Александровскiе кадеты
Шрифт:
— Да так. Взгляд прищуренный. Головой качал, губы кривил укоризненно этак. Я его знаю, дядя Сережа так делает, когда злится. Я и подумала — чего ж ему на вас злиться? Вы ему ничего плохого не сделали, ведь верно?
— Верно, мадемуазель, — кивнул Две Мишени. — Мы его никогда и в глаза не видели, вашего дядю.
— В общем, расспросил он меня и сразу ушёл, хотя никогда так не делал раньше. Уж если приходил, то приходил. А тут подхватился и бежать!.. Маме сказал, мол, не жди. Срочное дело. Вот я и подумала…
— А он кому-то ещё звонил, твой дядя? — напряжённо спросил Игорёк.
— Звонил. Но так, чтобы мы с мамой не слышали. Мама даже обиделась. Чего от нас прячешься, сказала, звони своей Татьяне, я не вмешиваюсь… а он — я по делу, какие сейчас Татьяны? Вот не бывало такого!.. А вы вправду артисты? — она аж привстала на цыпочки, обводя их взглядом. Дольше всего взгляд этот задержался на Федоре и тот немедля ощутил, что краснеет.
— Нет, милая Юлия, — негромко и ровно сказала Ирина Ивановна. — Мы не артисты. Я вот — учитель. Русская словесность. А Константин Сергеевич преподаёт военное дело.
— Пойдёмте сядем, — вздохнул Игорёк.
Скамецка оказалась кривой, скверно покрашенной и вдобавок вся покрыта различными словами, вырезанными с особым тщанием.
— Ну и ну, — вздохнула госпожа Шульц. — Даже и тут…
— А… а вы откуда? — с отчаянным любопытством спросила Маслакова. — Вы ж не из Ленинграда?
— Не из Ленинграда, — покачала головой Ирина Ивановна. — Мы очень, очень издалека, дорогая.
— И говорите странно. У нас так не говорят, — в глазах у Юли вспыхнул страх.
— Маслакова! Не придумывай. Никакие это не шпионы, если ты про это подумала!.. Поменьше надо было про майора Пронина читать! — Игорёк сделал движение, словно собираясь схватить Юлю за руку, но вовремя опомнился.
— Поистине, мы были б удивительными шпионами — отправившимися на охоту за чужими секретами в компании трёх молодых людей приятной наружности, — улыбнулась госпожа Шульц. — Да и приметные мы, всякий запомнит, — она кивнула на татуировки Двух Мишеней.
— Д-да, — выдохнула Маслакова. — П-простите…
— А почему вы считаете, что ваш дядя может доставить нам неприятности, мадемуазель? — вежливо осведомился подполковник.
— Может, — мрачно сказала Юлька. — Дядя Сережа, он такой… сердится всё время. Даже на маму прикрикнуть может. Хотя она не родная его сестра, а двоюродная…
— А… ваш почтенный батюшка? — осторожно спросил Две Мишени, и курносый нос враз опустился к земле.
— Папа от нас ушёл. Давно, я тогда совсем маленькая была. Я его и не помню.
— От нас тоже ушёл, — вдруг сказал Петя Ниткин. — У меня тоже дядя есть и тоже Сережа! Представляете?
— Какое совпадение, — улыбнулась Ирина Ивановна. — Ну прямо как у Салиаса[1] в романе!
[1] Имеется в виду граф Евгений Андреевич Салиас-де-Турнемир (13 [25] апреля 1840, Москва, — 05 [18]
— Что же он может сделать такого плохого, ваш уважаемый дядя? — с прежней вежливостью продолжал Две Мишени.
— Не знаю. Но я испугалась. Он сердился очень, дядя Сережа. А когда он сердится…всякое может случиться.
— А кто он?
— Секретный физик, вот кто!
Петя Ниткин немедля воспылал интересом, однако Ирина Ивановна подняла руку.
— Петя, погодите. Видите ли, мадемуазель Юлия, мы —
— А вы откуда? — бесхитростно перебила её та. — И одеты так странно, и впрямь как для кино. Только для какого кино? Как называется? Кто режиссёр? Я кино люблю, я про «Ленфильм» всё знаю!
— Отвянь, Юлька, — Игорёк закрыл их собой, но сказал беззлобно. Так, словно в шутку. «Отвянь» — так в их времени не говорили. — Ну, чего пристала? Видишь, люди сказать не могут. А так бы давно уже сказали. Не сечёшь, что ль?
— Секу, — уныло сказала Юлька. — Эх… Ну… я пойду тогда?
— А мы обратно вернёмся, — решительно сказал Две Мишени. — Хватит уже тут прохаживаться. Променанд закончен, господа кадеты.
— Не, — Юлька вдруг решительно топнула. — Я с вами, можно? Что-то я как-то… не должна я вас тут оставлять.
— Маслакова, не придумывай!
— А что ты как Егор Маркелыч?!
— Егор Маркелыч учитель, ему положено!
— А тебе нет! Короче, я с вами!
Две Мишени пожал плечами, Ирина Ивановна развела руками, и все вместе они заторопились к подъезду.
Там, у самых дверей, в сгустившихся лёгких сумерках, вспыхивал и угасал алый огонёк — тёмная фигура застыла, привалившись к стене.
И подполковник, и Ирина Ивановна разом остановились. Госпожа Шульц сунула руку в ридикюль, Константин Сергеевич — в боковой карман френча.
— Э-э-это, — задрожала вдруг Юлька, — э-это…
И спряталась за спину Феди Солонова.
— Поздновато гуляете, — сказала вдруг фигура. Затушила сигарету одним коротким движением.
Человек был высок, выше подполковника, широкоплеч. Куда старше, но держался уверенно, без тени боязни. На плечах — лёгкое летнее пальто. Правая рука тоже в кармане, как и у Аристова.
— Чего вам? — сердито бросил Игорёк. — Мы домой идём.
— Домой, домой, — усмехнулся человек. — А я только что оттуда. Не захотел твой дед со мной говорить, видишь, какая история, Игорь свет-Иванович. Ну да я не гордый. Могу и тут подождать. Я же знал, что деваться вам некуда.
— Что вам нужно? — резко сказала Ирина Ивановна. — Чего вы требуете от ребенка?
— Что мне нужно, гражданочка? — человек не вынимал правой руки из кармана. — Да ничего особенного. Пришёл вам дельце предложить, выгодное.