Агава
Шрифт:
Паоло смущенно качает головой.
— О твоем отце… — Паоло ведь и не вспомнил о генерале. Ему и в голову не пришло искать здесь какую-то связь. Он думал только о сенсации. А ведь погибли люди, произошла уйма всяких непонятных вещей. — О нем я ничего не узнал. Клянусь тебе.
— Конечно. Это естественно.
Оба умолкают. Она же совсем девчонка, разве можно искать в ее выходках злой умысел? Какие длинные и крепкие у нее ноги, маленькая загорелая грудь просвечивает сквозь ткань блузки. Франка никогда не рассказывала ему о своей матери. Паоло видел их тогда на кладбище рядом: две серые тени среди сверкающих
— А как твоя мать?..
— Что ты сказал? — удивленно переспрашивает Франка: он оторвал ее от совсем других мыслей.
Паоло прочищает горло; он сам удивлен внезапно проснувшимся в нем желанием защитить эту девушку от беды.
— Я о твоей матери… Где она?
— А! — Франка пожимает худенькими плечами.
— Вы живете вместе? Или встречаетесь?
— Дай сигарету, — говорит Франка, не глядя на него. Паоло тоже закуривает за компанию. Какое-то время они молчат. Первой нарушает молчание Франка:
— Она гостит у дяди в Вероне. Уехала через два дня после похорон, когда я была у Дамианы. Мы с ней перезваниваемся. А сейчас я живу в папиной квартире.
— Одна? — спрашивает Паоло недоверчиво. Ах да, ему ведь уже кто-то говорил об этом. Он пытается представить себе Франку в пустой квартире — той самой, где он видел ее отца, распростертого на полу, мертвого. — Не стоило бы… — Ему немного неловко.
— Почему? — спрашивает она с вызовом. — Я не ребенок. Да и куда мае прикажешь деться?
Внезапно ему в голову приходит идея, от которой сердце начитает биться чаще.
— А что, если ты переедешь сюда? Ко мне?
Франка замечает его смятение. Она почти совсем утонула в кресле: сидит, поджав ноги, обхватив руками колени и, широко раскрыв глаза, испуганно смотрит на Паоло.
Он старается не встречаться с ней взглядом.
— Может, у тебя есть какие-нибудь друзья?
Она отрицательно мотает головой, и тоненькие прядки вьются вокруг ее лица, напоминающего лицо Нефертити.
— Нет, я… — шепчет она и замолкает.
Из замешательства их выводит телефонный звонок.
Паоло с облегчением спешит к телефону: звонок на какое-то время освобождает его от необходимости продолжать разговор. А впрочем, что тут особенного? Почему он не может сделать ей таксо предложение? Его намерения чисты, он готов подумать об этом всерьез. Ведь он же действительно свободен.
— Алло, — рассеянно говорит Паоло в трубку. Но собеседник сразу же приковывает к себе все его внимание.
Когда он кладет трубку, Франка уже чинно сидит в кресле. В руках у нее журнал, и она делает вид, будто читает.
— Знаешь, кто звонил? — говорит он, понимая, что сама она не спросит. — Проккьо. Он приглашает меня к себе домой завтра вечером.
В глазах Франки немой вопрос.
— Ему надо о чем-то со мной поговорить, — добавляет Паоло.
— О, конечно. — Уверенность вновь вернулась к девушке, и она опять замкнулась в себе, готовясь к новой атаке, Что ее сюда привело? Ее жизнь — сплошное противоречие. Она так одинока, мысли об отце неотступно преследуют ее, ей нужна какая-то опора, но, когда она ее находит, тут же заявляют о себе чувство независимости, гордость, сознание, что она может жить одна. Франку злит, когда ей предлагают покровительство, а без помощи и участия жить невыносимо тяжело. Ее тянет к Паоло, он, пожалуй,
— Ну конечно, — повторяет она многозначительно и вызывающе.
Франка встает, поднимает с пола свою сумку.
Паоло решительно преграждает ей дорогу.
— Послушай, я хочу, чтобы ты мне объяснила…
— Я еще тебе должна что-то объяснять? Прежде всего ты сам себе объясни, почему синьор Проккьо приглашает тебя к ужину. Это что — награда за уже оказанную услугу или аванс?
— Никаких услуг я не оказываю! — кричит он ей в спинy, но Франка уже за дверью. — Ну и катись ты…
Все, праздник кончился и ругаться можно сколько душе угодно. А факт остается фактом: он бросил камень, который ему вложили в руку, да и голову, которую он этим камнем прошиб, ему тоже подсунули; ничего нового, никакой истины он не открыл, просто сыграл роль доносчика. Но кому он оказал услугу? Паоло начинает строить гипотезы. Давно пора. Сколько дней он ходил, выпятив грудь, надутый, как индюк. Подумаешь, спихнули министра, продавшего оружие фашистам. Может, именно так они расчищают себе путь к махинации с самоходками, на которую намекнул Страмбелли? Да, это вполне возможно, и не Франку надо было послать к такой матери, а его, его самого.
После того как Паоло и Франка вместе ушли с вечеринки на вилле инженера, Проккьо не сидел сложа руки. В мире, в котором он живет, информация даже о самых на первый взгляд пустяковых вещах не просто необходима — без нее не выживешь.
Проккьо держит в своих руках нити, тянущиеся к людям, которые у него есть везде и которым он платит за то, чтобы они говорили или запоминали нужные слова в нужный момент и в нужном месте. У этих людей, консультантов, в свою очередь, десятки собственных осведомителей. Платить осведомителям не надо, они довольствуются ужином в ресторане, билетом на театральную премьеру, в случае необходимости — бесплатным местом в самолете. А иногда и такой малости не требуется. Для многих из них главное — быть на виду, не остаться за бортом. Достаточно Проккьо привести в движение нужные рычаги, как к нему начинает стекаться информация; сам он приводит ее в систему, отделяя правду от слухов, полезную сплетню от бесполезной. Мозг этого уродливого человека обладает удивительной врожденной способностью пропускать через себя, процеживать грязную жижу клеветы и доносов и выделять из нее лишь то, что может пригодиться для козней и шантажа, если понадобится на кого-нибудь надавить.
Однако о журналисте и девушке ему удалось узнать совсем немного. Немного полезного с его точки зрения. Дочь генерала связана с некоторыми группами ультралевых. Но связь эта носит несколько абстрактный, интеллектуальный характер. Проккьо уверен, что здесь просто извечный конфликт отцов и детей, своего рода отторжение младшего поколения от старшего. Никаких конкретных действий, которыми он мог бы воспользоваться. А журналист его и вовсе удивляет. Пара любовных связей, ни к чему, однако, не обязывающих; в общем, ничего компрометирующего. В своих кругах он на хорошем счету, хотя как газетчик не представляет собой ничего особенного. Честолюбив — это да, хотя несколько наивен.