Александровскiе кадеты
Шрифт:
Седьмая рота промаршировала к выходу со стрельбища. В небольшой каморке за деревянным столом Федор увидел друга Петю — тот моргал глазами, глядя на аккуратно разложенные перед ним на чистой холстине детали разобранной винтовки. С другой стороны над столом нависал бородатый унтер.
— Вот энто, — поучал он Петю, — именуется «стеблем». У затвора тоже он бывает, не токмо у цветка какого. А вот энто — боевая личинка. Сие — выбрасыватель, чтобы, значить, стреляную гильзу наружу выкинуть. Энто — курок, энто — ударник, который по капсюлю бьёт, значить. А вот это — боевая пружина, её сжимает затвор, когда назад его отводишь…
Перед Петей лежали какие-то схемы и чистый листок, где он лихорадочно что-то чёркал карандашом, то и дело бросая на унтера взоры, полные немого обожания. Похоже, любой, кто мог рассказать Пете что-то новое по части техники и машинерии, поднимался в его глазах на уровень если не Господа Бога, то близкий.
Федору очень хотелось спросить, что же такое учинил Петр Ниткин с винтовкой, но разговорчики в строю, как известно, не допускаются.
И после занятий Петя не появился.
В чайную Федя не пошёл. Одному не хотелось, а друг, видать, совсем застрял на дополнительных занятиях. Вокруг корпуса долгое время стояла тишина, однако перед отбоем где-то в Александровской слободе прокатился быстрый горох выстрелов.
Петя всё не возвращался. Поджидая друга, Фёдор высунулся в опустевший коридор только для того, чтобы нос к носу столкнуться со Львом Бобровским.
— Тссс! Тихо! — Лев почти что втолкнул Федю обратно в их с Ниткиным комнатушку. — Поговорить надо, Солонов… Слон.
«Слон» было хорошим, уважаемым прозвищем и Фёдор решил не упрямиться.
— Ну, чего тебе, Лев?
— Сказал же — поговорить надо! — Бобровский по-хозяйски плюхнулся на Петин стул, оглядел ряды книг. — Вот зубрила, тоже мне ещё…
— Ниткин не зубрила, а мой друг, — насупился Федя.
— Ладно, ладно, уж и слова не скажи, — отмахнулся незваный гость. — Слушай сюда, Слон. Только поклянись, что никому! Даже Нитке.
Федя заподозрил неладное.
— А в чём дело-то? — осведомился он не слишком вежливо. — И Нифонтов с Воротниковым, как, знают?
— Да не знают они ничего! — Бобровский скривил губы. — Я к тебе пришёл потолковать, к первому. Костька хитёр, Севка силён, а тут дело такое, что ещё кой-чего требуется.
— Что, например?
— Голова! Мозги требуются, не понятно, что ли? — рассердился Лев.
Ну, если голова, тогда ещё ничего.
— Так дело говори тогда, чего тянешь?
— Да не тяну я!.. В общем… тут такое дело… Слон, ты… ты привидений боишься? — голос Льва упал до шёпота.
— Вот ещё! — как надо отвечать на подобные вопросы, Фёдор научился ещё в 3-ей Елисаветинской. — Придумаешь тоже, Бобёр! «Боюсь»! Ничего подобного! Что, ночью на кладбище прогуляться решил?
— Да ну тебя! Кладбища — это только малышню пугать да гимназисток!.. Не. Я про подвалы Корпуса. Забыл, что ли?
— Ничего я не забыл, — буркнул Фёдор. — А привидения-то тут причём?
— Да старшие возраста болтали… — Бобровский неопределённо покрути рукой. — Что, мол, то ли светилось там что-то, то ли тени какие-то серые бродили… Астахов-Буйновский с четвёртой роты и брякнул, «привидения», мол. Дескать, подвалы в Корпусе старые, Бог весть, что тут на его месте раньше стояло…
— Да ничего особенного и не стояло… Ты ж сам рассказывал, мол, путевой дворец с кордегардией… мол, из главного дворца туда ход тянули…
— А до путевого дворца церковь тут была! — таинственным шёпотом объявил Бобровский. — Нечестивая! Раскольничья! Говорят, завалили её со всеми, кто там служил! В подвалах они спасались, да там и остались!
— Ты откуда это в-взял?
Федя Солонов был не робкого десятка, но уж больно убедительно Бобровский всё это рассказывал.
— Книжки не только Нитка твой читать умеет, — фыркнул Лев и надулся. — Разбирался я с подземными ходами. Про дворцовые немало написано — только надо знать, где искать. Как по мне, так глупости это — про такие галереи рассказывать! А ну как Государю спасаться придётся?.. Но я не про то, Слон, а про церковь эту. Прочитал сперва, подумал… как они умирали там, заваленные… а потом Буйновского услыхал. Тьфу ты, думаю, одно к одному всё!
— Чего «всё»-то?
— В подвалы Корпуса идти договаривались? — наклонился к Федору Боборовский.
— Ну… договаривались, — Феде хотелось отпереться, но, с другой стороны, не являть же трусость!
— Вот и пойдём с тобой. Вдвоём. От Севки с Костькой толку мало. Севка на халдея того и гляди напорется, Костька только и будет, что про то, как всем отомстит, рассказывать. Надоело! — Лев мотнул головой. — Вдвоём пошли, как условились. Идёт?
— Что, сейчас прямо?
— Не. Когда уснут все. Да не дрейфь, Слоняра! У меня всё припасено. И мел, и бечева, и фонарики, и свечи, и спички, и вода…
Приходилось признать, что готовиться Бобровский умел. И впрямь, всё, что надо для подобной вылазки.
— А дежурный по роте?
— Они все внизу, — махнул рукой Лев. — У главного входа, у боковых. Хозяйственную часть стерегут тоже, я сам видел. Туда погромщики могут полезть. Так что у нас никого не будет. Разве что Шульциха, но уж её-то обойдём!
У Феди на счёт Ирины Ивановны Шульц имелись более чем серьёзные сомнения, но Бобровский говорил с такой страстью, что трудно было не поддаться.
— Как же мы её обойдём?
— Да вот так! Она ж барышня, дремать будет! Барышни, они знаешь какие нежные?
— А если нет?
— Тьфу ты, до тебя, Слон, точно, как до слона доходит! Если дремать не будет, спросим, не слышно ли чего в городе. Или, если Нитка не вернётся — где он, мол. Она любит, когда за друзей спрашивают.
— А припасы у тебя где?
— Да что ж я, совсем дурак, тут их держать? — зашипел Бобровский. — Спрятал! Там, внизу, у подвалов! Ну, идёшь?
— Иду, — вырвалось у Феди прежде, чем он успел хоть чуть-чуть подумать. Да и как откажешься? Чтобы настоящий кадет отказался бы от дерзкого, рискованного, смелого? Да ни в жисть!