Александровскiе кадеты
Шрифт:
— Какой склад?
— Такой, Лев. Чтобы не таскать всё с собой — и ножи, и фонари, и воду, и бечеву, и свечи, и спички, и хлеб, если на крайний случай. Там надо спрятать. Чтобы спускаться налегке и подниматься тоже. Учитель если и остановит, так на нас ничего нет.
— Молодец, Нитка, — уважительно покивал Бобровский.
— У меня вообще-то имя есть, — скромно заметил Петя.
— Ну ладно, ладно, не дуйся! Молодец ты, Петь, вот что я скажу и повторю. И вообще, обещаю тебя впредь Ниткой не звать, коль не нравится.
— Договорились, — Петя гордо задрал нос.
— А запас я там сделаю, точно говорю, сделаю…
Глава 6.3
Думал Петя усердно, это признавали все, и даже нетерпеливый Бобровский.
Во всяком случае, его постоянно видели в библиотеке, куда он отправлялся вместе рекреаций, и сидел там, возводя вокруг настоящие редуты из толстенных старых книг и альбомов с картами.
Бобровский и впрямь приготовил всё необходимое, сложил в армейский заплечный мешок.
Меж тем жизнь корпуса вошла в обычную колею; беспорядки в городе утихли, во всяком случае, внешне. Занятий становилось всё больше и больше — словесность, арифметика, естествознание в виде физики и химии, история, география, закон Божий, языки — немецкий, французский и английский, но кроме этого — рисование, ручной труд, гимнастика — на которой началось и фехтование, и французская борьба, и бокс.
Дня начинало не хватать и, если б не Петя с его организационными способностями, не миновать бы Фёдору «колов». Правда, реванш он брал на гимнастических занятиях; а пот Петя на оные тащился, как на заклание.
…— Здравствуйте, молодцы-кадеты!
— Здравия желаем, ваше высокоблагородие! — дружно гаркнула седьмая рота. За прошедшее время она добилась изрядных успехов — как в «лихости», так и в «молодцеватости», несмотря на вечные споры Ирины Ивановны Шульц с подполковником Аристовым.
— Молодцы! — похвалил Две Мишени. Он вместе с капитанами Коссартом и Ромашкевичем стояли перед строем своих отделений в фехтовальном зале. По стенам — деревянные стойки с видавшими виды рапирами, нагрудники и маски; однако в руках все трое наставников держали деревянные подобия форменных сабель.
— Фехтовальные занятия формально входят в гимнастику, — Константин Сергеевич прошёлся вдоль шеренги. — Но недаром наш корпус — лучший из лучших. И командует им боевой генерал, и все мы, ваши наставники, понюхали пороха — от Туркестана до Порт-Артура. А потому пусть рапиры отдохнут. В списке уставного оружия армии российской они не значатся. Зато значатся сабли и шашки. И, хотя у нас двадцатый век и в армии всё больше автомобилей, бронепоездов, пулемётов — бывает и, увы, куда чаще, чем хотелось бы, что именно сабля офицера — его последний резерв в бою. Капитан Коссарт, прошу!
Тот кивнул, понял руку с револьвером.
— Револьвер системы «наган», господа кадеты. Штатное вооружение офицера. Семь патронов в барабане. Простой и надежный. Но — в бою так быстро не перезарядить. Сколько раз бывало в Маньчжурии — все патроны расстреляны, японцы всё лезут и лезут и… приходилось браться за сабли.
— Есть мнение, — вступил и Ромашкевич, — что, дескать длинная винтовка со штыком всегда возьмёт верх над короткой саблей, подобно тому, как пика германского ландскнехта взяла верх над рыцарским мечом. Но нет! — и нам самим, здесь присутствующим, пришлось доказывать это, господа кадеты, самым что ни на есть практическим образом. Вот сейчас я возьму учебный макет винтовки, в тот же размер и тяжесть, что и настоящая. И попытаюсь заколоть господина подполковника.
Ромашкевич с улыбкой взял из пирамиды деревянное ружьё. Чуть сгорбился, выставив вперёд штык. Коссарт отошёл в сторонку, Две Мишени же, держа учебную саблю опущенной, повернулся лицом к противнику.
— Коли! — резко скомандовал Коссарт и Ромашкевич сделал выпад.
Уж чего-чего, а этих «выпадов штыковых с приседом на одну ногу» Феде Солонову пришлось проделать изрядно. В военгимназии эти занятия очень любили — чуть что, отправляли кадет упражняться в «уколах и отражениях». Штабс-капитан Максимович слыл в этом большим докой.
Так что судить Федор вполне мог — Ромашкевич сделал самый настоящий выпад, словно перед ним — соломенное чучело со скрытой в нём доской, а не живой подполковник Аристов.
Две Мишени посторонился самую малость, чуть поворачиваясь, так что штык прошёл мимо; а сабля его, напротив, ринулась вперёд, навстречу атакующему, остановившись у самой шеи капитана.
Седьмая рота дружно охнула.
— Ещё раз, Александр Дмитриевич, если не трудно.
— С удовольствием, Константин Сергеевич.
На сей раз Две Мишени выпад отбил — коротким резким движением, клинком вниз. И — молниеносно контратаковал.
В третий раз подполковник хитроумно крутнулся вокруг своей оси, просто оказавшись вдруг сбоку от своего соперника и в третий раз обозначил смертельный удар тому в шею.
— Видите, господа кадеты? Наше тело, наши руки не менее действенны порой, как и сабля, револьвер или винтовка. Надо уметь его использовать. И этому мы с вами будем учиться. Господа отделенные командиры, раздайте учебное оружие!..
Деревянными саблями все махали с удовольствием. Две Мишени показывал и подавал команды, Коссарт с Ромашкевичем ходили по рядам, поправляя ошибавшихся. Больше всего времени они, само собой, провели рядом с Петей Никиным. У того вместо «отбива вправо-вниз» получалось нечто, в сердцах названное капитаном Коссартом «отгонянием сонной мухи».
Правда, Пете удалось взять реванш на рисовании. Кроме него, как ни странно, на удивление хорошо получалось у второгодника Севки.
— Кадет Воротников! Весьма хорошо! — преподаватель, худой, с рокошными усами Михаил Васильевич Швейцер, склонился над исполненным Севкой «объёмным шаром с теневой штриховкой». — Весьма хорошо! А позвольте спросить, где же вы постигали сию науку раньше? И отчего в бумагах ваших против предмета «рисование» проставлено «категорически неудовлетворительно»? Какое ж это «неудовлетворительно», это «весьма хорошо», если не «отлично»!