бумаги, озираясь по сторонам. Небольшая группка выходит из помещения на улицу, и вот я посреди всей суеты замечаю знакомое лицо. Хоть кто-то в этом абсолютно бредовом мире! Спасаюсь от кошмара действительности, бросаясь на его плечи, не контролируя себя и проявления чувств. Дилан слегка отшатывается назад, не ожидая такой силы от меня. И вот колебания проходят, мы вместе останавливаемся на месте.
– Я понимаю, тебя ранит случившееся, – шепчет близкий друг Али.
Чувствую единственную горячую слезу, опускающуюся по моей щеке ниже. Обвиваю рукой его шею, а Дилан осторожно прикасается ладонью к моей спине, где-то прямо между лопаток. Такие успокаивающие прикосновения от почти что незнакомца. И вдруг, сражённая неуловимыми силами, поймавшими меня врасплох, я ударяюсь в слезы. Я стою и плачу, плачу, ничуть не стыдясь своих слез, и они бежали по щекам.
– Нет, я.... – замолкаю на мгновение, вдыхая взахлёб воздух, как спасение. – Мне должно быть больно, но я видела её лишь дважды в жизни. И это был второй раз. Возможно, мои слезы и неоправданны. – Мы замолчали. – Я просто впервые со времени гибели отца столкнулась со смертью снова, – озвучила я свои мысли прямиком из дома Виктории вслух.
Ещё одна слеза, но теперь уже тонкая и тихая, опускается в тот момент, когда я отстраняюсь от Дилана. Обнаруживаю карие глаза, а моя рука локтем всё ещё опирается об его плечо. Он изучает мои черты со скорбью в глазах, а я ощущаю его дыхание. Кроме трагедии, внутри самой себя обнаруживаю дрожь и воздух в диафрагме; по крайней мере, я перестала задыхаться. Но Дилан встрепенулся, отозвав свои несказанные слова, и я в ответ отстраняюсь.
***
Ночь, переходящая в утренние часы. Мы вместе сидим на железной, жёсткой скамье.
– Виктория оставила хоть что-нибудь? – бормочет Алиша, вопрошая Дилана, перегнувшись через меня. Я вновь облокотилась о его плечо от невероятной слабости. – Может быть, записку…
– Мы уже слышали неоднократно
Разговор всё продолжается, сменяя темы, но я вовсе не участвую в нем, не чувствую его. Ощущаю только прожигающую внутренности пустоту, и сквозь часы пугающее равнодушие спускается сверху на моё сердце. Теперь вместо картинок мёртвой я думала лишь о том, что мне нравится версия людей в шесть утра. Такие уязвимые, честные, настоящие.
Звёздная ночь
Ночь чувствовала себя такой предательницей, чувствовала, что человеку хочется более задушевной беседы, но была к ней не способна. И нашла на Ночь тоска, стало скучно – сидеть тут и ждать новостей. Свет Ночи такой же, как свет давно потухших звёзд. Он излучается ещё до нашей жизни, и постепенно, сквозь дни, месяца и года доходит до нас, постепенно вразумляя. Потом мы осознаём, потом мы благодарим.
Грейс
Покрывшись мурашками, я выбегаю на улицу, заметив первые утренние лучи. Туманный восход; густые ночные пары рассеиваются отдельными хлопьями, ожидая той минуты, когда будут обращены в ничто. Высоко в воздухе, не видные глазу, трепещут и звенят жаворонки. Чувство в глотке, словно это последнее утро на другом континенте, где ты больше никогда не окажешься. Меня немного знобит от утренней свежести, и машины въезжают на полупустынную парковку перед участком, позади же дорога и стройный ряд закрытых магазинов. Но вот мои мысли прекращаются; в окнах только что заехавшего автомобиля я замечаю Кэррол, Майка и Зеда с ними.
– Грейси, что предположительно произошло? – спрашивает Кэррол удивительно спокойным тоном, выходя из салона автомобиля.
«Только мой отец может так меня назвать!» – почти что вскрикиваю я, но в очередной раз сдерживаюсь. Она не поймёт. Никогда не понимала. А Майк неохотно выходит наружу. В его покрасневших глазах стоят слезы. Кажется, будто впервые в жизни вижу его таким; вот в чем причина всех бед – привязанность к ближним (но ведь это его дочь!). Кровные родные остались на опознание тела, и Зед молча посадил меня в автомобиль. Серьёзный и твёрдый духом, он оказывается рядом со мной. Перевожу взгляд на Зеда и бессознательно вздрагиваю, жду, когда его бескомпромиссный самоконтроль смягчится. Он, словно волчонок, совершенно позабыв причины нашего отдаления друг от друга, нашей ссоры, прижимает моё тело к своей груди, не обращая внимания на перегородку. Все резко забывается, все проблемы и конфликты. Ладонью он держит меня за затылок, переходя на шею пальцами и постепенно отдаляясь. Я больше не плачу.
– Мне так жаль, Грейси, так жаль…
«Никто и никогда, кроме моего отца», – повторяю я про себя. Лишь ему за всю жизнь я говорила, что люблю его, лишь ему позволяла так себя назвать.
– Я люблю тебя, Грейси, – солгал он.
Я вздрогнула, но Зед и не заметил.
– И я люблю тебя.
Я заметила этот диссонанс в наших с ним отношениях и замолчала.
От автора:
Я думала, мучилась, грустила. Я пересмотрела первую часть романа строго, самоуничтожительно, заглядывая и в себя саму, и в актуальность тем. Возможно, можно было бы написать проще; возможно, стоило развить какую-нибудь мысль глубже, да и не вдаваться в романтику, в любовь. Цензуре заплачу я долг, и все равно продолжу описывать, кажется, один из самых иррациональных аспектов человеческой жизни: секс и виды любви, её последствия, человеческую душу и то, как просто её вывести из себя.