Agape
Шрифт:
Если вам, милый друг, уже наскучило, то могу лишь посоветовать перелистнуть на главу №24.
Фаза первая
1 глава
Грейс
Время иногда летит птицей, иногда ползёт червяком. Прошло три дня. Нахожусь в теперь уже полностью изученном мной доме Зеда. Отблески солнца играют в воде океана через стекло окон, как золотые нити. Восход солнца теплеет на горизонте, а свежесть очередного летнего утра будоражит. Семь тридцать шесть утра. Американская цивилизация заводится, свет исходит от люстр позади меня. Бежево-фиолетовый воздух;
– Грейси, – в очередной раз вздрагиваю от резкости этого слова. Зед, зная все подробности, продолжает так нарекать меня, раня сердце.
И тогда я поняла по голосу, по взвинченности, запальчивости – Зеду пойдёт на пользу успех. Но вот он останавливается, протягивая мне звонящую трубку.
– Думаю, это Майк, – стонет он.
Откидываюсь на бежевое кожаное сиденье дивана. В эту секунду, услышав происходящее, вбегает Алекс; Алиша и Логан приземлились на сидение подле меня. Все собрались около меня, и я взяла трубку. Слышится голос, вещающий о выясненных обстоятельствах дела. «Это какой-то фарс», – шепчет голос внутри. Сукин сын, я видела следы от стяжек! То есть Виктория заковала себя, потом освободилась и повесилась? Краем глаза замечаю знакомые орнаменты, уносящие меня в тот торжественный лесок, в утро после вечеринки. К нам присоединяется и Дилан. Сверкнув взглядом, он сел возле Али, но я не обращаю ни крупицы внимания ни на кого вокруг. Румянец волнения растекается по шее, по щекам, а непроизвольный ком застревает в горле.
– Дело Виктории признали самоубийством, – выдыхаю я, отбрасывая телефон на столик.
Логан резко откидывается на спинку кресла, Али перебирает пальцами рук крест на груди. Повисла глубокая тишина, такая звучная и долгая.
– Грейс, – встревает Зед. Поднимаю глаза от пола, куда уставилась и не поняла, сколько времени прошло, на него. – Она ведь вовсе не была тебе дорога, – продолжает он равнодушно и встаёт с кресла напротив. – Не беспокойся об этом, ладно?
Удивительное пренебрежение к чувствам другого во имя истины, резкий, грубый выпад против простейших условностей показались мне таким чудовищным проявлением всех человеческих установлений, что, огорчённая, ошарашенная, я склонила голову без ответа, будто безропотно подставляясь колкому граду, мутному ливню. Ну, что на такое сказать? Зед словно навис надо мной ментально, хотя нас и разделяет несколько метров.
– Да, ты прав. Конечно, – в ответ лишь глупо мямлю, поглядывая на окно. Хочу быстрее сбежать отсюда.
Блондин безразлично укрывается в ближайшей из комнат, призывая меня к такому же безразличию. Но я лишь улыбаюсь оцепеневшей Али, и вот ноги уносят моё тело в коридор. Что за голгофа этот дом! И мой собственный дом такое же место страданий. Прерывистость дыхания лишает тело обычного ритма; ощущение полнейшей несправедливости душит. Брожу в излишних треволнениях и, наконец, взрываюсь. Чуть ли не подпрыгивая на месте, я взбираюсь по лестнице на верхний этаж, но неожиданно чья-то рука находит мою.
Звёздная ночь
Жалкая машина, негодная машина, думала я – человеческое приспособление для описания картин жизни словами, для чувств чужого и своих; вечно в критическую минуту отказывает; вот геройски и заводи её снова, пытаясь рассказать свою историю.
Грейс
Слёзы находят выход – опускаются ниже по коже. В который раз за эти дни позволяю проявиться слабости перед ним. Это один из возмутительнейших актов нынешнего правительства – признание дела самоубийством!
– Я знаю, что видела следы от стяжек, – выдыхаю я.
Утыкаюсь в грудь Дилана, не задумываясь; чувствую ладонь его руки на спине
– Ты хорошо держалась, – шепчет он. – Но ты уже ничего не можешь сделать или доказать.
Сдерживаю слезы с невероятным трудом, и устремляю взор в пол; чувствую сырость на его хлопковой белоснежной рубашке. Кончиками пальцев впиваюсь в его руку, где-то у чёрных полос. Дрожь проходит по икрам ног и поднимается постепенно выше, останавливаясь в рёбрах.
Дилан Барннетт
Грейс самостоятельно справляется с наплывами чувств. Как же хорошо, что я пошёл за ней. Этой хаотичной, безразличной обстановке не хватает густого табачного дыма, постепенно уходящего в стыки панелей потолка.
Нельзя выставлять себя идиотом сегодня; я наблюдаю за её дрожащими ресницам, восстанавливающимся дыханием. Так хочется провести рукой по её телу и успокоить. Успокоить по-настоящему, а не этой чушью, которую я выдаю за поддержку. Но это недопустимо. Мне нужна её любовь, а не влюблённость, не дружба. Грейс должна чувствовать меня, чувствовать целиком, и она должна любить меня так, как я люблю ее. Я никому никогда не говорил, что любил их. Ни матери, которую и не помню, и явно не отцу (как хорошо, что он мёртв). Возможно сестре, но я был так мал тогда… и прошли года.
Так ведь всегда и происходит. Трагедия сближает. Не то чтобы я настолько эгоистичен, чтобы радоваться её утрате, но будем честны – я всегда был эгоистом. Однажды Воннегут написал: «Сотни женщин тому назад, двести пятьдесят тысяч сигарет тому назад, три тысячи литров спиртного тому назад». История, вещающая обо мне. Её роскошная женственность, бьющая через край, впивается в ход дня; правильно расценив поворот в настроении Грейс – теперь, полагаю, она думала о том же, что и я сам, – я освободился от мук и, отбрасывая в сторону несобранность, боязнь, приподнял её поникшую голову.
– Грейс, – хочу сказать это как можно увереннее, но, как обычно, в моем голосе при ней слышится лишь хриплость и полушёпот. – Ты такая красивая, когда плачешь.
Она смущённо отвела взгляд и до того, как уйти, поцеловала в щеку на прощание. Я наблюдал в окно, как она вышла и среди моря цветов пошла к океану. Я любил её всем сердцем – такую, как есть, и, засыпая этим же вечером, вспоминал нежность её губ на своей щеке.
2 глава
Грейс
Океан, слизывающий песок под ногами. Железные обручи стиснули мою грудь ещё сильнее; по тропам, ведущим к берегу, пересекаю сад. Не могу сама себе поверить! Когда Дилан говорил, в его голосе слышались такая теплота, такая искренность. Но мой внутренний голос взывает к разуму.
Дни стоят ласковые. Солнце поднимается уже два часа как, и глядеть на восток не больно глазами. Теперь видны только три лодки; отсюда кажется, что они совсем низко сидят в воде и почти не отошли от берега. Тонкий аромат соли и свежести, и ещё, на удивление, католического храма и воска опустились на меня, словно туман на хрустальные, морщинистые скалы. Грейс, зачем ты поцеловала его? «Поцеловала в щеку», – напоминает подсознание. Судорожно, порциями вдыхаю воздух, оглядываясь на дом; но вот чувствую, что уведомление приходит на мой телефон. Наконец соглашаюсь с поступившим от Дилана предложением. Надо признать, что он безнадёжно привлекателен. «Богатые дамы знают, чего им остерегаться, потому что читают романы, в которых говорится о таких проделках» – слова Томаса Гарди. Так чертовски правдиво.