Александровскiе кадеты

Перумов Ник

Федя заметил, как мама облегчённо выдохнула.

— Интересно как! — взбодрился и папа. — Посмотреть бы!..

— Алексей, дорогой… — задрожала мама. — Эта твоя техника…

— Ладно-ладно, — шутливо вскинул руки папа. — Сдаюсь. Сдаюсь, аки француз под Седаном!..

— В общем, у каждого своё призвание, — светски закончила Варвара Аполлоновна. — Кому-то машины изобретать, кому-то философией заниматься. Слава Богу, не прежние времена, теперь каждый свою дорогу выбирать может. Вот Валериан и выбрал.

— Да, — с гордостью

кивнул оправившийся студент. — Ибо Россия нуждается сейчас в инженерах не только, так сказать, машинных. Но и в инженерах человеческих душ! Сиречь в мыслителях, просветителях, философах, что помогут тёмному народу выбраться на дорогу прогресса и счастья!

Вера восхищённо захлопала ресницами. На сей раз глаза закатила не только Надя, но и Лизавета. Варвара Аполлоновна незаметно погрозила смутьянке пальцем.

— Народу работа нужна. Жалованье хорошее. Еда добрая. А просвещение от него не уйдёт, в свой черед просветится, — добродушно возразил папа.

— Будет вам, будет, спорщики, — решительно вмешалась мама. — Мужчины, Варвара Аполлоновна, хлебом не корми — дай за судьбы России словесно побиться!..

— И не говорите, Анна Степановна! — тотчас согласилась гостья. — И вообще, не сыграть ли нам, дорогая хозяюшка, в четыре руки? С листа, так сказать?

— Сыграем, разумеется! — обрадовалась мама. — В пансионе всё время играли, и потом, когда с Алексеем по гарнизонам ездили — чем ещё полковым дамам развлекаться?

— А вы, дети, можете к Федору в комнату пойти, — кажется, папа был очень рад, что всё обошлось.

— Пошли, — решительно сказала Лизавета. И добавила вполголоса: — Ничего тут интересного не будет. Мамы играть станут, кузен мой с твоей, Федор, сестрой любезничать… А вы, господин Ниткин, чего не встаёте?

Петя, и в самом деле просидевший тише воды, ниже травы всё это время, поднял глаза от идеально чистой тарелки, где только что завершил своё жизненный путь здоровенный кусок сладкого пирога.

— Куда же идти, m-mle Елизавета? — очень рассудительно сказал он. — Тут такие расстегаи!.. Правду ты, Федя, говорил, няня у тебя восхитительно печёт…

— Фи, какой вы скучный, Петя! — Лиза наморщила носик. — Вот моя прабабушка, которая самой великой государыне Екатерине гадала…

— Стоп-стоп-стоп, — Петя с величайшей серьёзностью поправил очки. — M-mle Елизавета, как такое может быть? Прабабка ваша родилась самое позднее при государе Александре Благословенном, да и то вряд ли, скорее при Николае Павловиче, ибо, если принять в расчёт средний возраст поколения…

Зелёные с карими крапинками глазищи Лизы грозно вспыхнули.

— Нет, вы положительно несносны, monsieur Ниткин!

Петя невозмутимо поправил очки вновь, хотя они и без того сидели идеально:

— Математика есть точная наука, m-mle Елизавета.

— Фу! Скучная!

— А что же в таком случае интересно?

— Гадания… — по-прежнему сверкая глазами и таинственно понижая голос, сообщила

Лиза, заговорщически глядя на мальчишек.

— Гадания! Ха! Гадания! Суеверия и выдумки тёмных поселян! — безапелляционно заявил Петя. — Шарлатаны и жулики обманывали бедных людей, суля им…

— Неправда!

— Нет, правда!

— Неправда! — Лизавета аж ножкой топнула. — Ну, может, какие жулики и впрямь были. Но есть такие, кто умеет… — и голос её вновь сделался таким, что Федор ощутил странное стеснение в груди, совершенно не свойственное бравому кадету.

— Что же эти «такие» таки-«умеют», m-mle Елизавета? — саркастически осведомился Петя, для солидности поправляя очки.

— Vous ^etes vraiment intol'erable, monsieur[2] Ниткин! — Лиза сжала кулачки.

— Ничего я не intolerable, — возразил Петя, — просто я науку люблю и до каждой причины хочу докопаться. Так что же умели эти ваши «такие»?

— Предсказать судьбу умели! — Лиза таинственно понизила голос, оглядывая мальчишек невозможными своими глазищами. — По картам, главным образом. Карты, они всё сказать могут, если знаешь, как спрашивать. Если силу имеешь.

— Ну мадемуазель, — застонал Петя, не в силах вынести столь вопиющего надругательства над всей своей верой в науку, — ну как, как эти карты могут что-то предсказать?! Карты! Напечатанные в типографии!

— Неважно, где, — торжественно объявила Лизавета. — Главное — силу иметь. А на картах или ещё на чём — неважно. На чём научились, на том и гадают.

— А не могла бы мадемуазель Елизавета, так сказать, явить сие в действии?

— Я не гадаю, — Лиза гордо задрала нос. — Я ещё не умею, но! — она вновь понизила голос, — но я учусь.

— Понятно, — очень вежливо сказал Петя и Лиза аж покраснела. — А вот интересно, гадание — оно только на «судьбу»? или на что-то ещё, более полезное? Ну, скажем, преступника найти? Предсказать, где он окажется?

Лиза заколебалась.

— М-можно, н-наверное…

— Прекрасно! — обрадовался Петя и Федору враз стало жалко Лизавету. Ниткин, конечно, друг и всё такое, но чего ж он девчонку-то так? Не по-кадетски это! — А вот можно ли было бы, скажем, разрешить посредством гадания какую-нибудь знаменитую загадку прошлого? Ну, например, тайну чудесного спасения Государя на станции Борки? Когда невесть откуда взялся тот господин, что урядника предупредил о бомбе?

Лицо у Лизы вытянулось.

— Ну-у… скучно это, мальчики.

— Отчего же «скучно»? — возразил Петя. — Тайна эта волнует умы уже два десятка лет! Да и то сказать, предупредивший-то — взял, да и исчез, как растворился, словно в небо улетел! А ведь мог бы награду царскую поиметь! Что ваши гадания об этом сказать могут, m-mle Елизавета?

Лиза сидела, обиженно надувшись, однако в зеленых глазах ей мелькали, как сказала бы нянюшка, «чертики».

— Очень хорошо, monsieur Ниткин! — сказала она вдруг громко. — Принимаю ваш вызов.