Александровскiе кадеты
Шрифт:
— Тебе маму свою не жалко? — вдруг спросил Петя.
Костик сердито дёрнул ртом, скривил некрасиво.
— Мне, Нитка, всех жалко. И сестру, и папку, и мамку. И себя тоже жалко. Да и то сказать, коль тут останусь, вы же им весточку передадите, что не сгинул я, не пропал. А я уж постараюсь… их тоже сюда вытащить. Нечего им там делать, не по справедливости там всё, не по чести!.. Не зря, ох, не зря революции все эти послучались!
— Тоже мне, теоретик! — разозлился и Федор.
— Тихо! Да тихо же! — не
— Поговорю, — Костя облизал пересохшие губы. — В ноги упаду. Что захочет, всё сделаю. Лишь бы оставил.
— Ой, дурак, — вздохнул Петя.
— Чего «дурак»-то сразу, а, Нитка?! Сам, что ли, не хотел бы остаться?! Тут они вон, в космос летают! Не то, что у нас — в навозе копаются!..
— Навоз скоро кончится, — беспомощно сказал Игорёк. — Лошадей не станет, ну, извозчиков тоже. Машины будут. Совсем скоро.
— Это когда? — потребовал Костя.
— Ну-у… к концу тридцатых, так, примерно…
— То есть через тридцать лет. Спасибо, не надо, — насмешливо раскланялся Костик. — Нет, решено. Остаюсь. А вы как хотите. Буду профессору помогать. Учиться буду. Ещё такие машины строить. Чтобы папку с мамкой и сестрой сюда тоже забрать.
— Уж если просить станешь да в ногах валяться — проси, чтобы их тоже сюда б забрали, — пожал плечами Федор. — Сейчас, не откладывая. Всего-то и надо — машину у нас построить. Это, мне кажется, попроще выйдет.
— А что? Точно! — загорелся Костя. — Ты, Слон, голова!
За толстыми стенами не было слышно взрослых. Майский вечер подкрадывался медленно-медленно, исподволь, словно хищник к добыче. Федя встал к окну — через мост, то ли Троицкий, то ли Кировский, неспешно катили трамваи с автобусами, шагали редкие прохожие; в прихожей вновь зазвонил телефон. Игорёк сорвался, побежал брать трубку.
— Маслакова, ты, Юлька?.. Чего тебе? Сказал же, болею, в школу не выписали ещё… Ты чего хотела? Домашку мне дать? Сказать, что задали? Маслакова, а ты здорова, вообще-то? С чего это вдруг такая забота? Да ничего я не грубый, удивляюсь просто… Да, мои друзья. Нет, не отсюда. Да, издалека. Чего твой дядя Сережа говорит? А я почём знаю?.. Ладно, Юлька, диктуй… чего там по русскому?
Какое-то время Игорёк невнятно бубнил что-то в трубку, записывая номера упражнений и параграфы учебников; однако, судя по всему, эта самая Юлька Маслакова оказалась упорной:
— Ага… записал… спасибо… да говорю ж тебе, издалека приехали… Где я с ними познакомился? Маслакова, ну чего ты словно рыба-прилипала? Понравился тебе кто-то? А? Ну, кто? Федор небось? Или Петя? Или Костик? Петя — это который умный, в очках…
Петя покраснел. Костик тоже навострил уши и слушал с неослабевающим вниманием.
— Просто интересно? Вот пристала, Юлька!
Тут Игорёк замолк и долго слушал собеседницу, не перебив ни словом.
— Понятно, — проговорил наконец отчего-то осипшим голосом. — С-спасибо, Юль. Что? Прийти? Куда? Сюда? Ко мне? Сейчас? А тебя отпустят?.. Так… погоди, я тебе перезвоню, ладно? Да точно, точно, обещаю! Ну, пока, пока, говорю ж, что перезвоню! — и помчался в соседнюю комнату.
Трое кадет остались ждать.
Петя Ниткин по-прежнему жадно листал книги — их перед ним было разложено уже, наверное, с дюжину.
А потом в дверях появились вдруг Игорёк с Николаем Михайловичем. За ними следом — и госпожа Шульц с подполковником.
— Мальчики, одноклассница Игоря, Юля, только что передала нам, что дядя её — тот самый Никаноров — очень сильно вами интересуется, и ей это не нравится. Можно с ней поговорить и познакомиться, только осторожно…
— Вот где мундиры-то наши, боюсь, нас и выдадут, — сказал Федя. — Одно дело, если фильма снимается, и другое совсем — когда мы тут все словно в карнавальных костюмах сидим…
Телефон грянул вновь. Игорёк схватил трубку, словно спасательный круг:
— Алё! Да, Юлька, прости — что? Сюда идёт? Дядя Сережа? Уже? Алё! Алё!.. Трубку повесила, — сказал он, ни к кому не обращаясь.
— Сюда идёт, — сердито проговорила Мария Владимировна, возникая в дверях. — Ну, пусть идёт. В дверь поколотится да и…
— Нет, мы его пустим, — возразил профессор. — Скорее, скорее, выходите!
Федя едва успел подумать, что испуг хозяина странен — разве кто-то может врываться в его квартиру, если не полиция? — но спорить не стал.
Они вновь оказались на улице, в тихом зелёном дворе, Игорёк поспешно повёл их прочь от парадного.
— Я тут такие места знаю, ни в жисть никто не сыщет!
Они почти бежали наискосок через сквер, и тут им наперерез бросилась фигурка с косичками. Федя узнал — та самая Маслакова, русая и курносая.
— Ой!
Девчонка тяжело дышала. На ней было короткое, до колен, платье, явно домашнее.
— Ты откуда? — беспомощно вопросил Игорёк.
— Забыл, что я рядом живу? — удивилась Юлька. — Совсем заболел, Онуфриев!
— И-извини, — пробормотал Игорь. — Спасибо тебе, что п-предупредила…
— Пожалуйста, — вежливо сказала девчонка, пристально оглядывая всю шестёрку. — Я… мне… в общем, не нравится, как дядь Серёжа про вас расспрашивал. Он хороший и всё такое, а расспрашивал так… нехорошо.
— Спасибо вам, милая Юлия, — негромко сказала Ирина Ивановна. — Вы рисковали. Но, прошу вас, скажите, почему именно «расспрашивал нехорошо»?
Маслакова переступила с ноги на ногу, наморщила курносый нос: