Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1
Шрифт:
ствующих лиц. Чрезвычайно удачно были сделаны глаза
Незнакомки и Голубого. От ресниц, как бы продолжением
их, шли синие лучи к бровям и вниз. От этого глаза по
лучались большие и сияющие. Бобрищев-Пушкин на
смешливо писал об этом: «У Незнакомки были огромные
ресницы во все щеки, нарисованные так, как рисуют де-
476
ти». На самом деле лучи шли вниз чуть-чуть дальше, чем
подводят обычно глаза. Тот же рецензент не уразумел
игры
ума благоговейно расстилал край плаща, подчеркивая его
значение, заставляя ткань играть, участвовать в театраль
ном представлении, а пошлый рецензент писал: «Так как
на лестнице было трудно стоять с плащом, то один из
прислужников все время ему укладывал плащ, как по
удобнее» 64. Рецензент бранил спектакль, в сущности, за
плюсы, но в представлении нашем были и некоторые ми
нусы, которых я не хочу замалчивать. Прежде всего —
убогое освещение Тенишевской аудитории, его, долж
но быть, не учли режиссер и художник, задумав игру с
тканями, заменяющими кулисы, задник и обычный за
навес, изображающий снег и небесный свод. Я убежде
на, что если бы было надлежащее освещение, спектакль
имел бы б ольший успех даже у средней буржуазной
публики.
Затем, многие, близко стоящие к делу, считали не
уместным участие в блоковском спектакле жонглеров-ки
тайчат, которыми Мейерхольд пленился где-то на улице
во время их представления и захотел, чтобы они высту
пили во время антракта. Эта идея его настолько захвати
ла, что с ним ничего нельзя было поделать, он точно по
мешался на этих несчастных китайчатах. Они жонглиро
вали ножами во время антракта. Это получалось трога
тельно-нелепо, как-то ни с того, ни с сего. Точно пришел
кто-то с улицы и заорал: «Ножи точить, паять...» Также
казалось мне тогда неправильным, что слуги просцениума
разбрасывали среди публики апельсины: казалось, это не
гармонировало с содержанием спектакля.
«Балаганчик», о котором Чеботаревская писала, что
он «выдержан с б ольшею стойкостью и разыгран совсем
хорошо» 65, по-моему, проиграл в новой постановке. Пре
жде всего большим минусом было то, что Пьеро играл не
Мейерхольд, и еще то, что представление было вынесено
в публику. На месте уничтоженных первых рядов раз
вертывалось действие с масками.
В театре Коммиссаржевской маленькая сцена «Бала
ганчика» была отодвинута в глубину, и только те из зри
телей, внимание которых особенно устремлялось к акте
рам,
оставалось в зрительном зале. В Тенишевской аудитории
актеры оказались во враждебном лагере. По крайней ме-
477
ре, половина зрителей была глуха к поэзии Блока и
враждебна режиссеру, актеры же вынуждены были дей
ствовать в тесном окружении такой публики, что, несо
мненно, влияло на их настроение отрицательно. Итак,
«Балаганчик» разыгрывался главным образом среди зри
телей, на эстраде находился лишь стол мистиков.
Впрочем, последним рядам, которые шли в высоту,
зрелище должно было казаться, как в цирке, более со
бранным. Мейерхольд и Бонди эффектно задумали осве
щение, но оно, как я уже говорила, не совсем удалось,
благодаря слабым лампам аудитории. Люстры завесили
цветной бумагой и слюдой, что было очень красиво само
по себе, но синий цвет растянутых полотен от этого ка
зался грязноватым. Кроме оформления, изменилось кое-
что и в построении ролей, и в ритмах. Например, была
переделана мной, по требованию режиссера, роль Черной
маски из «вихря плащей», хотя такой, как я играла ее
раньше, она нравилась автору и режиссеру, критике и
публике, дружественной «Балаганчику». Тогда слова про
износились в несколько замедленном темпе, зазывающе,
нараспев, а вихреобразный движения шли в своем ритме,
разумеется соответствовавшем ритму речи. В этом-то и бы
ло то новое, что отмечалось критикой. Во второй поста
новке режиссер заставил меня говорить в том же вихре-
образном ритме, и, вероятно, благодаря этому роль дохо
дила до всякой публики. Так Черная маска звучала про
ще. Теперь и костюм был другой, обязывающий к дру
гим движениям. Юрий Бонди сделал его коротким, с мен
тиком, заменяющим плащ, а сапуновский был длинным,
плиссированным, состоял из двух половин — черной и
красной. Длинные разрезные рукава играли вместо
плаща. Головной убор — в виде громадного банта. В ауди
тории нам дали мало репетиций. Генеральную репетицию
пришлось сделать в Страстную субботу. Как всегда водит
ся, последняя затянулась. Когда время стало близиться к
одиннадцати часам ночи, все начали волноваться, некото
рые барышни даже тихонько поплакали. Приближался час
заутрени, всех ожидали нотации, неприятности от домаш
них. Однако никто из участвующих не посмел заикнуться
о том, что пора кончить репетировать. Мейерхольд работал