Александровскiе кадеты
Шрифт:
Тихо. Темно. Но темнота тут добрая, уютная, почти домашняя.
Федор ощупью добрался до постели, разделся, не забыв аккуратно повесить форму, залез наверх — и тут на соседней постели взлетела лохматая со сна голова душевного друга Пети Ниткина.
— Федя!!! Ты где было-то?!
— Тихо, тихо! Потом все расспросы! Утром!.. Меня тут, э-э-э… не хватились?
— Нет.
Федя облегчённо вздохнул. Может, и впрямь пронесёт, может, и в самом деле никто так и не прознает про их вылазку…
— Ты. Где. Был?!
— Да чего тебе, Петь? Давай спать,
— Какое спать! Не могу спать! Ты куда пропал? Из корпуса вылететь захотел?
— Чего ты меня тут распекаешь, словно классная дама?.. — Петя, конечно, друг, но не хватало ещё от него упрёки выслушивать.
— Ничего не распекаю! А только нельзя так!
— Завтра, Петь, ладно?
— Расскажешь, да? Обещаешь, да?
— Обещаю, — вздохнул Солонов.
Глава 6.1
6-ое сентября 1908 года, Гатчино
Утром Петя устремился в атаку на Фёдора, словно вся армия генерала Ноги на штурм Порт-Артура. Пришлось отбиваться, разумеется, под благовидными предлогами — для начала «да погоди ты, на поверку опаздываем!», потом «не болтай в строю, ты чего?!», потом на Ниткина надвинулся горой Севка Воротников:
— Ты чего на Слона наваливаешься, Нитка? А ещё друг называется!..
Левка Бобровский казался после ночных приключений бледным, но Феде хитро подмигнул. Дескать, всё вижу, всё понимаю, шлю на помощь резервный батальон!..
Федору было несколько стыдно, но, как и что рассказывать Пете, он решительно не знал.
Однако день, несмотря ни на что, начался как обычно, как случалось ещё до всех этих «инсургенций». Государь принял депутацию рабочих и сельских выборных. В газетах напечатали списки «претерпевших от беспорядков», всего погибло двадцать девять человек «мирных обывателей» и пятьдесят семь получили ранения. Всем «невинно пострадавшим» император выплачивал пожизненную пенсию — особенно тем семьям, где лишились кормильцев[1].
В Гатчино стало тихо.
Уроки начались, как всегда и учителя являли строгость, даже Ирина Ивановна. Именно она с присущей ей зоркостью заметила странную бледность и даже подавленность Бобровского. Левка отмалчивался, глядел в парту и что-то рисовал тонко очиненным карандашиком на промокашке.
— Кадет, вы здоровы?
— Так точно, — Левка постарался ответить бодро и даже с лихостью, как положено, но получилось не очень.
— Не обманывайте меня, кадет! — госпожа Шульц погрозила пальцем. — Сидите сиднем, и вообще, я ещё не слышала от вас ни одного ехидного вопроса.
Бобровский аж покраснел. И бросил умоляющий взгляд на Севку Воротникова.
И поднял руку.
— Ирина Ивановна, а Ирина Ивановна! А зачем нам вообще эта «ять»? только путает всё! Вот говорилось тут, что заседает комиссия и скоро «ять» вообще отменят! Правда, здорово будет?
— М-м, Всеволод! Очень рада, что вы наконец перестали на моих уроках играть в молчанку, — усмехнулась госпожа Шульц. — А кто же это вам говорил — про комиссию?
— Папка мой! — вдруг выпалил Костька Нифонтов. — Он говорил, а я Севке пересказал!.. Неправильно у нас с этой ятью! Только мешает! Зубрим, зубрим, а зачем?
— Очень хорошо, что уважаемый родитель ваш, кадет Нифонтов, делится с вами последними новостями с, так сказать, грамматического фронта, — невозмутимо ответила Ирина Ивановна. — Вопрос хороший. И по теме урока. Что ж, давайте разберемся.
Федор смотрел, как госпожа учительница улыбнулась, подошла к доске и быстро, но очень аккуратно написала три английские буквы — «с», «k» и «q».
— Вот скажите, кадет Воротников, вы как считаете — английский язык, он правильный? Всё правильно в Великобританском королевстве делают?
Кадет Воротников захлопал глазами и несколько приуныл, но деваться было некуда — встал за друга.
— Н-не знаю, Ирина Игоревна…
— Ну, а всё-таки? — настаивала госпожа Шульц. — А вы что думаете, кадет Нифонтов?
Костька набычился, даже кулаки сжал. Злости в нём всегда было вагон и маленькая тележка.
— В Великобританском королевстве всё правильно делают! — наконец отчеканил он, исподлобья взирая на Ирину Ивановну. — Они дредноуты изобрели! Передовая страна!
— Ага! Передовая, это верно, Константин. Тогда скажите мне, зачем им целых три буквы, читаемые как «К»?
На доске появились слова «cat», «king» и «quick».
— Прочитайте нам, кадет Воротников.
Федя незаметно отвлёкся от тревожных мыслей и даже Петя Ниткин перестал бросать на него испепеляющие взгляды. Левка Бобровский тоже несколько ожил — видать, даже его, отличника, занимал вопрос, а ну как эта «ять» и впрямь не нужна? И вдруг её на самом деле отменят?
— Э-э-э… — языки вообще и английский в частности не относились к области интересов кадета Воротникова, в отличие от стрельбы и бокса. — Э-э-э… «Кат»?
— «Кэт!» — прошипел кто-то за спиной Фёдора.
— Да, «кэт»! — ухо опытного «камчадала» тотчас уловило подсказку. — Э-э-э… «Кинг»? э-э-э… «Квик»?
— Я непременно сообщу господину Подпорожному о ваших успехах, кадет. Думаю, он вас похвалит. Но вы совершенно правы. Три слова, три разных буквы, а звуки одинаковые! Хотя, казалось бы, зачем это англичанам? Почему нельзя вот так, — и она быстро добавила мелом: «kat» и «kuik». — А, как вы думаете? Почему?
Так же проще, верно?
Верзила Воротников чувствовал подвох и мучительно краснел, но деваться ему было некуда.