Алая Вуаль

Махерин Шелби

Словно прочитав мои мысли, он с решительным щелчком задвигает крышку гроба, и слава богу, что так и происходит — через несколько секунд дверь бального зала распахивается, и на ковры ступают тяжелые шаги.

Глава 30

Исповедь

— Видишь что-нибудь? — спрашивает хриплый голос. Я представляю, как дряхлый старик поднимает факел или фонарь, и его золотистый свет проносится над рядами

гробов.

В голосе его собеседника звучит отвращение. И гораздо моложе.

— Гробы. Должно быть, это плохая примета.

— Не знаю, что он думает, что мы найдем при таких поисках. — Шаги первого мужчины становятся все ближе, и я напрягаюсь, зажмуривая глаза, когда он стучит костяшками пальцев по нашему гробу. Колдовской свет мерцает и кружится в темноте моих век, и теперь мне труднее сглотнуть, чем раньше. Рука Михаля двигается по моей спине. — Заметь, он не стоит здесь посреди ночи и не отмораживает себе яйца вместе с остальными.

— Лучше он, чем тот, что наверху, — с горечью говорит второй, — в этом синем халате и с видом короля на вершине. Если он еще раз назовет меня мальчиком, клянусь, я возьму его серебряную палочку и засуну ему прямо в задницу. Ты только смотри. Я это сделаю. — Пауза. — Может, обыскать гробы?

Еще один резкий удар по крышке.

— Нет. Единственное, что мы здесь найдем, — это труп, и я не стану говорить Туссену, что его маленькая невеста отшила его.

— Думаешь, это так?

Он насмехается.

— Думаю, в глубине души он тоже так считает. Женщины, которые исчезают, редко появляются снова, не так ли? Во всяком случае, не живыми. Только посмотрите на ее сестру. Я слышал, ведьмы завладели ею и прокляли, чтобы она старела, пока ее сердце не сдастся. Это лишь вопрос времени, когда мы найдем и эту мертвой.

Холодные, нежные пальцы касаются моих волос, скользят по их тяжелой массе к затылку. Проходит несколько секунд, прежде чем я осознаю причину этого — замечаю, что все мое тело начало дрожать, что мои руки до белизны сжимают отвороты пальто Михаля. Я не знала, что держу его. Я вообще не думала, что могу двигаться.

— Не знаю, — бормочет мужчина помоложе. — Однажды она уже исчезла. Никто не знает, куда она тогда делась. Мой отец считает, что она сбежала. Он думает, что она бросила его — Туссена. На ней не было его кольца, когда она бежала из Башни. Мама говорит, что Туссен заслуживает кого-то получше в качестве жены. — Он мрачно усмехается. — Она предложила мою сестру.

Жужжание в ушах усиливается с каждым словом. Теперь он острый и болезненный.

Однако прежде чем они успевают продолжить обсуждение недостатков моего характера, дверь бального зала снова открывается, и к ним присоединяется третья пара шагов.

— Джентльмены.

При этом слове меня пробирает крупная дрожь, и я отказываюсь от всякого притворства, зарываясь лицом в плащ Михаля. Потому что этот голос

я узнаю. Это голос, за который я отдала бы все кронские награды моего отца, лишь бы никогда больше его не слышать.

— Фредерик, — ворчит первый мужчина. Похоже, он отталкивается от нашего гроба и неохотно выпрямляется. Младший мужчина ничего не говорит. — Ее здесь нет.

— Вы проверили все гробы.

Это не вопрос, и оба мужчины, не зная, как ответить, ненадолго задумываются, прежде чем второй прочищает горло и со смаком лжет.

— Конечно.

— Хорошо. — В этом слове сквозит презрение, и я представляю, как Фредерик идет по проходу, проводя рукой по богато украшенным коробкам. Возможно, он проверяет пальцы на наличие пыли. — Чем скорее мы найдем ее тело, тем скорее Туссен уйдет в отставку.

— Вы думаете, он уйдет в отставку, мсье? — с сомнением спрашивает первый.

Фредерик смеется — коротким, лишенным юмора звуком, от которого у меня сворачивается желудок.

— Как он может не подать в отставку? Капитан, который не смог защитить не только своего подчиненного, но и свою невесту? Это унизительно.

— Вряд ли он виноват в том, что девушка сбежала от него, — бормочет второй.

— А вот в этом, парень, — говорит Фредерик, его голос становится резче, — ты как раз и ошибаешься. Это его вина. Весь этот гребаный бардак — его вина. Он привел женщину в братство мужчин. Он подарил ей Балисарду и обручальное кольцо. — Он горько усмехнулся. — Вы не Шассеры, так что вам не понять.

Второй мужчина, мальчик, только еще больше обижается.

— Да? Попробуйте.

Еще одна беззлобная усмешка. Еще одна пауза.

— Отлично. Я попробую. Помните кровопролитие в декабре и январе? После того как рыжий Шассер заключил союз с ведьмой? — Он произносит это слово как проклятие, и для Фредерика так оно и есть. — Королевство потеряло всякую веру в наше братство, когда он убил архиепископа в Канун Рождества, а потом еще раз, когда его теща расправилась с нашим королем в Новый Год. Туссен был его другом. Туссен встал на сторону Диггори и его ведьмы в битве при Цезарине, и королевство пострадало.

В животе у меня разгорается гнев, подхваченный абсентом. Он поднимается к горлу, но я подавляю его, дыхание становится громче. Жестче. Как Фредерик смеет критиковать Жан-Люка и Рида? Как он смеет высказывать свое мнение о Битве при Цезарине — битве, в которой погибли сотни невинных людей, битве, в которой он даже не участвовал? Пальцы Михаля предупреждающе сжимаются на моем затылке. Он что-то дышит мне в ухо, но я не слышу ничего, кроме этого жалкого гудения, не вижу ничего, кроме ненавистного лица Фредерика на тренировочном дворе.