Александровскiе кадеты
Шрифт:
Левка Бобровский был, конечно, пижон и задавака, но кое-что понимал крепко. И умел, взяв след, идти по нему до конца, несмотря ни на что. Федя вспомнил слова физика Ивана Андреевича — о том, что ему, Солонову-младшему придётся следить за старшей сестрой.
А ему придётся. Потому что в том мире, что так понравился Костьке Нифонтову, где якобы нет ни богатых, ни бедных, бессудно убили Государя со всей семьёй.
До того дня оставалось уже меньше десяти лет. Кажется — огромный срок, но Федор Солонов, побывавший в будущем, отчего-то так не думал.
Наследник Цесаревич Николай Александрович, будущей император Николай Второй уже имеет четверых дочерей, самая старшая, Ольга, всего на год старше его, Федора; а младшему, Алексею, всего три годика…
«Мы присягали России, сын, — говорил ему как-то папа, говорил необычно сурово и серьёзно. — А государь — символ её. Живой символ, как знамя. Люди дрались и умирали, чтобы только знамя, кусок раскрашенной тряпки на простой палке! — не досталось бы врагу. Хотя, казалось бы, да пусть подавятся! Не винтовка, не пулемёт и уж тем более не пушка — чего за него биться, за это знамя?! Тем более, что это же просто дань традиции — некогда значки и знамёна были нужны, чтобы лучше отличать отряды на поле боя. Сейчас, когда фронт растягивается на десятки вёрст, для чего нужны эти знамёна? — однако же нужны, сын. Символ, средоточие, то, без чего полк — всего лишь скопище невесть зачем получивших оружие людей. А не станет символа России — не станет и её самой. Нет, земля не исчезнет, не рухнут города, не выйдут из берегов реки, да и люди останутся — но это уже будет совершенно иное, сын. Совершенно иное…»
«Папа был прав», — подумал Федор.
Подняв воротник шинели и потуже завязав башлык, он шагал сейчас по предновогодней Гатчине. Был самый канун Василия Великого, в дворцовом парке ещё играла музыка на государевом катке, а он, Федор, шёл на Бомбардирскую, 15, в гости к Лизавете Корабельниковой.
Честно говоря, влезать в их «пари» с другом Ниткиным Феде совершенно не хотелось. Петя и в самом деле свести друг с другом слишком далеко отстоящие концы. Но что, если они, их страна, их Россия, их «поток», как говаривал профессор Онуфриев — сделалась полигоном, где меряются силами такие вот Онуфриевы с Никаноровыми? И, кто знает — кто ещё участвует в этой борьбе?
«Господи, вразуми меня!..» — горячо взмолился Федор.
…У Корабельниковых дым стоял коромыслом — потому что Петя Ниткин успел первее Федора, и сейчас, словно примерный ученик, сидел на диване, глядя на покрытый листами картона пол, где Лизавета с Зиной и в самом деле в мельчайших подробностях изобразили всю немудрёную обстановку провинциального вокзальчика.
Федя был встречен, проведен и усажен на тот же диван, что и Ниткин. Лизе, похоже, очень нравилась роль хозяйки. Круглолицая Зина смущалась и краснела, глядя на Петю, а вот того, похоже, сейчас занимали только расставленные на картонках куклы.
— Готовы? Готовы? — подпрыгивала Лиза. — Ну, слушайте! Вот это вот — поезд. Это — кусты. Это — кипятильня…
Петя Ниткин внимал Лизавете, словно соловью, а Федор, однако, почти сразу перестал её слышать. Как именно подруги-«тальминки» пришли к своим выводам, сейчас был не так важно. Важным было совсем другое — если это действительно проделали явившиеся из другого временного потока, значит, они способны на куда большее, чем старый профессор с его мечтой изменить историю их собственного мира.
И обязательно ли пришельцы должны явиться именно из того 1972 года? Сколько вообще существует таких потоков? Два? Десять? Тысяча, миллион, миллиард, бесконечность? Как далеко обгоняют его, Феди Солонова, сегодняшний день другие миры? Какой там сейчас год? 2022? 2222? Или вообще невообразимо далёкое будущее, где, — он поёжился, — вот-вот свершится пророчество Иоанна Богослова?.. Или уже свершилось?..
Он смотрел на аккуратных куколок в руках девочек, как они ловко двигали их по нарисованной зале, крутили туда-сюда; и вновь, как и совсем недавно, дома в Сочельник, накатило странное чувство оторванности, отрешенности от всего земного, и Федя вдруг понял, что они, все пятеро, стоят на мосту, тёмное небо над головой, тёмная вода внизу, тускло светят фонари, совсем рядом цокают конские копыта, а Две Мишени, держа руку в кармане шинели, где спрятан верный браунинг, направляется к странной паре — двое немолодых рабочих, один — в поношенном пальто, старой кепке, больших очках и с завязанной грязным платком щекой, словно у него сильно болели зубы…
Глава 13.3
Другой, в короткой тужурке, усатый, резко подался вперёд, заслоняя собой перевязанного. Рука его тоже нырнула в карман, но чуть-чуть запоздала.
Две Мишени выстрелил, раз, другой и третий. Две пули — в грудь усатого, третья — в лоб того, что с очками.
— В Неву, обоих! — рявкнул подполковник.
…И видение оборвалось.
Оказалось, что все трое — и Петя Ниткин, и Лиза с Зиной — застыли вокруг него, глядят с испугом.
— Федя! Федор!
— Очнулся!
— Слава Богу! — это вырвалось у Лизаветы, и она немедля покраснела.
— Ты чего ж не слушаешь? — с некоторой даже обидой сказал Ниткин. — Лизавета с Зинаидой так старались, а ты…
Федор вздохнул. Ну не объяснять же сейчас, при девчонках, что ему привиделось?
Он вновь подумал о тех бумагах, что им вручил профессор Онуфриев, перед тем, как они оказались — или должны были оказаться — в прошлом иного временного потока, в «чужом» 1917-ом, в роковом Октябре, который иные считали началом кошмара и ужаса, а другие — началом становления совершенно новой, невиданной, справедливой жизни.
Записи эти бесследно исчезли и, самое печальное, Федя напрочь не помнил, что же в них содержалось. Правда, теперь, со всплывающими из глубин памяти подробностями, может, проявятся и они?
А вот Петю Ниткина, похоже, куда больше заботила сейчас перспектива окончательно проиграть пари.
Лизавета настаивала, что они с Зиной «разрешили загадку», доказав, что простой смертный никак не смог бы никуда исчезнуть с вокзала; Петя же спорил, что это никакое не «решение», поскольку он, кадет Ниткин, в ангелов, конечно, верит, но никак не может понять, как можно принять за аксиому их непременное вмешательство в данном конкретном случае.
Зина с совершенно невинным видом предложила окончить пари «боевой ничьёй» с тем, чтобы «обе стороны в знак дружбы обменялись бы выигрышами» — и Лизавета с Петей немедленно залились краской.
— Нет-нет, — поспешил Ниткин, — мадемуазель Лизавета, я с превеликой радостью освобожу вас от необходимости…
Зинаида как-то подозрительно прищурилась, и Федя понял, что пора вмешиваться.
В общем, следующие два часа они провели за лото, а потом отправились провожать мадемуазель Зинаиду. Точнее, отправился Петя — Федору хватило ума отстать.