Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1
Шрифт:
в этот день с бешеной энергией. Декорации трудно прила
живались, слуги просцениума должны были ловко делать
перемены, возились главным образом с этим. Заказанная
в Александринском театре бутафория оказалась никуда не
478
годной. Режиссер и художник решили ее переделать. Им
хотелось, чтобы все яства, фрукты имели вид не нату
ральный, а театральный, чтобы предметы эти «играли».
Студийцы, во главе с братьями Бонди, принялись за
боту и просидели за ней в Тенишевской аудитории, ка
жется, три дня.
На первом спектакле 66 было очень много народу,
пустых мест не оставалось. «Балаганчик» шел после «Не
знакомки», так что мне удалось увидеть второе «виденье».
Первое прошло благополучно. Когда возвели горбатый
мост и слуги просцениума торжественно подняли синий
вуаль звездного неба на бамбуковых палках, я стала на
деяться, что и второе прозвучит по-настоящему, хотя бы
благодаря Голубому, которого играл А. А. Голубев, и
Мгеброву, игравшему Звездочета. Но на первом представ
лении Мгебров «выплеснулся» (выскочил) из образа.
Однако надо сказать, что на следующих спектаклях он
уже играл как должно. Незнакомка не приблизила зри
телей к видениям Блока. Роль для нее была трудна.
Все же некоторым она нравилась. Но главным образом
взбесили публику китайчата своим неуместным жонгли
рованием.
Нам, участникам «Балаганчика», после их выступле
ния пришлось бороться с враждебными настроениями, и
тут нам в значительной мере помогла обаятельная музы
ка Кузмина. На первом представлении пьеса в целом
успеха не имела. Блока все-таки вызывали. Он вышел че
рез силу, с опущенными глазами, с сжатым ртом, а акте
ры, с наклеенными носами, с преувеличенно намазанными
лицами, радостно аплодировали ему, и казалось, что вокруг
него кривляются какие-то чудища. Я убежала скорее за
кулисы, стараясь не встретиться с Блоком в этот вечер.
Александр Александрович ушел домой мрачный и не
приходил на спектакли два или три дня, но потом сердце
его не выдержало, и он пришел опять. Он сел на сту
пеньки между рядами вместе с Юрием Бонди, и на этот
раз ему вдруг представление понравилось. После этого
Блок не пропустил уже ни одного спектакля. Он даже
жалел, что сделал перерыв после первого.
Теперь, когда я вспоминаю эту постановку, вижу ее
на расстоянии, для меня ясно, что в ней была своя прав
да — и наклеенные носы посетителей кабачка, и китай
чата в их черной одежде с серебряными драконами, и зо
лотые апельсины, и выход Мейерхольда на вызов с Юри-
479
ем
и нисколько не умаляло поэзии Блока. В этом был свой
особый шарм, который подействовал, как я уже говорила,
на самого Блока и на молодого режиссера Вахтангова,
толкнув последнего на новые рельсы, и, кроме этих двух,
еще на целый ряд деятелей искусства.
Прошли блоковские спектакли, закончились занятия
в студии.
Вскоре после пасхальной недели я уехала в деревню,
куда меня вызвали телеграммой к больному родственни
ку. В сентябре мы с Н. П. <Бычковым> предполагали
ехать за границу. Незадолго до отъезда в деревню я была
у Блоков. Александр Александрович много шутил. Я рас
сказала ему с огорчением, что экземпляр «Снежной мас
ки», подаренный им когда-то мне, изгрыз охотничий ще
нок, который потом подох от чумы.
Блок немедленно подарил мне опять книжечку стихов
«Снежной маски» со следующей надписью: «Сия книга,
ныне являющаяся библиографической редкостью, подне
сена автором Валентине Петровне Веригиной ввиду сде
ланного ею 23 апреля сего 1914 года заявления о том,
что первобытный ее (книги) экземпляр был съеден со
бакою, которая от того скончалась. О, сколь изменчивы
и превратны судьбы творений, нами тиснению предавае
мых! А. Блок».
ВСТРЕЧИ С БЛОКОМ ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ
ПОСЛЕДНИЕ ИСКРЫ ВЕСЕЛЬЯ
И реже смех средь песен раздается,
И чаще мы вздыхаем и молчим.
Пушкин
Я возвратилась в Петербург в июле. Меня ждала вой
на и разлука с близким мне человеком. Не знаю, был ли
Блок в Петербурге во время объявления войны. С Любой
мы виделись, говорили по телефону. Она начала действо
вать сейчас же: поступила в госпиталь сестрой милосер
дия, чтобы затем отправиться на фронт. Советовала и
мне сделать то же, говорила, что мне будет легче, но я
действовать не могла, мне было слишком тяжело. Я стра
дала не только от того, что боялась за жизнь мужа, при
званного в ряды армии, но и от общей тревоги. Мне каза
лось, что воздух содрогается от этой тревоги, что вся ат-
480
мосфера насыщена беспокойством миллионов людей, их
страхом и печалью за близких.
Я осталась совсем одинокой потому еще, что все мои
друзья, мои «близкие», стали вдруг «далекими». Куда я