Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1

Коллектив авторов

утверждения, не показалась ли бы я и вам, читатель, и

себе — жалкой, угнетенной, выдержал ли бы даже мой

несокрушимый оптимизм? Смирись я перед своей судь­

бой, сложи руки, какой беспомощной развалиной была

бы я к началу революции! Где нашла бы я силы встать

рядом с Блоком в ту минуту, когда ему так нужна ока­

залась жизненная опора?

Но какое дело до меня читателю? С теми же подня­

тыми недоуменно бровями, которыми всю жизнь

встреча-

пи меня, не «функцию», все «образованные люди» («Же­

на Блока — и вдруг играет в Оренбурге?!»), встретил бы

и всякий читатель все, что я хотела бы рассказать о сво­

ей жизни. Моя жизнь не нужна, о ней меня не спраши­

вают! Нужна жизнь жены поэта, «функции» (умоляю

корректора сделать опечатку: фикции!), которая, повто­

ряю, прекрасно известна читателю. Кроме того, читатель

прекрасно знает и что такое Блок. Рассказать ему друго­

го Блока, рассказать Блока, каким он был в жизни? Во-

первых, никто не поверит; во-вторых, все будут прежде

всего недовольны: нельзя нарушать установившихся ка­

нонов.

И я хотела попробовать избрать путь, даже как будто

подсказанный самим Блоком: «свято лгать о про­

шлом»... 7 («Я знаю, не вспомнишь ты, светлая, зла...» 8)

Комфортабельный путь. Комфортабельно чувствовать се­

бя великодушной и всепрощающей. Слишком комфорта­

бельно. И вовсе не по-блоковски. Это было бы вконец

предать его собственное отношение к жизни и к себе, а

по мне — и к правде. Или же нужно подняться на такой

предел отрешенности и святости, которых человек может

достигнуть лишь в предсмертный свой час или в анало­

гичной ему подвижнической схиме. Может быть, иногда

Блок и подымал меня на такую высоту в своих просвет­

ленных строках. Может быть, даже и ждал такой меня в

жизни, в минуты веры и душевной освобожденности. Мо­

жет быть, и во мне были возможности такого пути. Но

136

я вступила на другой— мужественный, фаустовский. На

этом пути если чему я и выучилась у Блока, то это беспо­

щадности в правде. Эту беспощадность в правде я считаю,

как он, лучшим даром, который я могу нести своим

друзьям. Этой же беспощадности хочу и для себя. Иначе

я написать и не смогу, да и не хочу, и не для чего.

Но, дорогой читатель, не в ваших интересах знать,

кто пишет и как он берет жизнь? Это необходимо в целях

«критических», необходимо, чтобы оценить удельный вес

рассказов пишущего. Может быть, мы и согласуем наши

интересы? Дайте

мне поговорить и о с е б е , — так вы по­

лучите возможность оценить мою повествовательную до­

стоверность.

И еще вот что: я не буду притворяться и скромни­

чать. В сущности, ведь всякий берущийся за перо тем

самым говорит, что он считает себя, свои мысли и чувст­

ва интересными и значительными. Жизнь меня постави­

ла, начиная с двадцатилетнего возраста, на второй план,

и я этот второй план охотно и отчетливо приняла почти

на двадцать лет. Потом, предоставленная сама себе, я

постепенно привыкла к самостоятельной мысли, то есть

вернулась к ранней моей молодости, когда с таким жаром

искала своих путей и в мысли и в искусстве. Теперь ме­

жду мной и моей юностью нет разрыва, теперь вот тут,

за письменным столом, читает и пишет все та же, вер­

нувшаяся из долгих странствий, но не забывшая, не по­

терявшая огня, вынесенного из отчего дома, умудренная

жизнью, состарившаяся, но все та же Л. Д. М., что в

юношеских тетрадях Блока. Эта встреча с собой на скло­

не лет — сладкая отрада. И я люблю себя за эту найден­

ную молодую душу, и эта любовь будет сквозить во всем,

что пишу.

Да, я себя очень высоко ц е н ю , — с этим читателю при­

дется примириться, если он хочет дочитать до конца;

иначе лучше будет бросить сразу. Я люблю себя, я себе

нравлюсь, я верю своему уму и своему вкусу. Только в

своем обществе я нахожу собеседника, который с долж­

ным (с моей точки зрения) увлечением следует за мной

по всем извивам, которые находит моя мысль, восхища­

ется теми неожиданностями, которые восхищают и ме­

ня — активную, находящую их.

Дорогой читатель! Не бросайте в негодовании под стол

это наглое хвастовство. Тут есть пожива и для вас. Дело

137

я том, что теперь только, встав смело на ноги, позволив

себе и думать и чувствовать самостоятельно, я впервые

вижу, как напрасно я смирила и умалила свою мысль

перед миром идей Блока, перед его методами и его под­

ходом к жизни. Иначе быть не могло, конечно! В огне

его духа, осветившего мне все с такою не соизмеримою со

мною силой, я потеряла самоуправление. Я верила в Бло­

ка и не верила в себя, потеряла себя. Это было малоду­

ш и е , — теперь я вижу. Теперь, когда я что-нибудь нахо­

жу в своей душе, в своем уме, что мне нравится самой,

я прежде всего горестно восклицаю: «Зачем не могу я