Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1

Коллектив авторов

королем. Это очень просто: на голове корона, прикрепля­

ются борода и усы, на плечи наброшена королевская ман­

тия. Он сидит на сцене рядом с королевой, и врывается

бурно Лаэрт. Он в берете с пером, со шпагой, за ним

вбегает два-три человека, за сценой шум, звуковые эф­

фекты, производимые двиганьем стульев, но, наконец,

тишина; и все сосредотачиваются на бедной Офелии. Она

в белом платье с лиловой отделкой, волосы распущены,

на

голове венок из искусственных роз, в руках целый

сноп настоящих свежих цветов. Лаэрт, король и короле­

ва, актеры и зрители одновременно, устремлены взорами

к ней; из уст Лаэрта раздается:

Тоску и грусть, страданья, самый ад —

Все в красоту она преобразила.

2

Роль Офелии удалась. И мы знаем: в стихах этого

1898 года Блок много раз вспоминает это имя. <...>

Зимой он встречается с Менделеевыми в Петербурге,

там собирается та же шумная театральная труппа, и в

один из веселых вечеров, когда особенно захотелось по­

шутить и подурачиться, написали все вместе, во главе с

Блоком, «Оканею», драму в двух актах, действие коей

происходит на планете Венере. Оканея — имя героини.

Драма полна комических неожиданностей, написана

незамысловатыми стихами; действуют в ней влюбленные

герои и героини, духи и ведьмы. Пьесу эту вся менделе­

евская молодежь знала наизусть и собиралась ставить.

5*

131

Сколь она ни малозначительна (она не напечатана, и

вряд ли нужна она печати), но связь ее с шекспировским

театром — очевидна. Особенно со «Сном в летнюю ночь»:

те же неожиданности и нелепости, комическая влюблен­

ность и духи 3.

Кроме «Гамлета», летом 1898 года сыграны были также

сцены из «Горя от ума». Любительский выцветший сни­

мок хранит память об этом тоже весьма незамысловатом

спектакле. Балконная скамеечка, за нею горшок комнат­

ных цветов: на скамейке Чацкий в студенческой тужурке

(лишь пуговицы изменены), с воротничками и галстуком

совсем не грибоедовских времен; молодая, веселая полу­

улыбка на молодом лице — это Блок в «Горе от ума». Ря­

дом Софья в более выдержанном стиле этой эпохи, при­

ческа и костюм двадцатых годов, и сзади горничная

Лиза, наклоненная к своей барышне. Снимались в Боб-

лове на балконе, дня через два после спектакля.

Судя по стихам той поры, эти грибоедовские сцены не

произвели такого впечатления на Блока, как сцены шекс­

пировские. Да и готовились к ним не так, как к «Гамле­

ту», с меньшим подъемом.

На

следующее лето, 1899 года, внимание актеров

останавливается на Пушкине. Эта столетняя годовщина со

дня рождения великого поэта, которая праздновалась по

всем городам и селам России, нашла также свой отклик

и в Боблове: задумали постановку пушкинских вещей.

Те же маленькие снимочки 9 на 12 передают нам молодо­

го поэта в роли Самозванца, у ног Марины, в обличии

Барона, с монетой в руке у сундучка с деньгами, и, нако­

нец, Дон-Жуаном, стоящим у кресла Донны Анны. Опять

та же простота в костюмах, особенно в костюме Дон-Жу­

ана, который дан по внешности весьма примитивно, с явно

накладными усами и в одежде, только что снятой с Са­

мозванца и тут же наскоро пригнанной к роли. (Это был

голубой атласный кунтуш, отделанный серебром, спе­

циально сшитый мамой и тетей для роли Лжедмитрий.)

Воспоминание о «Каменном госте» хранит еще сле­

дующий совсем деревенский анекдот: Командора играл

один из крестьянских подростков, и его появление, пере­

одетого и напудренного, в самом драматическом финале

этой маленькой пушкинской трагедии вызвало ремарку

из публики: «Вишь, Ваньку-то мукой намазали». Взрыв

хохота, Донна Анна лежит в обмороке, потрясаемая

смехом, и бедный Дон-Гуан не знает, что ему делать:

132

смеяться ли вместе со всеми или трагически умирать на

подмостках.

Сцена у фонтана была внешне обставлена блестяще.

Один юный инженер, из партии враждебной бобловскому

театру, решил показать свое искусство: устроил на сцене

настоящий фонтан, который бил и играл при свете луны,

на фоне настоящих деревьев.

Но и здесь не обошлось без помехи. Когда поднимался

занавес, то он занес с собой вверх несколько травинок

(сцена была усыпана свежей травой), это мешало смот­

реть, так как сцена была довольно низкой. И Дмитрию

все хотелось сделать такой жест, чтобы задеть как бы

нечаянно эту траву и смахнуть ее. Это отвлекало и ме­

шало играть. И еще одно обстоятельство портило дело.

Однажды на репетиции Блок оговорился:

Монашеской неволею скукчая.

Поднялся смех, хохотал и он сам. Но всякий раз, дой­

дя потом до этого места, он или останавливался, ИЛИ го­

ворил «скукчая». На спектакле эту строчку он сказал на­

рочно потише, чтобы не попасть впросак.

Одним словом, в этом Пушкинском вечере было не