Александровскiе кадеты
Шрифт:
Капитан Коссарт взирал на Петю мрачно, «словно жандарм на анархиста», как выразилась Ирина Ивановна, неизменно ухитрявшаяся появляться на самых разных занятиях седьмой роты, и делал выговоры Феде: отчего, мол, товарищу не помогает?
Федя тоже старался, но Петя Ниткин и «молодцеватость», видать, сойтись могли ещё хуже, чем Онегин с Ленским.
Тем не менее, за ворота Корпуса они вышли. Здесь многих кадет уже ждали извозчики, пролетки, и даже один автомотор, от созерцания которого Петю удалось отвлечь лишь напоминанием об испечённых пирогах.
До Николаевской, 10 идти пешком
Погода внезапно испортилась, задул холодный ветер, полетели первые жёлтые листья, стал накрапывать нудный и мелкий дождик. На углу впереди маячили две фигуры — одна в белом дворницком фартуке, другая в длинной военной шинели.
Дворника Федя узнал — да и дивно было бы не узнать: Макар Тихоныч служил как раз в их доме. А вот рядом с ним возвышался тот самый полицейский, Пал Михалыч, что выручил Фёдора при самой первой встрече с шайкой Йоськи Бешеного.
— Здравия желаю! — по всей форме приветствовал Федор дворника и городового.
Ответом стали два мрачных взгляда. Макар Тихоныч только буркнул что-то под нос и отвернулся — прямо на стене вверенного его попечению дома красовалась размашистая надпись углём: «долой самодержавие!», причём написанное с ошибкой — «и» в окончании вместо положенного по правилам «i».
— Вот аспиды, — бурчал дворник, явно собираясь оттирать крамольную надпись. — А, Федор… ступай, ступай себе. Не на что тут смотреть.
— Точно! — поддержал Макара Тихоныча городовой. — Ступайте, господа кадеты, и в самом деле.
Федор с Петей повиновались.
Вот и знакомый дом, вот и площадка второго этажа, кнопка звонка, над которой уже появилась до блеска начищенная бронзовая пластинка: «А.Е.Солоновъ, полковникъ».
— Не будем говорить про надпись, Петь. Чего зря маму волновать?
— Не будем, — согласился Ниткин. Но, будучи честным, добавил: — Если не спросят.
Федя позвонил и дверь тотчас распахнулась.
Первой кинулась обниматься сестра Надя, за ней — нянюшка, ещё затем — мама, и последней — сестра Вера. Папа вышел из кабинета, обниматься не стал, но крепко, по-взрослому, пожал руку.
— Добро пожаловать, сын.
Всё это время Петя скромно стоял в сторонке — но, конечно, добрая Надя это так не оставила:
— Господин Ниткин! Прошу вас, прошу! Veuillez entrer!
— Je suis extr^emement reconnaissant, — вежливо ответил Петя, шаркая ножкой.
— Мальчики, мойте руки! — тотчас начала распоряжаться мама. — Марья Фоминична, миленькая, а готово ли…
— Давно всё готова, Анна Степановна, — усмехнулась няня. — Ну, проходите, проходите, огольцы! Федя! Там твоя подружка тебя…
— Няня! — Федя чуть не провалился сквозь землю. Точнее, через перекрытия.
…Оказалось, к их отпуску были подгаданы гости. Явилась Варвара Аполлоновна Корабельникова с племянником Валерианом и — сюрприз! сюрприз! — дочерью Лизаветой собственной персоной.
Петя при одном взгляде на гимназистку покраснел до корней волос; к счастью, светские разговоры оказались сведены к минимуму, потому что в гостиной уже источал сладостные ароматы накрытый праздничный стол.
— Куриная лапша, студень говяжий, пироги с морковью и пироги с грибами, Петенька, — говорила меж
Петя зажмурился, издав негромкий утробный стон абсолютного счастья.
— Вот хороший какой мальчик, — умилилась нянюшка, глядя, как друг Федора расправляется с поданным кушаньем.
Обед получился замечательный, тихий, и впрямь почти домашний, несмотря на гостей. Варвара Аполлоновна вполголоса беседовала с фединой мамой, обе они время от времени посматривали на устроившихся рядышком студента Валериана с Верой. Надя посматривала тоже, закатывая глаза и поджимая губы, когда думала, что её никто не видит. Лизавета же «наворачивала по первое число», как выразилась Марья Фоминична, и тоже удостоилась похвалы.
— Валериан, вы, я вижу, студент Политехнического? — дружелюбно осведомился папа, глядя на форменную тужурку гостя с квадратными контр-погонами и вензелем Петра Великого на них.
— А-а-а… э-э-э… — замялся студент. — Я, сударь Алексей Евлампьевич, в некотором роде… был там. Весной закончил курс, да, но…
— Валериан у нас куда боле склонен к филологии и философии, нежели к технике, — поспешила на выручку Варвара Аполлоновна. — Промучился курс, только время потерял. Теперь будет в университете. На историко-филологическом факультете. Погоны вот не поменяли пока что.
Глава 6.5
— Жаль, жаль, — искренне сказал Солонов-старший. — России инженеры нужны. Прямо вот очень. Да и оклад жалованья хорош. На Путиловских заводах молодому технологу сто восемьдесят рублей в месяц положено, только работай[1].
— Помилуйте, Алексей Евлапьевич, дорогой, да разве ж это деньги? — шутливо возмутилась гостья. — Так, на платки носовые да крем сапожный! Имения, слава Богу, не оскудели ещё!
Папа вздохнул, развёл руками.
— Хорошо, конечно, что не оскудели. Мы вот, Солоновы, испокон веку службу царскую служим. Со времен государя Михайлы Федоровича. Матушка Екатерина Великая пращура моего как-то деревенькой, правда, пожаловала. Во Владимирской губернии; прапрадед, однако, всех крепостных душ своих на волю отпустил. Невместно, дескать, мне людьми володеть, я с этими солдатами турка под Измаилом бил, да и в разных иных местах — не могу, и всё! Подписал им вольную. Батюшка мой, Евлампий Прокопьич, генерал-майор, после отставки, там теперь жительство имеет. Так что не вышло у нас с имениями, не обессудьте, матушка Варвара Аполлоновна, — и с виноватой улыбкой развёл руками.
Мама перепугано глядела то на гостью, то на папу, но мать Лизаветы (которая тоже примолкла, втянув голову в плечи), однако Варвара Аполлоновна только рассмеялась:
— Ах, Алексей Евлампьевич, поделом мне, поделом!.. Забылась я, простите великодушно. Конечно, хорошо быть инженером — брат супруга моего, Корабельников Семен Петрович, может, слышали?..
— «Корабельников и сыновья»? Слышал, как не слышать…
— Да-да, они! Мотоциклетки делают, видано ли! Сперва у немцев покупали, а потом и сами начали. Ужас такой! Мне и подойти-то страшно, а уж тем более сесть!..